Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28192Unread post Didier
10 May 2018, 18:18

Автобиографическая книга Айви Гантер, известной модели. Перевод с английского - мой, (с) 2018 Дидье Делорм. Исходный текст снова предоставил камрад svikl, за что ему очередной жирный плюс в карму. Приведено название, по которому книгу можно найти в поисковой системе Google, я бы перевел примерно так: "На неровном краю гламурной смерти". Впрочем, это не столь важно.

Image



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28193Unread post Didier
10 May 2018, 18:27

Выражения признательности

Я в восторге от завершения этого проекта, потребовавшего тринадцати лет, четырех фальстартов, завершения процесса исцеления и милости Божьей, чтобы увидеть его реализацию. Иногда в нашей жизни не все происходит так легко, как мы надеемся.
Я хочу поблагодарить Пола Карцониса, незаурядного писателя, ставшего моей направляющей силой на протяжении этого проекта. Благодаря его врожденному таланту, пониманию и способности вникнуть в мою историю, эта книга была дописана при моей жизни.
Моя биологическая семья, Айна, Стив, Бад должны знать, насколько их неограниченная поддержка, любовь и решимость помогли мне отыскать альтернативы выбора при решении жизненных проблем.
Мой дорогой друг Рэндалл Рабин оставался на моей стороне в надеждах и разочарованиях и учил жизни и смерти. Любить окружающих, показывать и рассказывать им... Через полтора года после моего сражения с раком Рэндалл потерял своего отца из-за той же болезни. Из моего опыта он научился чему-то, что помогло ему пережить собственные испытания.
Особая благодарность Кэрол Янделл, которая провела меня через лабиринт издания собственной работы с любовью, проницательностью и поучительностью. Она всегда подчеркивала тот факт, что от нашего выбора зависит, протанцуем ли мы по жизни или прошаркаем.
Джону Саболичу и Биллу Коупланду, которые своими восприимчивыми умами и сердцами разделили мое неистовое желание получить протез для работы моделью и ощущения себя женщиной.
Дону, моему "гибралтарскому утесу", родной душе, свету моих страстей. За все твое понимание, за неуемную жажду жизни... и за твою любовь. За бесконечные часы, когда ты выслушивал мои сомнения и разочарования по поводу написания этой книги, воодушевление при ее завершении и надежды на ее успех... и за все, что было в промежутках.
Моим друзьям - старым и новым, которые так или иначе прикасались к моей жизни, влияли на нее и облегчали ее. Ваше воздействие неоценимо, просто знайте, что вас любят и ценят.

Айви Гантер,
сентябрь 1993 г.

Предисловие

Контуры этой книги стали намечаться в 1980 г., когда я узнала, что у меня остеогенная саркома, рак кости. Я начала записывать неприкрашенные эмоции, ставшие частью этого жизненного события, и по сей день я не уверена, что мой успех достаточен для того, чтобы им делиться.
Я бы не хотела, чтобы это была история боли, хотя боль - это часть моей истории. На самом деле это история жизни, проблем и новых перспектив.
Я хочу рассказывать ее с позиции выжившей. Я побывала на краю и заглядывала во тьму. То, чему я научилась, имеет отношение ко всем, потому что все мы в жизни сталкиваемся с проблемами. Некоторые из них больше, некоторые - меньше. То, как мы их встречаем, определяет, уживаемся ли мы с последствиями этих проблемам или эти последствия диктуют нам образ жизни. Такой вот выбор стоит перед нами. Выбор того, как подходить к проблеме. Выбор позиции. Этот выбор дает силу и волю преодолеть проблему. Необходимо или нет... У ВАС ВСЕГДА ЕСТЬ ВЫБОР.
Путешествие в выживание всегда очень неровное. Есть впечатляющие взлеты и глубокие падения. Самое худшее - не знать, что с тобой случится. События выходят из-под контроля, и надежного способа предвидеть последствия нет. Это по меньшей мере ПУГАЕТ. И выжить - это только начало, потом приходит гораздо больше проблем.
Буквально вчера я разговаривала с женщиной, которая потеряла мать из-за рака молочной железы. Переполненная горем, она пыталась найти смысл своей потери. "Почему вы остались в живых?" - напрямик спросила она меня.
Правда состояит в том, что я и сама не знаю, почему выжила. Судьба, удача, рок, везение... никто не сможет сказать наверняка. Возможно, дело в статистике. Что я знаю наверняка, так это то, что делало меня сильной, то, что заставляло мееня сражаться, именно этим я делюсь с вами в этой книге.
Я не могу гарантировать успех своей формулы. Я знаю лишь то, что в моем случае она сработала. Тринадцать лет назад, до написание этой книги, мне поставили диагноз - рак кости, - и сейчас я здорова.
Часть той философии, которой я делилась со своей аудиторией, разъезжая по стране в качестве мотивационного оратора, это своего рода уловка, разновидность проверенной временем материнской мотивации.
Когда вы были малышом, мать наверняка говорила вам: "Ладно, вот съешь все с тарелки, тогда получишь десерт". Ну, а я говорю: "СЪЕШЬ ДЕСЕРТ СРАЗУ!", - потому что неизвестно, что будет завтра. Сегодня не переиграешь, а завтра может не наступить.
Я приглашаю вас в путешествие по жизненному опыту и расскажу о жизни с целью, с "перчинкой" и немедленным поеданием десерта.
Все началось с...

Предчувствие
15 июня 1975 г.
Теллико Плэйнс, штат Теннесси


Веселый шум горного потока, симфония кузнечиков и хруст шагов по лесной тропе отдавались у меня в ушах все время, пока мы шли.
Близилась полночь, и мы с моим женихом Доном шли через сосновый лес, окружавший наш лагерь. Мускусные летние запахи Смоки-Маунтинс [дословно - Туманные горы. С легкой руки Дж.Р.Р.Толкиена мифический хребет в сказочном Средиземье более н6а слуху, чем реальный в США, поэтому сейчас принято приводить это гографическое название без перевода - прим. перев.] будоражили обоняние.
Мы остановились на вершине холма и оглянулись на домочадцев Дона, расположившихся на ночь вокруг костра. Их силуэты пританцовывали в отсветах пламени, а оживленные разговоры отдавались эхом в лесу.
Я помню, что в ту ночь была непривычно молчалива. Мне нравилось слушать разговоры и смех. Меня удовлетворяло собственное положение на планете и мы с Доном были влюблены до умопомрачения. Стать частью его семьи было необременительно и так же естественно, как дышать.
После того, как остальные в большинстве своем забрались в спальные мешки, прогулка по лесу казалась самой подходящей для пары неугомонных полуночников. Мы обосновались в излюбленной точке на вершине холма, озирая долину, где всегда располагались лагерем.
Луна той ночью светила настолько ярко, что мы называли это "полуночным солнцем". Звезды напоминали гущу в супе, самые яркие подмигивали и пританцовывали всеми цветами радуги. Это была действительно прекрасная ночь для того, чтобы ощутить полноту жизни.
После того, как мы протопали по тропе, я начала ощущать, как в меня вползает какая-то неловкость. Внезапно я остановилась и замерла на полушаге.
Я не знаю, как это описать, но это было почти так, как будто бы мир вокруг меня на мгновение прекратил свое существование. Мое тело пронзил какой-то сгусток энергии. Это было самое странное ощущение из всех, которые я когда-либо испытывала. Сердце замерло, я задрожала от пяток до макушки, словно меня только что ударила молния, и я не могу двигаться.
Дон заметил, что я остановилась, и его пристальный взгляд сказал мне, что, должно быть, я выгляжу так же странно, как и чувствую себя. Он направился ко мне, спрашивая: "Милая, с тобой все в порядке?"
Мысли метались лихорадочно, но ноги словно приклеили к земле. Внутренний голос о чем-то бормотал, но я не могла расслышать ни слова. В конце концов, я услышала свои собственные слова: "Дон... Я умираю..."



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28194Unread post Didier
10 May 2018, 18:28

Глава первая. Затишье перед бурей
Нью-Йорк, октябрь 1979 г.

Моя мечта сбылась. Я работала в Нью-Йорке как профессиональная модель и пользовалась спросом. Казалось, что пятнадцатилетняя девочка из Бельвю, штат Огайо, которая хотела работать моделью больше всего на свете, осталась в миллионах миль отсюда.
Мы с Доном были счастливыми молодоженами, но, к сожалению, его бизнес удерживал его в Атланте. Занимаясь бизнесом сам, он понимал, что я следую за своей мечтой, и согласился с тем, что мне следует быть сейчас в Нью-Йорке. Я делала карьеру, которая, казалось, сулила бесконечные возможности, и была счастлива.
Однажды утром, проснувшись, я обнаружила, что икра правой ноги распухла и болит. Я не могла натянуть на ногу даже домашнюю тапочку, так она распухла.
Некоторое время я пробовала все подручные средства, от льда до грелки, провела бесчисленные часы, задирая ногу кверху и, в конце концов, пошла в оздоровительный клуб. Целый час я провела в джакузи, пока отек не начал спадать, только тогда я смогла приступить к своим модельным обязанностям и проработать до обеда.
Конечно же, к концу дня я "подзарядилась", поэтому сделала то, что в те дни делали мои друзья - пошла на танцы... Это значит, что домой я вернулась совершенно изможденной. В последующие месяцы это стало обычной процедурой. То, как я над собой издевалась, сейчас кажется довольно глупым.
Положение достигло точки, когда мне пришлось прятаться в кладовках и ванных или ждать, пока погаснут огни, чтобы переодеться. Так продолжалось ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ, а я все думала: "Это просто отек, ничего серьезного. Пройдет само".
Кроме того, я была счастлива работать в Нью-Йорке. Не каждому удается достичь своей мечты, и все, что могло пойти не так, меня мало интересовало. Тогда мне пришлось бы уехать... а я категорически не хотела уезжать.
Я лгала себе, что нечто скверное могло случиться только с другими. "Нет повода сходить с ума", - думала я. Но в середине марта 1980 г. моя жизнь изменилась навсегда.
В конце одного из дней у меня состоялись съемки в купальнике для новой открытки. Мы с девушкой-фотографом зашли в темную комнату посмотреть, что мы наснимали, и выбрать кадр для печати.
После того, как мы выбрали лучший кадр, фотограф увеличила его для меня. "Эй, посмотри, как свет отражается от этого участка твоей ноги", - с удивлением скзала она. - "Похоже на отек".
Она стала осматривать мою ногу, которая раздулась, как колбаса, и стала очень чувствительной. Она надавила на нее и я поежилась, сжав зубы.
"Тебе бы лучше показаться с этим", - серьезно сказала она.
"25-го я собираюсь в Атланту на день рождения Дона", - беспечно ответила я, - "там и покажусь кому-нибудь".
"Я имею в виду, что с этим не стоило бы шутить, Айви..." - ее голос сошел на нет.
"Мне предоставить справку от врача?" - шутливо спросила я. Но было слишком поздно, я знала, что придется что-то предпринимать. Нога начинала реально болеть, и я не могла продолжать эту игру в прятки слишком долго, потому что на следующей неделе мне предстояли съемки в купальниках «Янцен» на Карибах.
Поэтому тем же вечером я позвонила подруге в Атланте и она порекомендовала мне врача, который помог ей решить проблему с ногами. Я даже не поинтересовалась его специализацией. Он мог помочь мне - и это все, что мне нужно было знать.
Вдобавок к празднованию дня рождения Дона в Атланте мне предстояло участвовать в показе мод и съемках для обложки местного журнала. Времени было в образ, поэтому я запланировала визит к врачу на среду, 26 марта 1980 г.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28195Unread post Didier
10 May 2018, 18:32

Глава вторая. Вот тебе раз
Поворотный пункт...

Я прилетела домой в Атланту поздно вечером во вторник. Я так счастлива была увидеть Дона, что буквально упала в его объятия. Этим вечером мы отметили тихим обедом в нашей квартире. Мы сидели на полу, потому что процесс отделки квартиры был в самом разгаре. Замужество за человеком, который торгует продукцией дизайнеров интерьера обрекает вас на частые перемены отделки квартиры.
Мы устроили наше маленькое праздненство на холстине со свечой, ярко горевшей прямо между нами, и впервые за месяц "преломили хлеб" вместе. Пока мы ели, я рассказала ему об отеке на ноге.
"Давно это тебя беспокоит?" - озабоченно спросил он.
"О, совсем недавно", - солгала я. - "Я собираюсь получить направление на лечение, если будет действительно больно".
После обеда нас ждала изрядная порция романтических отношений, и о ноге этой ночью я уже не вспоминала.
В среду утром первым делом я направилась к врачу с косметичкой и ежедневником. Вслед за врачом я собиралась к парикмахеру, а затем - на подготовку к модному показу. Это был напряженный день, а я была озабочена чем угодно, только не визитом к врачу. Все выглядело так, будто бы, оказавшись здесь, я переадресовала проблему, теперь осталось залечить отек и продолжать жить, как обычно.
Врачи проделали множество анализов, включая исследование крови и рентген. Они назначали их и делали. Я продолжала поглядывать на часы, думая: "Если вся эта суета будет продолжаться, я могу и опоздать. Люди... мне много куда нужно попасть, когда это все кончится?"
Между анализами я звонила по телефону, с бешеной скоростью пытаясь изменить распорядок дня. Я все повторяла: "Буду так скоро, как только смогу, этот врач хочет перепробовать на моей ноге все известные анализы".
Когда врач наконец зашел в маленький осмотровой кабинет, я удерживала подбородком телефонную трубку и наносила макияж, смотрясь в маленькое ручное зеркальце. Он протянул мне коробку салфеток. Я вытащила одну и поблагодарила: "Спасибо. с этой стороны полусилось толстовато". Эге, мне уже нравился этот парень.
"Айви, у вас опухоль", - серьезно сказал он. – "Я хочу, чтобы вы с мужем зашли ко мне в час дня".
"Я не могу возвращаться", - запротестовала я. - "Я должна быть..."
"Это гораздо важнее всего, что вы запланировали", - строго перебил он.
Для меня не стало открытием, что у меня может быть опухоль. Почему бы мне не иметь опухоль? Я была настолько наивна, что не понимала, о чем идет речь.
Я позвонила Дону в офис и сообщила, чего хочет врач. Я попросила также, чтобы он позвонил моему парикмахеру Рэндаллу Рабину и отменил стрижку. Я повесила трубку, сделала небольшую паузу и снова потянулась к телефону менять расписание второй раз за утро.
Когда я покинула офис врача, колени у меня начали трястись. К тому времени, как я села в машину, от испуга я дрожала уже вся. Я укоряла себя за то, что не задала больше вопросов. Я хотела знать больше и прямо сейчас. Но в глубине души в действительности не хотела этого слышать.
В час дня мо с Доном вернулись в офис врача и сидели в огромном коныеренц-зале. Вскоре пришел врач и стал объяснять, что обнаружил у меня в ноге на напереводимом медицинском мумбо-юмбо.
Пока он объяснял, мои мысли путались. Я не могла вообще понять его: "О чем он говорит?"
Дон всегда был человком практическим и быстро устал от ненужных подробностей. "Хорошо, давайте перейдем к сути. Что нам нужно делать?" – перебил он.
"У Айви на ноге остеогенная саркома" – он показал на лайтбокс с рентгеновским снимком моей ноги. – "Это злокачественная опухоль".
Посмотрев на рентгеновский снимок, я не могла поверить, что это моя нога. Посредине голени с малой берцовой кости свисала масса размером с апельсин.
"И что из этого следует?" – спросил Дон.
"Сначала следует сделать биопсию, чтобы подтвердить диагноз, и посмотреть, не дала ли опухоль метастазы", - сказал врач, показывая на снимок. – "Затем мы ампутируем ногу выше колена".
Мы с Доном сидели потрясенные, пока врач бесстрастно, как будто говорил о том, как исправить неудачную прическу, пояснял: "Мы должны посмотреть, не распространилась ли злокачественность, для того, чтобы дать окончательный прогноз. Я зарезервировал для вас место в клинике "Пьемонт". Я хочу, чтобы вы обратились туда тотчас же, потому что мне необходимо сделать дополнительные анализы настолько срочно, насколько это возможно".
Повернувшись ко мне, он сказал: "Айви, если это распространилось дальше, возможно, я отпущу вас домой, чтобы вы успели привести свои дела в порядок. Вам повезло, что вы все еще живы".
Я совсем не чувстовала себя везунчиком. Я позволила этим симптомам проявляться шесть месяцев, большую часть из которых испытывала боль. Когда я спросила, имею ли я выбор, врач ответил честно: "Выбор есть... или жить с одной ногой, или умереть с двумя. Боюсь, что тртьего не дано".
Ничего себе выбор. "Прекрасно", - подумала я, - "в этом бардаке мне еще и дают право слова". Мой первый и самый главный выбор был прост – ЖИТЬ!
Я стояла молча, все еще не веря, что это мне сказали, что моя жизнь в опасности. "Этот тип опухоли обычто проявляется в срок от четырех до пяти лет", - продолжал врач.
Мы с Доном обменялись взглядами. Это было, как будто бы мы спросили друг у друга: "Было ли это предчувствием?"
Сила нашего обмена взглядами была чем-то таким, что я не забуду никогда. Казалось, что это мгновение длилось вечно. Понимание того, что с нами могло случиться нечто подобное, было слишком жутким. Действительно ли я умираю?
Когда ты получаешь неожиданную новость, хорошую или плохую, ты понимаешь, что тебе нужна минута, чтобы ее переварить. Это период неопределенности. У тебя нет чувств, тебе не с чем это сравнить, чтобы придать ему смысл. И больше всего ты ищешь что-то, что придает смысл.
Совершенно внезапно моя жизнь вышла из-под моего контроля. Все мои жизненные планы оказались пылью от мелка на грифельной доске, которую можно вытереть одним движением.
Я не понимала, что происходит, не имела даже достаточно информации на преспективу. Я была вынуждена верить врачу, которого знала всего несколько часов. В его руках внезапно оказались мое будущее... и сама жизнь.
Пока мы с Доном в оцепенении шли в клинику, я смотрела на свою ногу и думала: "Эта нога действительно больна, ее отрежут и выбросят, как мусор". Я игнорировала свое тело в то время, как оно в буквальном смысле кричало мне. Почему я его не слушала?
Я сравнила свои ощущения с просмотром пьесы, где ты знаешь, что должно произойти. Но есть один персонаж, который ниак не поймет, что происходит. Тебе уже настолько ясно, до боли ясно, что хочется встать с места и заорать на него. Поймет ли когда-нибудь Айви, что у нее проблема? Ответ – да, но только после того, как врач пригрозит отрезать ей ногу. Пока Айви идет в клинику, план раскрылся и внезапно это ей тоже стало очевидным.
Когда начался осмотр в клинике, я потеряла самообладание. Я начала истерически плакать, мысли беспорядочно метались, и не последней из них была, захочет ли Дон пройти через все это со мной? Возможно, он не так уж любит меня или для него это слишком, чтобы с этим справиться. Справлюсь ли я одна? Я так не думала.
Пока я размышляла о Доне, то поняла, что знала его только с той стороны, где почти не встречались проблемы подобного рода. Теперь Дон был нужен мне больше, чем когда-либо.
И он был рядом со мной. Он никогда ничего не упускал. Он с самого начала взял ситуацию под контроль, регулируя все детали. большие и малые. Я была настолько шокирована, что не думала о том, что со мной происходит.
В то утро мы пошли в магазин при клинике и купили некоторые вещи в мою палату. Я пыталась шутить, но была перепугана до смерти. Когда мы рассматривали домашние тапочки, я сострила: "Думаю, мне нужне только одна из них". Мой смех был тоненьким, как первый зимний лед.
Мы вошли в густой темный лес без карты, будучи уверенными, что я из него не выйду. В модельном мире я никогда не встречала манекенщицу без ноги. Я не имела возможности оценить, что со мной произошло, никаких ориентиров, которые провели бы меня туда или обратно.
В известном смысле мое незнание оказалось благословением. Я не была предрасположена верить и реагировать тем или иным способом. Если жизнь ошеломляет подобным образом, незнание помогает управлять волнением.
С самого налала мы с Доном предприняли нечто необычное. Мы решили рассматривать это как приключения. Думаю, все началось с того, что Дон попытался удержать меня от жалости к себе. Когда он начал приучать меня к мысли, что это не трагедия, я вспомнила свое предчувствие на вершине Теллико Плэйнс. Я выбрала жизнь, и если Дон чувствовал то же самое, это был способ отойти от обрыва в моей ситуации, и я хотела пройти этот путь с ним.
Поэтому, думаю, можно сказать, что нашим следующим выбором было ОТНОШЕНИЕ. В конце концов, приключения могут быть захватывающими, мучительными, полными опасности - и приносящими глубокое удовлетворение. Мне суждено было познать все это – и еще больше.
Поскольку врач собирался провести биопсию в четверг утром, я осталась в клинике. Мы сидели в палате, и я сходила с ума от ожидания. Когда в конце дня врач сказал, что к следующему утру все приготовлено, я взмолилась, чтобы мне разрешили покинуть клинику на несколько часов. Он согласился, и мы уехали на обед в "Деревенский уголок", чудесный ресторан и мою "вторую кухню" в нашем жилом комплексе.
Там мы встретились с соседом, и он присоединился к нам, чтобы пообедать. Мы шумно веселились, но не сказали ему ничего о наших новостях. Это был наш маленький секрет. Мы предпочитали об этом не думать. Да, не обращать внимания, отвергать... до тех пор, пока мне не придет время возвращаться в клинику.
На следующее утро была сделана биопсия, которая подтвердила диагноз "остеогенная саркома". Это была плохая новость.
Хорошая новость состояла в том, что опухоль была покрыта собственной тонкой мембраной и не распространялась по моему телу. Эта опухоль, как только появляется, обычно сразу дает метастазы в легкие, создавая целый набор новых проблем.
Врачи всегда снабжают нас информацией в стиле "плохая новость, хорошая новость". Хорошая новость была относительной: мы испытали облегчение от того, опухоль не дала метастазы, но она оставалась и... ногу все равно надо было отнимать.
До этого момента Дон удерживал всех близких на расстоянии, не сообщая им, насколько безнадежно я больна. Он не звонил даже нашим родителям, а друзей держал на расстоянии вытянутой руки. Он отменил мое участие в показах мод, фотосессии и прочие визиты, включая стрижку.
Я – одна из тех, у которых с парикмахером особые отношения. Рэндалл стриг меня уже около пяти лет, и мы были очень хорошими друзьями. Когда я не пришла в назначенное время, он испытал подозрение: "На Айви это не похоже. Ее месяц не было дома. Я знаю, что ей пора делать стрижку. Почему она мне не звонит?", - спросил он. Дон был тверд и ничего ему не сказал, хотя тот и настаивал.
Ампутация была назначена на утро понедельника 31 марта 1980 г. Ничего не оставалось делать, только ждать... ждать... и молиться.
Наше решение ничего не говорить друзьям было правильным. Не хватало, чтобы три дня друзья помогали мне жалеть себя. Сочувствие может быть скверным товарищем.
В пятницу мы позвонили моим родителям. Я говорю "мы", но на самом деле я возложила эту заботу на Дона. У него всегда были с ними хорошие отношения, и по некоторым соображениям я просто не могла этого сделать. Если бы эта обязанность была возложена на меня, мы бы явились к ним на День благодарения [в США отмечается в четвертый четверг ноября – прим. перев.] и на вопрос, почему у меня нет ноги, мне пришлось бы застенчиво ответить: "Да знаете ли, в начале года у меня случился рак, и пришлось ее отрезать". Конечно, выхода не было, им пришлось сообщить. Я не хотела, чтобы они пугались, потому что, если бы испугались они, могла бы перепугаться и я. Внутри меня звучал голос маленькой девочки, которой нужно было сказать родителям что-то неприятное, но она никак не решалась это сделать. Я хотела позвать на помощь, но не могла.
Когда Дон позвонил им, мои мать и отец, Айна и Хью "Стивен" Стивенсон позвонили моему младшему брату Баду, который жил неподалеку от них. Наша семья всегда была сплоченной, и новость потрясла их. Они не знали, что предпринять, крома как забраться в машину и без остановки гнать в Атланту.
После того, как Дон сделал этот чертов звонок, мы еще раз улизнули из клиники. Я была напугана до смерти перспективой беседы с родными, если они перезвонят.
Прежде, чем покинуть клинику, я приняла таблетку болеутоляющего. Разрез, сделанный для биопсии, буквально меня убивал.
Мы не забирались далеко, просто перешли улицу и зашли в ресторан и бар под названием "Зазу". Я хотела немного пвеселиться и отвлечься от проблем. Беги, пока можешь бежать, - думала я.
Когда мы зашли туда, то обнаружили, что, несмотря на всю опасность положения, мы не разговариваем об операции и о том, что будет после нее. Я предположила, что, возможно, нам следует воссоздать обстоятельства предыдущего вечера. Мы решили, что нужно позвонить Дэну Хейнсу, приятелю и деловому партнеру Дона.
Он подошел к концу обеда и присоединился к нам, чтобы выпить, пока мы слушали музыку в баре. Таблетка подействовала, я перестала чувствовать боль и вечер прошел в смехе и разговорах.
Дэн был одним из наших лучших друзей, и мы сказали ему, что я нахожусь в клинике чтобы сделать обследование моей ноги. Мы не говорили ему всего, но сказали больше, чем кому-либо другому, за исключением моих родителей.
"Зазу" был прибежищем для деятелей модельного бизнеса, и обычно там почти всегда были группы людей, связанных с ним. В тот вечер привычной модной братии там пока что не было.
Сначала я услышала шум, а только потом увидела их. Манекенщицы, только что с модного показа, от которого я таинственным образом отказалась в последнюю минуту, ввалились через дверь. Прежде всего, я не хотела, чтобы они узнали, почему я здесь.
"Айви, девочка, где ты была?" – завопили они на весь зал, потом собрались вокруг стола. "Как там в Нью-Йорке? Почему ты пропустила шоу?" – вопросы сыпались чаще, чем я могла на них отвечать.
Вскоре наш столик был окружен модельной братией и то, что начиналось как тихая выпивка после обеда, переросло в импровизированную вечеринку. Мы с девочками болтали обо всем на свете, смеялись, и на мгновение я забылась.
Однако все хорошее подходит к концу. Не был исключением и этот вечер. Разрез на ноге стал барометром того, сколько удовольствия я готова получать и как долго. Мучительная боль напомнила, что пропуск в клинику скоро превратится в тыкву [намек на сказку "Золушка" - прим. перев.].
Я оперлась на Дона и попросила его отвести меня в клинику. Когда я стояла, боль была настолько острой, что обходиться без посторонней помощи я не могла. Дон был надежной опорой. Он заметил, что я вздрагиваю всякий раз, когда переношу вес на ногу. В следующий момент Дон и Дэн оказались по обе стороны от меня, я повисла между ними, словно пожарный рукав, и мы отправились прочь. Смех, прощания, обвинения в подпитии еще звучали у меня в ушах, пока мы переходили через дорогу в клинику. Они не знали... и это было нормально. Скоро они узнают.

Суббота

Все изменилось в субботу. Наш секрет больше нельзя было сохранять. Приехали мои родители с братом, и Дон сообщил моему другу Рэндаллу. Дон поговорил с ними всеми прежде, чем они прибыли в клинику проведать меня. Его речь получилась примерно такой: "Если вы хотите войти в эту комнату, при любых обстоятельствах даже не думайте о слезах. Мы предприняли этот шаг и рассматриваем его, как приключение. Это не конец света, и Айви не нужно, чтобы вы его изображали".
Меня всегда поражала сила Дона, который в такое непостоянное время мог взять ситуацию под контроль и провести мою семью через испытания.
Я думаю, когда ты сталкиваешься с событием, которое изменяет жизнь, важно думать о том, как ты реагируешь на все, что с тобой случается. Решая, как ты будешь подходить к нему, ты закладываешь основные правила. Это дает контроль тебе и, каким бы ничтожным он не казался, это сыграет большую роль в твоей судьбе.
Конечно, если бы я решила, что жизнь с ампутированной ногой настолько ужасает и парализует, что не захотела бы проходить через это все, это тоже был бы выбор. Но я не хотела умирать, я даже представить себе это не могла и не хотела. Поэтому я начала учиться ходить на костылях, поджимая "больную" ногу так, как будто бы ее не было. Это было трудно, в конце концов, нога у меня еще была. Мысль о ступеньках пугала меня до смерти. Что я буду делать, когда ноги действительно не будет?
Каким-то образом, возможно, благодаря моему предчувствию в 1975 году, все это казалось частью жизненных планов, как будто часть моей жизни и предполагалась такой. Я понимаю, что подобное звучит странно, но оно делало меня относительно спокойной перед лицом грядущих пожизненных физических изменений, или того хуже.
Я знала, что моя семья взволнована и испугана. Мои родители видели свое дитя, лежащее на больничной койке, нездоровое и с неопределенным будущим. Они, должно быть, чувствовали себя совершенно беспомощными. Все же мама, папа и Бад восприняли мою и Дона позитивную позицию. Это давало нам границы, в пределах которых мы могли действовать, рамки, помогающие нам воплотить в жизнь принятые решения. Это не дало всем нам чувствовать себя беспомощными в действительно безнадежной ситуации.
Я помню, как говорила с ними о возможном альтернативном лечении. Мы обсуждали поездку в Мексику и даже в Грецию, где существовали методики лечения рака, недоступные в США. Мы говорили о хилерах и прочих возможностях. Но все сводилось к трудностям выживания, и я выбрала в точности то, что советовал мой врач, поскольку оно обеспечиало наивысшую вероятность выживания. Мне предстояло либо победить, либо проиграть все.
Хотя мы и обсуждали неподтвержденные методы терапии, это давало возможность утвердиться в принятом решении. Мое выздоровление началось с решения о лечении вместо того, чтобы витать в иллюзиях, боясь предпринять решительные действия и перекладывая решение на кого-то другого.
Первым шагом была ампутация.

Понедельник, 31 марта 1980 г.

В прошлую среду я важно продефилировала в кабинет врача с билетом на самолет до Нью-Йорка на это самое число. И вот я здесь, со злокачественной опухолью размером с апельсин в ноге, которая поведет меня совсем по другому жизненному пути, о котором я никогда не предполагала.
Мои домочадцы пишли рано утром проведать меня, быть вместо со мной. Выбор был сделан, и мне не терпелось оказаться по ту сторону всего. Я устала от боли... и какой боли... я помню, что думала: "Скорее бы!"
Когда меня вкатили в операционную, сонную от предварительно сделанного укола, я смотрела на членов своей семьи, и знакомые любящие лица меня успокаивали.
Последним, кого я увидела перед операцией, был мой папа. Глядя на его лицо, я заметила в нем боль. Уверена, он хотел бы лечь на операционный стол вместо меня.
"Все действительно будет хорошо", - заверила я его прежде, чем меня положили на то место, где собирались отрезать мне правую ногу выше колена.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28301Unread post Didier
12 May 2018, 18:31

Глава третья.
Проблемы могут быть у каждого

"Неровный край..."

Когда я проснулась и посмотрела вниз, ноги уже не было... и все, что я испытала, было чувство облегчения.
Звучит странно, но впервые за шесть месяцев я не чувствовала боли. Боли не было абсолютно, и я поблагодарила Бога за это.
Я не могла самостоятельно найти способ избавиться от боли, но, в конце концов, этот способ нашелся. Это было так просто, как отрезать боль.
Черт возьми, что за ощущение! В моем воображении я все еще чувстовала свою ногу и пальцы. Я могла ощущать их, хотя там было пустое место. Это было мое первое знакомство с фантомными ощущениями. Они загадочны, таинственны, не похожи ни на что, я даже не стану пытаться описать их кому бы то ни было. Каждый раз, когда я разговариваю с ампутантом или ампутанткой, это первое, о чем они меня спрашивают. Это похоже на сравнение боевых ран. "Насколько тяжелыми были ваши? Как долго они продолжались? У вас они еще есть? У меня они были таки-и-ие ужасные!" Такова общая картина. Но у некоторых они никогда не проходят, а у других не связаны с болями. Думаю, мне повезло: мои были вполне терпимыми.
Когда пошли слухи о том, что я очень больна, и мне ампутировали ногу, моя палата наполнилась цветами, воздушными шариками и открытками. Я получала телеграммы и телефонные звонки, мою палату переполняли красота и деятельность, Цветов было столько, что палата напоминала погребальную контору. Я, грешным делом, начала подозревать, что мне не обо всем говорят.
Начали появляться клиенты, фотографы, модели и рекламные агенты. Я встречала людей, которых не видела годами.
При этом нескончаемом потоке людей вокруг меня всегда звучал смех. Рэндалл помогал Дону сориентировать новых посетителей относительно нашей "позиции". Он заходил в палату, натыкался на пустое место, где должна была бы находиться моя нога, и говорил: "Спасибо, что оставила мне место, где присесть". Казалось, смех позволял воспринимать вещи проще.
Мне пришлось провести в клинике десять дней. Здесь было уютно. С тех пор, как мне разрешили вставать и ходить, я познакомилась со всеми. Несмотря ни на что, я действительно могла немного развлекаться.
Каждый день я ходила на костылях настолько долго, насколько могла это вынести, потом меня везли на реабилитацию, чтобы придать подвижность тому, что осталось от моей правой ноги. Они, как обычно, называли это ПЕНЬКОМ [в английском языке культя и пень обзначаются одним и тем же словом "stump" - прим. перев.] Это уж, как водится. Мой Бог, неужели нельзя было придумать чего-то более женственного? Мы решили называть это "маленькой ножкой".
Мысленно я могла делать множество дел, но реальность была такова, что - не могла. Операция была обширной, и я знала, что поправляться буду медленно.
Попытки укрепить культю были болезненными. Мне предписывали массировать ее, чтобы поддерживать в ней кровообращение, но я просто не могла этого делать. Я всегда отставала в восстановлении. Мне было больно, и само зрелище остатка моей ноги вызывало во мне ужасное чувство. Культя оставалась распухшей и чувствительной долгое время.
Каждодневная больничная рутина была благословением. Мне не приходилось думать, что за чем делать. Моя задача состояла в исцелении, и я не задумывалась, что будет потом.
Именно в этот момент у меня зародились некоторые мысли. Тогда они не казались важными. Я действовала не так, как следовало бы, но сейчас, когда я просматриваю свои записи, я вспоминаю свои эмоции так, как будто бы это было вчера.
Теряя конечность, вы имеете полное право скорбеть о ней. Она была вашей частью, ее больше не будет, и все это происходит слишком быстро. Мы обнаружили опухоль, сделали биопсию и через четыре дня последовала ампутация. Потеря была исключительно внезапной и вывела меня из равновесия. Просматривая свои записи, я вспоминаю замешательство, которое испытывала в те дни.
Подобно этому, пасхальным утром в 7 часов (что, подождать нельзя было?) пришел онколог, сел на кровать и сообщил, что пора начинать химиотерапию. Мне предстояло лишиться волос и чувствовать себя совершенно больной. Но это же будет длиться только год! Вот это да, парень был просто переполнен "хорошими новостями". Что за пробуждение, не иначе, как пасхальный кролик ничего для меня не оставил.
Этот врач разбрасывался терминами, которых до тех пор не слышала, включая слово на "р" - РАК. Ах, вот теперь мы знаем врага по имени, и на этот раз до нас это дошло впервые.
Странно, что именно мы запоминаем о людях, но самое живое воспоминание об этом парне - то, что у него была перхоть. Весна в Атланте и плечи этого парня, усеянные "снегом". Я еще не проснулась толком, испытывала изрядное раздражение и не постыдилась сказать, что мне не нравится все, что он мне тут сообщил. Затем я велела ему выйти из палаты.
Он посмотрел на меня так, как будто бы я потребовала от него геройского поступка, немного постоял и вышел, гневно пыхтя.
Я была раздавлена. Когда он вышел, я дотянулась до телефона и позвонила Дону: "Ты не поверишь, что этот парень только что мне сказал: химиотерапия, скверное самочувствие, потеря волос. Что это, черт возьми, означает, как ты думаешь?"
"Ну, я не знаю, Айви, давай выясним", - ответил он, слегка захваченный врасплох моим настоятельным требованием ответа на вопросы, о существовании которых он никогда не слышал.
Когда Дон приехал, врач, которому моя позиция категорически не понравилась (что не удивительно), сообщил ему, что со мной, как с пациентом, он, вероятнее всего, не сможет иметь дела и собирается направить меня к доктору Джеральду Розену из Мемориального онкологического центра Слоуна Кеттеринга в Нью-Йорке.
Вместо того, чтобы оскорбиться, я была в восторге. У меня было много одежды и всякого имущества в Нью-Йорке, и я туда не возвращалась с того дня, когда все это началось. Теперь я счастлива была туда вернуться.
Следующий день изменил меня навсегда. Прежде всего, ко мне в палату зашел торговец протезами. Это был скользкий деляга, который швырнул на кровать пару проспектов и начал свой спектакль. "Вот так теперь будет выглядеть ваша нога. Вы никогда больше не сможете носить облегающих платьев, дизайнерских джинсов и высоких каблуков".
Я посмотрела на него с недоверием: "Чего-чего?"
После того, как он словесно обрисовал мне картину жизни после ампутации, я перелистала его проспект. На обложке была изображена несчастная душа... она сидела. Сидела, даже не стояла. Я выразилась в своей застенчивой манере: "К чертям собачьим, сидеть я могу уже сейчас. Но я не хочу сидеть, мне нужно ходить!"
Он сказал: "Вы будете ходить, но это произойдет вот таким образом. На следующей неделе нам нужно встретиться, чтобы приспособить вам протез, и тогда..."
Я оборвала его на полуслове и второй раз велела кое-кому убираться из моей палаты. На этот раз проспекты полетели вслед за ним. Подозреваю, что в клинике "Пьемонт" я начала приобретать определенную репутацию.
Я была абсолютно разъярена тем, что этот парень пытался диктовать мне, что мне делать, а чего - не делать. Я еще и не думала об искусственной ноге. Я только что лишилась своей собственной. К чему так спешить заменить ее чем попало? Если я решусь иметь искусственную ногу, она будет совершенной.
Там же и тогда же я начала мысленно конструировать протез. "Итак, вот о чем он говорил, а вот так это выглядело в проспекте... какая гадость. Теперь-то я ему покажу, что мне нужно".
Незначительный эпизод на деле открыл мне глаза на важные обстоятельства. Он помог мне перенести внимание с того, что происходило внутри меня и на что я не могла влиять, на нечто, к чему я могла приложить свою энергию и что могло оказаться продуктивным. В первый раз после поступления в клинику я могла заняться чем-то, имеющим значение исключительно для меня.
Тем же утром повидать меня заехала моя агентесса. Невзирая на конкуренцию в нашем деле, все мои друзья по модельному бизнесу относились ко мне прекрасно, с теплом и поддержкой. С другой стороны, моей агентессе нужно было делать бизнес, а мой контракт не имело смысла возобновлять. Когда она вошла, одна рука была спрятана за спиной. Подойдя ближе к кровати, она сунула букетик с извинениями: "Видишь ли, Айви, мне приятно было с тобой работать, ты действительно великолепна. Мне очень жаль, что с тобой случилось такое, но я не могу возобновить с тобой контракт".
Когда ее голос замер, я вспомнила о том, как думала: "Вау, что за гнусные времена: все мне и все сразу. Даже не подождут, пока я встану на ноги... в смысле - на ногу".
Но то, как она поступила со мной, оказалось благом для меня. Она создала мне первую проблему. Первой реакцией было возмущение: "Погодите, кто говорил о том, что я куда-то собираюсь?" Затем я начала размышлять о возвращении к работе. Об этом я особо не думала до тех пор, пока она не решила, что я не смогу этим заниматься.
"Но я смогу", - сказала я себе. Я собиралась заиметь настолько красивую искусственную ногу, чтобы никто не смог обнаружить разницу. Я буду востребована работодателями, я знала, что буду.
Я начала рассуждать, какую работу смогу выполнять. Многие съемки делаются в три четверти роста, есть много работы для каталогов, где не требуется такой подвижности, как на показах фасонов. Но, собственно, почему я не смогу участвовать в показах мод? Я могла биться об заклад сама с собой, что научусь ходить достаточно хорошо. Я точно смогу участвовать в дефиле.
Это стало моей целью. Я вложила в это всю свою энергию. Прежде всего мне нужна была искусственная нога, от красоты которой "падали бы замертво". Тогда я смогу вернуться к работе.
Я почувствовала истинное возбуждение. Я спланировала свое будущее и все, что нужно было сделать - это пройти чертову химиотерапию. Я улыбнулась своей агентессе и пожелала ей успехов. Фантазия великолепна, не правда ли?


Возвращение домой

Слишком быстро настало время возвращаться домой и столкнуться с новой жизнью на одной ноге. Моя выписка из клиники была очень эиоциональной. Я покидала гнездо, где меня выхаживали как птенца, и я плакала.
По пути домой мы сделали пару остановок. Мне пришлось первый раз показаться на публике одноногой и столкнуться с некоторыми реалиями, которых я не принимала в расчет. Каждый, кто заходил в мою палату в клинике, знал, что у меня всего одна нога. Но окружающие этого не знали. Они глазели, задавали вопросы, удивлялись. Испуганные и смущенные, они не знали, как им вести себя со мной.
Я со своей стороны не знала, как мне вести себя с ними. Дети показывали на меня пальцами и проявляли неуемное любопытство. В аптеке, куда мы заехали получить лекарства по рецепту, малыш закричал: "Смотри, мамочка, у этой женщины всего одна нога!" Его мать оттащила его подальше от меня, как будто я была прокаженной. Я была переполнена новыми эмоциями в диапазоне от гнева до смущения.
Я поняла, что должна выработать другую позицию. Я должна была понять, что случилось со мной в их глазах. В конце концев, менее, чем две недели назад я была ОДНОЙ ИЗ НИХ, а сейчас была вытолкнута в совершенно другую категорию, благодаря простой формальности. Внезапно меня стали рассматривать как неполноценную.
"Я не неполноценная", - хотелось закричать мне. - "Я - Айви Гантер и только что потеряла половину ноги. Ничто другое не изменилось. У меня по-прежнему две ноги, только одна короче, чем другая. Я вообще не неполноценная. Не воспринимайте меня таким образом".
Я не могла поверить в то, насколько по-другому ко мне относились. Я часто думала, что мне следовало бы носить знак на груди, или на спинке моей инвалидной коляски, или спросто сделать на лбу татуировку: "Я НЕ ИНВАЛИД. Я ПО-ПРЕЖНЕМУ АЙВИ ГАНТЕР, И ДА, Я СЛЫШУ. Я СЛЫШУ, КОГДА ВЫ ГОВОРИТЕ ОБО МНЕ, И Я ЧУВСТВУЮ".
Я установила, что мой лоб достаточно высок для того, чтобы осознать все то, что я хочу высказать. Публичное восприятие и отношение ко мне было проверкой на реальность. Меня бесило, что никто не хотел смотреть мне в глаза. Они видели мою инвалидность, а не меня.
Они делали все то, что раньше делала я... не сознавая. Но если я с этим справилась, почему бы им не сделать то же самое? И почему бы мне не дать им понять, что они создают трудности для меня?
Дон и Дэн привезли меня домой из клиники. В качестве сюрприза друзья и родственники собрались вместе и завершили ремонтотделку интерьера, который я не закончила. Это было чудо. Я оставила дом с голыми цементными полами, неокрашенными стенами, в строительной пыли и без мебели. Дон и Дэн, должно быть, пригласили всех своих знакомых специалистов, чтобы сдвинуть эту громаду с места. Я опасалась, осталось ли у нас хоть немного денег на продукты.
А я-то гадала, чем занимался Дон, пока я была в клинике. Он приходил поздно, совершенно изможденный. Много раз я пыталась дозвониться до него в то время, когда он должен был находиться в офисе. Неоднократно я воображала, что Дон не хочет видеть меня и начал встречаться с кем-то другим.
Теперь все стало на свои места. Не думаю, что когда-нибудь еще была настолько тронута. Сложно было представить себе всех тех, кто так о нас заботился, чтобы просто прийти и отделать нашу квартиру. Они никогда не узнают, насколько их бесценная любовь была важна для нас.
Наше жилище было прекрасно, и я ковыляла из комнаты в комнату, наблюдая их волшебное преображение из трущоб в жилое пространство. В гостиной меня встретила наша кошка Ивлин. Я увидела ее озадаченную физиономию. Она словно спрашивала: "Эй, хозяйка, что с тобой стряслось?" Но через мгновение она удовлетворилась самим фактом, что я была дома, и потерлась о мою оставшуюся ногу. Потом она прошла мимо меня как раз под тем местом, где когда-то была другая нога, и я почувствовала ее шерсть и хвост. Мне не нужно было даже смотреть на нее, чтобы убедиться, что она здесь. Я ощущала ее так же ясно, как если бы она терлась о мою кожу. Это было одно из самых необычных ощущений, когда-либо испытанных мной.
Тем вечером мы устроили вечеринку "добро пожаловать домой" и "спасибо за ремонт". Я отплясывала на одной ноге и костылях, одетая в короткое шелковое платье и обутая в туфельку на высоком каблуке. Костыли были покрыты черной эмалью и украшены стразами. Думаю, что они были вполне шикарны. В начале вечеринки я была полна сил, но боль в операционном шве меня быстро изнурила. Ох уж эта новая жизнь!
Я установила, что ваше восприятие самой себя и степень внимания, уделяемого вами своему "невезению", определяют отношение окружающих к вам. Это жестоко, но вам приходится просыпаться каждое утро и напоминать себе, что все сказанное и сделанное вами - это одно и то же.
Я старалась не проявлять жалость к себе и долгое время убеждала окружающих, что все будет хорошо. Все мы старались верить в это... хотели верить. Это жестоко - быть пациентом и одновременно нести ответственность за всех остальных. Но я нуждалась в их поддержке, и они охотно ее оказывали. В смехе, царящем вокруг меня, не оставалось места для слез.
Я потеряла всего лишь половину части тела - и это все. Хорошо, когда она есть, но без нее можно было жить. Я была той, кем была - на двух ногах или на одной.
Я встречала других ампутантов, которые были сосредоточены целиком на потере конечности. Что стало с ними, или какое будущее их могло ожидать? А кто, черт возьми, знает будущее? Никто, я в этом уверена.
Вот почему я настаиваю на том, что людям которые столкнулись с проблемами, следует помнить, как легко упустить настоящее. Настоящее - это все, что у нас есть, и настоящее - это дар [в оригинале - игра слов: в английском языке "настоящее" и "подарок" обозначаются одним и тем же словом с одинаковым ударением - прим. перев.]. Видимые или невидимые, вещественные или нет - у всех нас есть проблемы.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28468Unread post Didier
16 May 2018, 19:49

Глава четвертая. Путешествие по неизведанной территории
"Без карты..."

Возвратившись домой в свой почти новый жилой комплекс, мы хотели только обосноваться и перестроить свом жизни. Мы все еще понимали, насколько важно мне было закончить лечение.
Дон собрал информацию от друзей, работавших в сфере медицины и от врачей по всей стране. Они говорили одно и то же: да, курс агрессивной химиотерапии после хирургической операции – это выход из положения.
После сбора информации нам не понадобилось много времени, чтобы понять, насколько критичной является химиотерапия. Если бы я выбрала ампутацию без химиотерапии, мои шансы на выживание составили бы около 40%. С химиотерапией в сочетании с хирургией процент подскакивал до 95. Последовало новое решение: мы едем в Нью-Йорк!
Поскольку "доктор Перхоть" меня выставил, нам была обеспечена беседа с одним из лучших онкологов страны, специалистом по этому виду рака доктором Джеральдом Розеном из Мемориального онкологического центра Слоуна Кеттеринга.
Мы понятия не имели, что делать дальше, Ни плана, ни дорожной карты. Мы вслепую входили в туннель и надеялись увидеть свет на другом его конце... хорошо бы, не от локомотивного прожектора.
Мой папа управлял каменоломней недалеко от дома моих родителей в Бельвю. Когда мы начали готовиться к отъезду в Нью-Йорк, он позвонил президенту компании, обрисовал ему мою ситуацию и сообщил, что ему придется взять отпуск на несколько дней. Чтобы сделать путешествие по возможности легким, президент предложил нам использовать самолет компании для перелета из Атланты в Нью-Йорк. Мы с семьей могли с удобствами совершить перелет, а папа – вернуться на нем в штат Огайо, как только мы устроимся в Нью-Йорке.
Том Карр, давний приятель и сотрудник Дона по бизнесу, настоял на том. чтобы доставить нас с Доном на небольшой частный аэродром, где мы могли бы сесть на этот самолет. Том был последним жителем Атланты, которого мы видели за много лет... наш последний контакт с тем, что было нашей настоящей жизнью.

Нью-Йорк

Когда мы приземлились, мое сердце пропустило удар. Я почувствовала растерянность и тревогу. То, что когда-то представлялось знакомым и радостным городом, сейчас казалось незнакомым и пугающим.
Когда такси подъехало к клинике, я вспомнила свой приезд в Нью-Йорк всего полгода назад. Я была полна энтузиазма и рвалась строить здесь новую карьеру. Ускоренное продвижение мне подходило, но на этот раз я знала, что оно мне не грозит. Яркие огни большого города создавали холодную обманчивую атмосферу, и на меня это действовавло гнетуще.
Внезапно такси остановилось перед Мемориальным онкологическим центром Слоуна Кеттеринга на Восточной 67-й Стрит. Это было грандиозное, впечатляющее здание с фасадом, "украшенным" мрачностью и тенями города. Я думала, что ждет меня внутри него.
В черном шелковом платье, в одной туфельке на высоком каблуке, на черных костылях, покрытых эмалью и стразами, ставших теперь моей визитной карточкой, я зашла в двери этого серого унылого здания. Вскоре мы пробрались через лабиринт больничных коридоров до кабинета доктора Розена.
Я восприняла идею химиотерапии потому, что не имела ни малейшего понятия, чего ожидать. Это было просто еще одно препятствие на пути. Я охотно собиралась его преодолеть, потому что хотела вернуться к своей жизни... если смогу.
Что мы не осознали, когда вошли в эту обитель людей, чьи тела их предали, это то, что меня не зачислят автоматически в число пациентов клиники – мою историю болезни тщательно изучат, а потом, основываясь на вероятности моего выживания, примут решение. Я приехала в Нью-Йорк на очередное "прослушивание".
Доктор Розен оказался моложе, чем я думала о человеке с такой репутацией. Но мы сочли его скорее очень опытным, чем надменным.
Я помню, как он сказал: "Мне нужно просмотреть вашу историю болезни. В холле есть кафе – вы можете там позавтракать. Возвращайтесь примерно через час – к тому времени мы примем решение. А пока - развлекайтесь".
Развлекаться? С ума он сошел, что ли? Завтрак длился целую вечность. Дон, мама, папа и я молчаливо сидели в потрясении и не хотели даже обсуждать, что будет, если этот врач решит, что меня не следует спасать.
Когда мы вернулись в кабинет, то обнаружили, что мой случай признан достойным приложения усилий. Это был, заверяю вас, последний случай в моей жизни, когда я испытала облегчение от того, что кто-то станет подвергать меня пыткам целый год.
Сюрприз следовал за сюрпризом. Я ожидала, что меня поместят в больницу, а тут узнала, что да, я пациент... но приходящий.
Внезапно я столкнулась с новой порцией проблем. Где я буду жить? Во что одеваться? Кто будет работать по дому? Кто будет присматривать за мной7
У меня голова кружилась от шквала вопросов, на которые не было ответа, когда меня представили сотрудникам доктора Розена. Я немедленно поняла, что попала в хорошие руки, несмотря на сумбур в голове. у меня выработалось мнение, что если вам нравится ваш врач и его сотрудники, вы сможете сделать все, что они вам говорят. С самого начала доктор Розен и его сотрудники отвечали на любой вопрос, глядя прямо в глаза. Я не люблю, когда в разговоре со мной юлят. Я хочу знать, чего ожидать и не хочу, чтобы в меня вселяли напрасные надежды. Если будет больно – скажите мне. И никакой лжи и подобного дерьма.
В течение дня разные сотрудники говорили мне, что делать дальше. Впервые у меня возникло чувство, что я делаю что-то кроме того, как быть смытой потоком. Я чувствовала себя членом команды, которая собиралась сделать меня здоровой. У всех нас была общая цель.
Когда протокол химиотерапии был составлен, папа уехал домой и вернулся к работе. Кто-то должен был остаться со мной. Дон и мама решили, что они останутся оба. Черт побери, мы были в Нью-Йорке как три новичка, пытавшихся составить очередной план.
Поскольку я была приходящим пациентом, нашим первым приоритетом было найти жилище, да ПОСКОРЕЕ. Кто может позволить себе в Нью-Йорке жить в отеле больше одного-двух дней?
Мы, должно быть, представляли собой то еще зрелище: я на костылях, мама и Дон, волокущий багаж по Манхэттену, в поисках жилья.
Когда я до этого приезжала сюда, то жила у подруг по модельному бизнесу. С мамой и Доном вместо со мной это не казалось такой уж хорошей мыслью, а даже если бы она сработала, это жилье располагалось в милях от клиники.
Найти хорошую квартиру в Нью-Йорке – непростая задача. В действительности люди в поисках хорощего жилья роются в некрологах. Это безрадостное действие никак нас не вдохновляло, поэтому я позвонила старой знакомой, которая работала риэлтором – возможно, она смогла бы нам чем-то помочь.
В связи с новыми обстоятельствами моей жизни, подходило отнюдь не первое попавшееся жилище. Существовали критерии, которым оно должно было удовлетворять: близость к клинике или короткая поездка на такси до приемного покоя. Желательно лифт. Пандус для инвалидной коляски. Место для коляски внутри и достаточно пространства, чтобы три человека не сталкивались постоянно. Мы не требовали так уж много!
Нам повезло. Моя подруга предложила пару помещений, "разумно доступных по цене". Конечно, в Нью-Йорке это означало – баснословно дорогих. Одно из них не подходило совсем. Затем мы дотащились до фасада прелестного старого дома из бурого песчаника на Восточной 81-й Стрит, недалеко от Центра Слоуна Кеттеринга.
Два этажа связывали деревянная лестница, Но мне не пришлось бы ходить по ступеням, потому что был лифт. На первом этаже располагалась просторная гостиная с диваном-кроватью, кухня и множество окон. Венчал все это великолепие пандус у входа. Жилище было помечено нашим именем. К сожалению, на нем висела бирка с ценой, рассчитанной на кого-то другого.
Дон с мамой посовещались вне пределов моей слышимости и, прежде чем я что-либо поняла, уже держали ключи от квартиры.
Мы занесли свои чемоданы, и мы с Доном отправились на лифте на второй этаж, а мама расположилась на первом.
Особенность, делающая Нью-Йорк таким уникальным, состоит в том, что это город для пешеходов, а поход в бакалейный магазин – это ежедневное занятие. Большинство жителей не имеют машины. Это слишком дорого – ставить их в гараж, а парковка – это вообще ночной кошмар. У мусоровозов расписание, по которому можно буквально сверять часы, и это самые шумные машины в мире. То же относится к такси. Я думаю, когда таксист начинает ездить по Нью-Йорку, первое, что он проверяет - работает ли звуковой сигнал. Я никогда не встречала таких неистовых и беспокойных людей, как нью-йоркские таксисты.
Поскольку Нью-Йорк был беспокойным и энергичным городом, я нашла, что мои воззрения касательно него изменились с тех пор, как я здесь жила. Теперь я смотрела на него из инвалидной коляски и чувствовала себя в городе крайне уязвимой.
Следующим в нашем списке был мой гардероб. Поскольку я взяла с собой только больничные халаты, необходимо было забрать мою одежду и кое-что к ней прикупить дополнительно. Мама побаловала меня, взяв в "Блумингдэйл" и некоторые другие притягательные магазины Нью-Йорка. Купили мы немного, а пересмотрели многое. Это помогло скоротать время до... ПЕРВОГО ЛЕЧЕНИЯ. Оно состоялось в понедельник.
Я походила на первоклассника - взволнованная и испуганная. После анализов крови, мочи и всего остального меня проводили в полуподвал Центра, где располагалась палата с примерно восемью пациентами на разных стадиях химиотерапии. На одной из кроватей было написано мое имя. Я устроилась и огляделась. Несколько пациентов блевали кровью. У некоторых оставались волосы, остальные были лысыми. Несколько кривых улыбок приветствовали меня, но большинство смотрело мимо.
Я рзмышляла о моем собственном лечении. В увиденном трудно было представить себя. Наше воспринятие самих себя редко включает болезнь и умирание. В тот день я лежала рядом с равными себе. Предстоящий мне год отражался в их глазах. Внезапно я ощутила страх и неуверенность.
Лечение метатрексатом занимает весь день. Сначала вены пациента гидратируют в течение четырех часов, чтобы подготовить к приему чрезвычайно токсичного препарата. Обычная процедура перед отравлением.
Стандартный разговор о том, как лекарство, которое мне вводят, убивает плохие раковые клетки, оставляя в живых только здоровые клетки. Память услужливо преподносит сцены из мультфильмов с двумя армиями в доспехах - одна с улыбками на лицах, другая - с оскаленными рожами, - вступающими в смертельную схватку. Но у полководца Улыбкинса есть секретное оружие...
Думаю, в теории это так и работает. Реально ощущение такое, что тебе поставили капельницу с аккумуляторной кислотой. После этого чувствуешь себя настолько вшиво, что отказываешься верить, что хоть одна хорошая клетка уцелела в этой битве.
Мой брат однажды сказал, что не знает, что хуже: болезнь или лечение. Он был прав.
Первое лечение метатрексатом было наиболее необычным процессом из всех, через которые я когда-либо проходила. Жидкость была золотистой и вязкой, как мед. Когда капельница была подключена, я чувствовала, как она движется по всей системе. Казалось, что черная патока заливает каждый дюйм моих внутренностей. Я чувствовала ее жжение и, казалось, что могу наблюдать, как она движется по телу.
Странно, что сразу же после процедуры ты не чувствуешь себя больным, и это создает ложное чувство комфорта и безопасности. К концу дня ни того, ни другого я уже не ощущала.
Это лекарство буквально пытается убить тебя 24 часа в сутки. Это чистый яд. В перекрученной логике этого рискованного лечения моя семья играла роль спасательной команды.
Кто-то, кто отвечает за тебя, должен выдать противоядие и оживить тебя. Если этого е происходит, ты умираешь. Попытка убийства, затем управляемое спасение. Каждые 3 часа, 24 часа в сутки на следующие три дня. Я думаю, именно в это время Дон поименовал меня "женщиной высшего содержания".
Делать это в одиночку невозможно. Радом с вами должен быть кто-то здравомыслящий и на кого вы можете положиться. Поддержка извне - критична.
Моя форма рака считается детской, и весь седьмой этаж Центра Слоуна Кеттеринга был посвящен моим собратьям по несчастью. Большинство пациентов доктора Розена были детьми и подростками, за исключением меня и еще одной женщины. Было жестоко находиться на равных с этими детьми, многим из которых я годилась в матери.
Я действительно ощущала преимущество, глядя в их юные глаза. У меня были замужество, карьера, я жила полной и плодотворной жизнью. Если бы я умерла, то, во всяком случае, позади оставила отличную жизнь. Эти же дети находились в самом начале. Некоторые из них еще даже не ходили. У младенцев в колыбелях были маленькие бутылочки с лекарством, откуда яд попадал в их вены.
Старшие дети, в особенности девочки, прятали свои лысины под бейсболками и шарфиками. Они прятали ампутированные ножки под длинными брюками и простынями. Неважно, как я себя чувствовала, но каждое утро я приходила в полном макияже, на своих гламурных костылях и в шортах. Видели бы вы их потрясение. Постепенно они оттаяли и начали улыбаться.
В течение следующей недели я заметила первые признаки перемены в их поведении. Сама того не осознавая, я служила примером этим малышам. К тому времени, как мы расстались, вид седьмого этажа изменился решительным образом. Никто не прятался, а разрушения, нанесенные химиотерапией, не могли укротить дух отваги. Они не могли себе этого позволить.
Вот такие они, эти мелкие жизненные штучки, которые мы воспринимали, как само собой разумеющееся, которые стали такими важными при сложившихся обстоятельствах. Они стали ритуалом. Мы просыпались в понедельник утром и ехали на такси в Мемориальный центр Слоуна Кеттеринга, где в течение всего дня я получала лечение. Во вторник, среду и четверг меня спасали от лечения. В зависимости от состояния крови в пятницу меня или гидратировали с помощью капельницы, либо вводили антибиотики.
Метатрексат пагубно действует на сердце, печень и почки, приходится тщательно регулировать потребление и вывод жидкостей (мамина работа - она была в восторге), чтобы убедиться, что все в порядке. Без контроля обмена жидкостей в органах создается избыточное давление.
Мама, известная как наша "дама с сумкой", носила мензурку и карту, в которую вносила все, что я выпила и... ну, вы понимаете. У нас был маленький термос, из которого меня постоянно заставляли пить, чтобы обеспечить необходимое поступление жидкости.
К пятнице я обычно ощущала чудовищное недомогание – настолько чудовищное, что согласна была умереть. Я была такой больной, такой беспомощной. Все вокруг меня было неуправляемым, я испытывала такую боль, что не могла двигаться.
Я сворачивалась калачиком и лежала очень тихо. Мигрени, вызванные химиотерапией, были настолько ужасными, что больно было даже положить голову на подушку. Болели даже корни волос. Я разработала эффективное средство против недомогания. Том прислал по почте из Атланты мои любимые хлопчатобумажные простыни и любимое одеяло. Я закутывалась в них, как мумия и лежала очень тихо. Одеяло я натягивала на голову, потому что свет из окон и уличный шум были для меня невыносимы.
А улица была переполнена людьми, автомобильными гудками, сиренами, выстрелами, спорами, которые, многократно усиливаясь, отдавались в моей голове. Нью-Йорк - не самое тихое место, чтобы болеть.
Хватило пары процедур, чтобы понять, что именно меня ждет каждую неделю. Следующий понедельник наступал слишком быстро, и мне совсем не хотелось повторять все сызнова. Мне опротивело быть больной и изнуренной [в оригинале игра слов: "sick and tired" дословно означает "больной и уставший", а фактически - "надоесть, опротиветь" - прим. перев.].
Дону и маме стало намного труднее убедить меня продолжать процедуры. Я помню, как они угрожали связать меня, как свинью, усадить в коляску и доставить, куда надо. Это была примерно четвертая из восьми назначенных процедур. Вилимо, сила их убеждения была огромна, потому что я не помню, чтобы меня приходилось связывать.
Затем мама прибегла к крайней мере соблазнения. Если я продолжу лечение, она организует кратковременную поездку домой в штат Огайо в коротком перерыве между процедурами. Вау! Домой! Это давало мне ожидание чего-то позитивного. Я смогу вернуться домой, увидеть папу и Бада, выспаться в моей старой спальне. Когда-то процедуры закончатся и... я с неохотой согласилась.
Находясь в Нью-Йорке мы кое-чему научились. В былые дни я не тратила много времени на поиск такси, разве что в дождь. В дождь сам Папа Римский не мог поймать такси. Когда вы молоды и быстро передвигаетесь, их тянет к вам, как магнитом. Другое дело, когда вы больны и, в особенности, если вы в коляске.
Хотела бы я получать по пять центов всякий раз, когда мы пытались остановить такси, которое уже притормаживало, но, завидев меня в коляске, проносилось мимо. Усугубляло трудности то, что нам нужно было такси с широким задним сиденьем, где разместились бы мы втроем, коляска и мамино хозяйство.
Мы выходили в точку, где мама прятала меня в кустарнике у дома, Дон доходил до торца дома, останавливал такси и говорил:"Нам нужно подобрать еще кое-кого на углу".
Они останавливались у входа, и из кустов появлялись мы с мамой... Сюрприз! Таксисты обычно приходили в ярость: "Вы мне ничего не говорили о коляске. Поторопитесь! Вы отнимаете слишком много времени. Я уже троих успел бы отвезти!" Но Дон всегда стоял на своем и не позволял им уехать без нас.
Это стало своеобразной игрой. Нью-йоркские таксисты не отличаются терпением, но они предсказуемы. Я думаю, они бесились бы еще больше, если бы мы смеялись над их протестами вслух.
Если днем я чувствовала себя неплохо, они отвозили меня назад на коляске. Дело было весной, а весна в Нью-Йорке захватывает дух. Трудно было лишь иногда, когда, заходя в уличное кафе, я чувствовала себя расстроенной и смущенной оттого, что все смотрели на меня.
Люди смотрят на тебя и ты знаешь, что перестала быть одной из них. Я пыталась смеяться и хорошо проводить время, чтобы показать им, что я жива. Иногда это не удавалось, я начинала плакать, и нам приходилось уходить.
Помимо любопытных взглядов, бессчетное число раз нам приходилось уходить из-за запахов из ресторана или из-за уличного шума. Химиотерапия сделала меня сверхчувствительной ко многим вещам. Простой шум или обычные запахи вызывали тошноту. Я уверена, что Дон считал это непостижимым, что им хотелось плюнуть на все и уйти, но я удерживала их в заложниках.
Вскоре мы выезжали на тротуар, и они вели себя так, будто ничего не случилось. Стойкие люди, оба.
Примерно в это время Рэндалл в субботу прилетел в Нью-Йорк из Атланты посмотреть, как у нас дела. Конечно же, он захватил с собой свои волшебные ножницы и вернул нам с мамой человеческий вид, сделав отличные стрижки. Он постриг нас обеих сверхкоротко, чтобы легче было ухаживать за волосами.
Я не хотела выходить из дому, но Рэндалл настоял, чтобы мы пошли в настоящий ресторан. Ему удалось вытащить меня наружу, и я действительно получила удовольствие.
В то воскресенье я все еще чувствовала себя достаточно хорошо, и мы вместе пошли в ресторан Фьоруччи есть мороженое с орехами и фруктами. Что за пиршество! Он никогда не узнает, как много его короткий визит значил для меня.
Воскресенья обычно были для меня лучшими днями. Мы с Доном ходили в Центральный парк, который располагался неподалеку от нашего дома, и наблюдали, как возлюбленные целуются, люди устраивают пикники, танцуют, ездят на велосипедах или роликовых коньках. Я говорила что-то наподобие: "Господи, как забавно. Обязательно научусь кататься на роликах, когда сделают протез такой, как мне нужно". Мы спокойно сидели, потягивали холодное пиво, а я мечтала о дне, когда встану с коляски и смогу передвигаться свободно. Все, что мне было для этого нужно - функциональный протез.
Первый протез я получила еще до поездки в Нью-Йорк. Это было уродливое изделие, весившее 13 фунтов [ок. 6 кг – прим. перев.], что было довольно тяжелым, чтобы быть одной из моих ног. Я поклялась, что не поеду в Нью-Йорк без протеза, но дорого заплатила за свое стремление. Протезист снял слепок с культи еще до того, как шов полностью зажил. Культа все еще была распухшей после операции, и попытка ходить на не полностью зажившей культе причиняла большую боль, чем я могла вытерпеть. Я пользовалась протезом не часто, но когда находила в себе силы, "выгуливала" его. Новый протез, костыли, трость - что еще нужно девушке?
Спустя некоторое время мы попробовали обрести уверенность на новой ноге. Я, должно быть, была большой шалуньей, начав это дело, поскольку долго ходить на ней не могла. Солнечным днем мы пытались дойти до середины дома и вернуться обратно. Ине говорили, что здесь, как и в любом другом деле, чем больше ты пытаешься, тем лучше у тебя получается и тем меньше боли вызывает. Интересно, о каком времени шла речь, - думала я.
В любом случае, эта нога не была в точности тем, чего я хотела, но я страстно хтела освободиться от "палок", хотя бы на короткое время. Проблема с "палками" в том, что ты не можешь нести ничего. Одно дело не иметь ноги, другое дело не иметь доступа к собственным рукам.
Однако дадже надевая протез, я не могла высвободить руки. Если он был надет неправильно, я натирала язвы. Когда они заживали, я не могла носить его целый день. Это явно не была нога моей мечты.
Но ябыла упряма и какой-то протез не мог меня остановить. Поэтому одним прекрасным весенним днем мы втроем зашли в магазин через дом от нашего жилища. И тут-то я почувствовала, что больше не выдержу. Я уже ощущала потертости. Мы с мамой проскользнули в примерочную и я села на пол. Тотчас появилась продавщица и спросила, не может ли она чем-то помочь. Я ответила: "Мне только нужно присесть на секунду". Она сказала: "Ладно, но кое-кому уже нужно примерить кое-что, так что поторопитесь!" Нью-Йорк был в спешке, но я-то испытывала боль.
Я позвала маму и сказала., что мне больно и мне нужны костыли.
Она вышла объяснить это продавщице, которая тотчас же впала в истерику по поводу того, что в ее магазине кто-то отстегивает ногу. Это немедленно вызвало у нас с мамой приступ смеха: люди иногда совсем как полоумные.
Дон вошел в примерочную и мы отстегнули ногу. Дон закинул ее на левое плечо, словно мешок с картошкой и вышел прямо через магазин на Третью Авеню. Мы с мамой засмеялись еще громче, так что люди стали останавливаться и смотреть на нас. Жаль, что в тот день у меня не было с собой фотоаппарата. Представьте собе людей на улице. Они сигналят и скрежещут тормозами при виде мужчины, несущего на плече ногу, хотя в этом городе трудно удивить кого-нибудь чем угодно.
Через несколько минут он вернулся с моими "палками" (костылями), рассказав, как окружающие реагировали на его ношу. Мы решили, что это было весело.
Я думаю, что людям просто непривычно видеть подобные вещи. Открытость и искренность приводят большинство людей в замешательство. Это так, как будто они смотрят на что-то совсем неподходящее. Что не так в этой картине?
Так или иначе, этот случай помог мне преодолеть смущение от того, что на меня глазеют из-за моей проблемы. Мне предстояло провести остаток жизни такой, как я была. Если бы люди хотели только поглазеть, с этим можно было бы примириться, но они, возможно, желали рассчитывать на большее, чем они заслуживали.
Обещанная мне поездка в штат Огайо была хорошей передышкой для нас всех. Маленький отпуск, позволивший нам всем восстановиться, а мне лично - набраться сил и побыть с семьей перед возвращением в Нью-Йорк для следующего курса лечения. Хотя я и устала, как собака, здесь было столько свободы! Просто сесть в машину и ехать куда угодно без гудков со всех сторон, только ветер в лицо. Прохладные ночи и умиротворение - эти стороны жизни в маленьком городке давали мне отдых. Я училась заново ценить маленькие радости, забытые за время отсутствия. Время возвращаться в Мемориальный центр Слоуна Кеттеринга пришло слишком скоро.
Самый последний курс лечения в Нью-Йорке оказался поворотным пунктом. До того я имела дело с периодическим недомоганием. Но когда вы готовы подумать, что хуже этого уже не будет, раздается голос шпрехшталмейстера: "Погодите, вы еще не видели вот это..."
Адриамиацин оказался жидкостью красного цвета, вводимой внутривенным уколом в руку. Легко и безвредно по сравнению с той помпой, с которой мне вводили другие лекарства. Только у него был один побочный эффект: от него выпадали все волосы!
Что за поездка! Я становилась под душ и пучки волос оказывались у меня в руке. Я помню, как выпал первый пучок. Я смотрела на него, не веря глазам, целую минуту. Это было знамением, проблемы не закончились.
Вам не сообщают, что волосы облазят не только с головы. Они облазят везде! Волосы опадают с лобка и ты впервые чувствуешь себя действительно обнаженной. Я выглядела, как десятилетняя девочка, и это вызывало странное чувство.
Конечно, у всего есть светлая сторона. Это избавляло меня от необходимости брить голень.
Когда Дон вывозил меня на коляске, мои волосы развеивал ветер. Я бы даже сказала - сдувал. Куда бы я ни следовала, за мной оставался шлейф выпавших волос: "Ну, дорогой Ватсон, здесь, должно быть, недавно побывала Айви Гантер - видите этот выдающий ее клок волос?"
Меня больше всего озадачивало, когда я сидела без движения, а волосы падали безо всякой расчески. Без малейшего постороннего вмешательства. Я стала фанатично подбирать волосы. Меня расстраивали волосы, остававшиеся по утрам на подушке или на плечах. Я не хотела их видеть. Подбирать, подбирать, подбирать - этим я приводила Дона в бешенство.
"Почему они просто не выпадут все и я не облысею?" - удивлялась я. Процесс длился слишком долго, и это было ужасно. Вся голова покрылась проплешинами. Я выглядела чем-то средним между злобной старой ведьмой и новорожденным цыпленком. В течение этого времени можно забыть о прическах, их просто не из чего делать.
Глядясь в зеркало, больно было наблюдать все это день за днем. В конце концов ты остаешься с головой, покрытой пушком. Меня интересовало, останутся ли на ней следы от детских происшествий на роликовых коньках или падений с санок?
Будет ли моя голова покрыта шрамами, впадинами и шишками, словно склон для катания на лыжах - кочками и неровностями. К счастью, я вскоре убедилась, что моя голова под этими остатками волос выглядит совсем неплохо.
Когда примерно в это время на экраны вышел фильм "Звездный путь", у героини, которую играла актриса Персис Хамбатта, была бритая голова. При ее больших, оленьих глазах она выглядела просто великолепно.
Убедившись, что я держусь мужественно, я позвонила Рэндаллу и подготовила его к своему "новому облику". Нужно было некоторое время, чтобы убедить его возвратиться домой в Атланту.
Пришло время и маме возвращаться домой. Она два месяца провела в чужом штате, в Нью-Йорке. Ей нужно было снова жить своей жизнью. Поэтому мы распрощались. Мама, Дон и я участвовали в приключении, которое не всякий сможет себе представить, и я навсегда сохраню это драгоценное воспоминание.

Атланта, 21 июня 1980 г.

Дон и я с радостью оказались в собственной постели в своем городе, в Атланте.
Я чувствовала себя хорошо, и у меня был недельный перерыв перед очередным курсом лечения в клинике "Пьемонт" в Атланте, за которым доктор Розен наблюдал из Нью-Йорка.
Город был прекрасен. Лето было в разгаре и я приветствовала жаркие, влажные дни Юга. В тот момент я весила всего 88 фунтов [ок. 40 кг – прим. перев.] при росте 5 футов 8 с половиной дюйма [174 см – прим. перев.] и постоянно мерзла. Поэтому пока все проклинали жару, я ей наслаждалась.
На следующий день по возвращении домой у меня был день рождения. Двое старых друзей позвонили нам из своей резиденции в Лейк-Ланье в 40 милях к северу от Атланты и пригласили приехать на озеро покататься на лодке.
Конечно, мы согласились. О, Господи, ДА, ДА!
Мы подъехали к озеру, и с небольшими усилиями меня удалось там устроить. Я была такой легкой, что поворачивать со мной вверх и вниз по холмам не составляло проблемы. Но на мне был уродливый неуклюжий протез, и до тех пор, пока я не влезла в лодку, я готова была вышвырнуть эту проклятую штуку.
У них гостили друзья, и я спросила, не возражает ли кто-нибудь против моего присутствия. Никому, казалось, не было до меня дела, и вскоре я почувствовала себя свободно. Когда лодка вылетела на воду, я впервые почувствовала себя действительно свободно в первый раз с того мартовского дня, более чем два месяца назад. Казалось, меня выпустили из тюрьмы.
Ветер обдувал пушок на голове, солнце светило в лицо - я была на седьмом небе от счастья. В такой день не могло случиться ничего плохого, это было теплое чувство облегчения. Это был первый настоящий отдых после моего второго рождения. Этот день рождения, мое славное тридцатилетие, носило вкус свободы и избавления.
И на лице Дона я видела облегчение. Процесс моего исцеления измождал его, но он никогда не жаловался.
Меня вдруг осенило, что я настолько сосредоточилась на своих проблемах, что даже не обращала внимания на его потребности. Мои чувства в это время были настолько притуплены, что я часто не знала, здесь он или нет.
Я была настолько эгоистична и требовательна, что редко прилагала усилия просто быть ему другом, попытаться облегчить его жизнь. Он все время отдавал, а все, что я могла, - это брать.
Впрочем, мы еще не дошли до конца долгой дороги, мне предстояли новые курсы лечения, и я была очень слаба.
На следующий день я позвонила Рэндаллу. Я хотела, чтобы он побрил мне голову, потому что я устала от подобия персиковой кожицы на ней. Увидев, что сотворили со мной лекарства, он согласился со мной.
Он достал электробритву и сбрил волосы наголо. Мы оба подумали, что это выглядит отлично и решили проделать то же самое на лобке. Я становилась бесцеремонной.
В тот же день, попозже, мы пошли в "Фиппс Плаза", торговый центр в Атланте. На мне были черные зеркальные облегающие лицо очки от Чарльза Джордана - противного вида, но тогда они казались мне шикарными. Глядя на свое отражение с лысой головой и в этих очках я сама себе казалась похожей на муравья. На губах у меня была блестящая розовая помада, на мне была майка-полурукавка цвета фуксии и длинные белые хлопчатобумажные брюки с завязками. Многие ампутанты подворачивают пустую штанину, когда не надевают протез. Я всегда стеснялась это делать, поэтому она хлопала на ветру, как вымпел.
Пока мы шли по главному корпусу торгового центра, никто не обернулся и даже не посмотрел на нас. Никто не сказал: "О, Боже, вы только посмотрите на эту лысую одноногую женщину!"
Я обернулась к Рэндаллу и сказала: "Что еще должна сделать девушка, чтобы хотя бы привлечь к себе внимание в этом городишке?"
Сейчас, когда я снова оказалась в Атланте, у меня была онкологическая медсестра, которая была великолепна... женщина, не признающая ерунды, с огромным чувством юмора. Она помогла мне в исключительно трудные времена.
Мой новый курс химиотерапии включал несколько препаратов: цисплатинум, блеомицин и дополнительный адриамиацин (от которого выпадали волосы). Я раньше думала, что испытываю недомогание, а сейчас чувствовала себя отравленной. Тошнота была настолько ужасной, словно в меня вселился демон. Раз в три недели я на два дня ложилась в клинику в предвкушении этих ощущений.
В один из вторников я готовилась к лечению, а у Ивлин, нашей кошки, была течка. Ее истошный вой причинял страдания моим чувствам и бил по ушам. Поэтму Дон отвез меня в клинику на процедуры, а Ивлин - в ветлечебницу, чтобы положить конец ее любовным страданиям. Он доставил нас домой в один день и внес в комнату. Я была все еще накачана лекарствами и слаба, поэтому сразу легла. Здесь же была Ивлин со швами на животе и с передними лапами, лишенными когтей. Обе девочки Дона были больны.
Ивлин запрыгнула на постель, подошла к моей подушке и мяукнула. Она смотрела мне в глаза, будто хотела сказать: "Ох, черт, мамочка, теперь я понимаю, как тебе плохо", - и с тех пор не отходила от меня.
Лишившись волос, я теряла около 70% телесного тепла через макушку. Той ночью я замерзла и стучала зубами. Ивлин подползла ко мне и устроилась на моей макушке, свесив передние лапы с одной стороны, а задние - с другой. Она замурлыкала и оставалась в таком положении всю ночь, согревая меня. Я любила эту кошку, а она, надеюсь, любила меня.
В промежутках между курсами лечения я старалась найти себе занятие. Сидение без дела сводило меня с ума. Я встретилась с несколькими фотографами и визажистами и сказала им: "Смотрите, парни, вот вам чистый холст. Можете творить и развлекаться, как хотите". У меня не было ни бровей, ни ресниц, ничто не стояло на пути. Я могла прийти к ним в студии, а они могли испытывать самые необычные варианты макияжа. Я была подопытной морской свинкой в человечьем обличье.
Я установила, что должна делать девушка, чтобы привлечь к себе внимание - как можно больше экспериментировать на себе. Многие пробные фотографии, которые мы снимали в это время, достаточно странны. Но этот процесс приближал меня к моему бизнесу и к людям, которые им занимались.
Я редко носила парики в течение девяти месяцев, в которые оставалась без волос, за исключением нескольких работ, для которых не подходила "авангардная" лысая модель. Я не собиралась прятаться. Я выходила и была очень заметной. Это был мой выбор. И потому, что это был мой выбор, друзьям и соратникам проще было решить, как относиться к новой Айви.
Это помогало мне потому, что я не была вынуждена сидеть дома с пультом от телевизора и прятаться от мира. Не всякий прячется, оставаясь вне света прожекторов, но для меня это была фальшивая жизнь. Одной из целей, которую я себе поставила раньше был возврат к работе, и раньше, чем я даже могла себе это представить, я это сделала.
Конечно, многие из моих клиентов говорили. что не представляют, как я могла даже пытаться обзванивать и обходить фотографов и рекламные агентства. "На костылях, с одной ногой, не могу в это поверить", - мне неоднократно приходилось такое слышать.
Лысая, с пятью париками в сумке, на протезе и с люцитовой [разновидность органического стекла – прим. Перев.] тростью я обходила всех, кто мог высидеть достаточно долго в моем присутствии. Что-то во мне требовало, чтобы они меня увидели.
В конце концов фотограф Мэттью Арпино сделал несколько моих снимков в лысом обличье. Они получились очень целомудренными, и я была признательна ему, снова оказавшись перед фотокамерой. Затем Черил ван Хувен наняла меня поработать для "Атланта Мэгэзин" в парике. Это было место, чтобы начать. Она поверила в энтузиазм, который я испытывала касательно возвращения к работе.
С Черил я работала раньше, и она пошла на рис со мной. У меня не возникало вопроса, кто из нас рискует больше: я была заложницей своего положения, а она - нет.
Через пять месяцев со дня потери ноги я снова была перед камерой. Снимок был опубликован, и я снова была при деле.
Я поняла, что в действительности ты не делаешь что-то сам по себе. Ты можешь помочь себе позицией, которую занимаешь, но события начинают происходить в результате реакции окружающих на твою позицию или энтузиазм.
Чем больше я демонстрировала перед камерой, тем больше люди хотели работать со мной. Для одной работы в Атланте в то время не хватало лысых моделей. Что самое важное, я решила обратить отсутствие у меня волос в преимущество.
В то время в Атланте был бутик Ива Сен-Лорана. Год от года на показах мод они использовали одних и тех же моделей. Я никогда не могла войти в их число. Но в 1980 г. в Париже возник тренд использовать лысых моделей. В больших универмагах наподобие "Нейман - Маркус" или "Бергдорф Гудман" и некоторых других известных модных бутиках появились лысые манекены. Они выглядели похожими на героев фильма "Звездный путь" и парижских моделей.
А я была лысой. Ага!
Я зашла в бутик и спросила менеджера: "Итак, кто еще собирается делать это здесь в Атланте? Мы сможем поработать вместе?"
Я закончила работать с ними примерно через год, когда уже не была лысой, а мои волосы стали отрастать. Это был замечательный опыт. Я даже немного позировала для них в восточных париках, которые оригинально сочетались с моими чертами лица.
Чем больше я работала, тем шире распространялась моя репутация в модельной среде. Все мои приятельницы говорили: "Сама себе не верю. Я думала, что с ней все кончено! И вот гляжу - а она входит с сумкой париков!"
У меня было пять париков, которые я носила с собой. У меня были белокурый парик, рыжий парик, темно-коричневый парик, похожий на мою последнюю стрижку, восточный парик и парик панка.
Все парики, кроме одного, я получила от гримеров и парикмахеров, работавших в нашем бизнесе. Они знали, где достать по-настоящему хороший волос. Я купила всего один парик из натурального волоса, и мне с ним не повезло. Он к тому же оказался наихудшим в наборе, его трудно было укладывать, и он выглядел, как воронье гнездо.
Остальные парики были синтетическими, гибкими, их легко было причесывать и укладывать, и я могла быть в точности такой, какая нужна была директору по подбору персонала. Нужна рыжая - никаких проблем, я открываю сумку - готово, вот рыжая. Или блондинка, брюнетка - только скажите. Вот такой я стала разносторонней.
Я помню, как шла по коридору на собеседование. Повсюду стояли люди, штудируя свои сценарии. Когда они замечали меня, можно было слышать, как шпильки падают. Они были захвачены врасплох, но лучшее, что в этом было - я получала работу. Думаю, шокировать мне нравилось больше, чем что-либо другое.
Через тринадцать лет я смотрю на фотографии тех времен. С учетом того, насколько я была больна, думаю, что выглядела превосходно (в основном благодаря гримерам и косметике "Мэйбеллин"). Это было непросто. Я держалась на остатках нервов и была постоянно озабочена. У меня даже не было агента, то есть не было никакого буфера между мной и бесчувственностью непонятливых.
Я думаю, что много нервов отнимало ходить на собеседования и стоять перед людьми, которые решали, будешь ты работать или не будешь. Я горжусь тем, что серез это прошла. Это жуткое дело. Несмотря на все предостережения я получила встряску, и это помогло мне снова почувствовать себя целой.
Этот год был одним из лучших в моей жизни. Я обнаружила, что, будучи собой и не боясь ничего, мне не нужно жить, подчиняясь своим страхам. Я обнаружила также, что многие из моих проблем не тяжелее многих, с которыми я сталкивалась в своей жизни. Мне становилось проще.
Я должна сказать также, что каждый день был отнюдь не безмятежен. Далекл не безмятежен. Были дни, когда я вообще не была уверена в том, что я делаю. Дни упадка. Дни, когда я чувствовала себя настолько потерянной, что не понимала, как жить дальше. Но я упорно пыталась считаться с каждым днем. Если мне было хорошо, я работала. Если я проводила день в постели, в медикаментозном бреду, вместе с кошкой, закутавшись с головой в одеяло, то это просто был такой день. Завтра все становилось по-другому.
Я могла сосредоточиваться на вещах вне себя, наподобие пребывания перед фотокамерой, хождения по собеседованиям и планирования будущего. Пребывание среди людей, которые вместе со мной смеялись над нелепостями вроде надевания протеза со стопой, перевернутой задом наперед, или снимания протеза для танцев, поддерживало во мне здоровье.
Суммарный опыт настолько странен, что, если не будешь смеяться, то наверняка похоронишь себя в невообразимой яме депрессии. Я заставляла себя много смеяться. Каждое утро, когда я вставала, то ставила на видеомагнитофон кассету с каким-нибудь дурацким фильмом, наподобие "Сияющих седел" или "Беседы с подушкой", которые заставляли меня смеяться, петь и создавали хорошее настроение на весь день. Вокруг меня всегда были музыка и танцы, всегда что-то такое, что не дает сидеть на месте, жалея себя.
Я знаю многих людей, которые перенесли рак и химиотерапию, которые спрашивали: "Как вы только могли танцевать? Откуда у вас брались силы? Почему вам этого хотелось?"
Я честно отвечаю - не знаю, откуда, но находились и желание, и силы. Когда я решала сделать что-нибудь, я всегда получала от этого удовольствие. Случалось ли вам опасаться пойти на вечеринку, добраться туда и провести лучшее время в жизни? Вот это - то же самое.
Было так много вещей в жизни, которые мне хотелось бы сделать и которые я делала бы с удовольствием, но не могла делать оттого, что потеряла ногу или оттого, что болела раком.
С другой стороны, многие обычные вещи приобретали совершенно новый смысл. Поход в бакалейный магазин стал для меня удивительным приключением. В Атланте у меня был излюбленный бакалейный магазин и, конечно, они знали, что со мной произошло. Когда я зашла туда в первый раз после возвращения из Нью-Йорка, мне запомнилась новая щепетильность окружающих по отношению ко мне. Я не прилагала к этому усилий, но ощущение авокадо или выбор черешка сельдерея приобрели новый смысл. Я заново открывала свой мир и, возможно, училась ценить его чуточку больше.
Это могло занять полдня. Я просто ходила мимо полок, рассматривала ценники и видела то, что до сих пор не замечала. Я толкала перед собой продуктовую тележку, а потом шла за ней на костылях. Люди, это занимало целую вечность, особенно если колеса тележки болтались. Но такой опыт меня умиротворял и онуждал слышать и чувствовать все, что происходит вокруг. Повышенная чувствительность коснулась моей души, и я слушала звучание жизни, неслышимое до сих пор.
Каждый в магазине готов был прити мне на помощь, но они никогда не вмешивались. Я была благодарна им за это. Они позволяли мне двигаться, выбирать и совершать ошибки совершенно самостоятельно.
Нам напоминают, что прогулки в хорошую погоду могут не состояться, поэтому получайте от них удовольствие, пока есть возможность их совершать. Цените удовольствия от обычных вещей, тогда однажды не придется спрашивать себя: "Почему я не делал этого чаще?"
Есть и более глубокие вещи, такие как любить жену или мужа, любить детей и родственников, ценить отношения и все, что тебя окружает.
От Дона я научилась любить и делиться. Потеряв ногу, я научилась ценить жизнь. Такой вот жизненный урок!



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28531Unread post Didier
18 May 2018, 18:39

Глава пятая. Глазами Дона
Я хочу воспользоваться возможностью поделиться с вами некоторыми мыслями о нашей жизни.
Дон Гантер


Я никогда не рассматрмвал Айви или ее болезнь, как бремя. Мне подобное и в голову не приходило. Это нечто иное, с чем мы столкнулись... вместе.
Когда она заболела, я сначала не знал, как на это реагировать. Страх, шок, паника... все это казалось естественным, но имело невеликую ценность в данных обстоятельствах.
Никогда не сталкиваясь раньше с чем-либо подобным, я понял, что, если позволю себе сомнения и колебания, все окружающие будут читать меня, как открытую книгу. А прежде всего я думал, что случится с Айви, если покажу ей, что напуган. Я приложил все усилия, чтобы не бояться.
Мы полагались на врачей, клиники и химиотерапию. Процесс был ужасен, но результаты оказались бесконечно лучше альтернативы.
Меня не особо беспокоила потеря ею ноги. Я всегда говорил, что если ей отрежут и вторую ногу, да еще и руки впридачу, я буду повсюду носить ее в корзинке. Я действительно так к этому отношусь.
Ампутация, рак, облысение... ничто из этого меня вообще не смущает. Я горжусь ее силой и целеустремленностью.
Я знаю, что, если бы это случилось со мной, ситуация была бы совершенно иной. Дело не в том, что в этом случае Айви не проявила бы силу, она была бы сильной несмотря ни на что. Я не уверен, что мне удалось бы стойко пройти через то, через что прошла она. Я настолько струсил, что наверняка спрыгнул бы с первого же моста, до которого добрался.
Я также должен сказать, что наши жизни сложились бы совсем по-другому, если бы Айви просто лежала и плакала. Я не смог бы стать свидетелем ее поражения.
Она всегда была одной из самых сильных людей из тех, кого я когда-либо знал. Ее целеустремленность напоминает товарный поезд, который сметает любую преграду на своем пути. Увидеть, как она сдается, означало бы для меня крушение. Это было бы равнозначно утверждению, что поражение допустимо. Это не то, в чем мы убеждены, и я горжусь тем, что даже зная, что может проиграть, она не признавала поражений.
Я всегда старался предвидеть обстоятельства. Я знаю, что самое худшее из всего, что случалось со мной до болезни Айви, через полгода оказалось самым лучшим из случившегося. Пришла беда - открывай ворота.
Мы не знаем, как так вышло, но, оглядываясь назад, можем сказать, что получили ценный и вдохновляющий опыт. В результате мы с Айви лишь крепче сплотились, и это одно сделало наши усилия оправданными.
Пока я читал некоторые высказывания Айви обо мне, я не мог отделаться от мысли, что меня водружают на пьедестал. Святой Дон Самоотверженный. Ну, это не совсем так, мой бизнес сильно пострадал после того, как я вернулся в Атланту из Нью-Йорка, и мне не всегда удавалось проводить время так или вести дело так, как я хотел этого для Айви.
Когда мы уехали в Нью-Йорк, мой добрый друг, Том Карр в буквальном смысле слова принял на себя руководство моей компанией "Контракт Сурсиз Инкорпорейтед" на два месяца. Мы занимались дизайном интерьера, как исполнители ремонта, продвигая шесть разных линий товара. Он рассылал образцы тканей и покрытий для стен, звонил покупателям и даже отвечал на звонки, адресованные мне. Хотя мы занимались одним и тем же бизнесом, и мои клиенты были и его клиентами, но то, что он делал, выходило за рамки простого чувства долга.
В свое время были дни, когда я вообще с ним не связывался. Он справлялся со всем без жалоб. Он был причиной, по которой мы смогли сводить концы с концами так долго, как нам это удалось.
Когда мы поехали в Нью-Йорк, у меня в кармане лежала тысяча долларов. Мы ожидали, что Айви положат в клинику, а для меня найдется какая-нибудь дыра, чтобы переночевать. Мне нужно было немного.
После первой ночи в отеле за 185 долларов за номер, я подумал, что может прийтись туго. После того, как Айи стала приходящим пациентом, я понял, что у нас действительно возникли трудности.
После первого визита к доктору Розену Айна, мать Айви, решила, что останется с нами на некоторое время, и отправила Стива домой в штат Огайо.
На следующий день я оставил девочек в гостиничном номере и начал оббивать пороги в поисках жилья. Я ничего не добился, пока вечером Айви не вспомнила парня, которого повстречала, когда занималась модельным бизесом, Возможно, он смог бы помочь.
Я был полон дурных предчувствий, когда мы начали осматривать предложенные варианты. Там было все, что нам нужно было, чтобы облегчить пребывание Айви, но я не знал, сможем ли мы себе это позволить. Наш выбор был ограничен.
Когда мы наконец нашли приемлемый вариант, Айна пришла на помощь. Без ее финансовой поддержки нам пришлось бы искать нечто менее удобное. А менее удобное в Нью-Йорке означает крысиную нору.
Я сказал бы неправду, если бы утверждал, что мое пребывание в Нью-Йорке не повлияло на мой бизнес. Повлияло, еще как. Но Айви была такой слабой, больной и худой, что я был нужен ей больше, чем мне нужна была работа. Я не мог уехать, даже если бы знал, что дело требует моего присутствия.
Пока мы проходили через все это, я обычно пытался найти каждому занятие. Я ставил перед собой и Айной маленькие задачи. Айви была слишком больна, чтобы делать много, но в это время мы пытались устроить ее максимально удобно.
Когда Айви с мамой уходили в клинику, я немного исследовал Нью-Йорк. Я чувствовал себя в нем неуютно. Я часто ездил сюда по делам, но это не то же самое, что жить здесь. В этом городе мне было не по себе.
Я был удивлен, найдя по соседству чувство общности. Я говорю "по соседству", но на деле подразумеваю только наш квартал. Соседские отношения не распространялись намного дальше. У нас были довольно дружественные отношения с жильцами нашго дома и ближайших окрестностей, но на расстоянии более одного квартала снова начинались джунгли.
Итак мы устроились и начали проводить время в Мемориальном центре Слоуна Кеттеринга.
Когда в июне мы вернулись в Атланту, у меня не было другого выбора, как уделять больше времени своей компании. Но время не помогло решить проблемы, с которыми я столкнулся. Судьба вскоре привела "Контракт Сурсиз Инкорпорэйтед" к закрытию.
Одной из моих первых проблем была та, что один из моих самых крупных поставщиков захватил мою территорию. Они ничего не хотели слышать про рак и ампутацию, их интересовали лишь продажи. Все, что у меня было, это оправдания.
Вскоре после этого другой поставщик ввязался в трудовой спор, который продолжался полгода. Продукция не поступили вовремя, и целый ряд клиентов немедленно отменили свои заказы.
Прежде, чем я это узнал, у нас уже были трудности, и это было только начало.
Как независимый предприниматель, я приобрел медицинский страховой полис, предлагаемый Торговой палатой Атланты, разработанный для малого бизнеса и вполне доступный.
Уже в Нью-Йорке мне звонили из Мемориального центра Слоуна Кеттеринга по поводу задержки выплат страховой компанией. Много раз я звонил своему агенту, но он заверял, что все нормально. "Все страховые компании задерживают выплаты, они так ведут дела", - сказал он.
Когда клиника "Пьемонт" начала жаловаться на отсутствие оплаты за услуги, связанные с ампутацией, я начал беспокоиться. Я сел на телефон и стал обзванивать всех, кого знал, по поводу этой страховой компании.
То, что я узнал, не прибавило мне спокойствия. Я узнал, что эта компания меняла владельца много раз за последние несколько месяцев. Я немедленно позвонил в страховую компанию, чтобы только убедиться, что все в порядке.
Это продолжалось до тех пор, пока в сентябре мы не получили письмо с уведомлением, что наша страховка не будет возобновляться.
Прочитав письмо, я тотчас набрал номер страхового агента и сразу перешел к делу: "Эй, я только что получил письмо от страховой компании, в котором говорится, что мой договор страхования не будет возобновлен. Айви заболела в период, оговоренный полисом, и я думаю, что это ваша обязанность продлить страховку".
"Извини, Дон, но ты попал в тот 1% клиентов, которые обходятся компании слишком дорого, чтобы продлевать им страховку", - ответил он с фальшивой искренностью.
"Иными словами, ты продаешь страховку, но если по ней нужно выплачивать, ты не можешь себе этого позволить?" - спросил я, закипая.
"В двух словах - да", - сказал он.
"Думаю, такое ведение дел в этом штате противозаконно, и я собираюсь по этому поводу кое-что предпринять", - с этими словами я швурнул трубку.
И я предпринял. Я позвонил Страховому Уполномоченному штата. В те дни им был Джонни Колдуэлл.
Когда я упомянул название компании, он сказал: "Разумеется, мы уже слышали об этих парнях. Уже идет судебный процесс в штате Джорджия за мошенничество и неэтичное поведение. Они из штата Луизиана, там тоже идет судебный процесс. Мне жаль это говорить, но страховку вы почти наверняка не получите". Перспектива платить по больничным счетам стала пугающей.
Врачи, клиники и прочие медицинские работники возвысили голос, призывая заплатить по их счетам. Не то, чтобы я их виню, на их месте я бы тоже вопил. Но поскольку речь шла об урезании лечения Айви, я должен был что-нибудь сделать.
Мы привлекли к этому случаю внимание телевизионного шоу "60 минут", но они предпочли в то время не заниматься историями страхования.
Нас шокировало, что кто-то может остаться безнаказанным после вопиющего уголовного деяния, способного разрушить жизни и благосостояние.
Я не хотел этого делать, но выхода не было. Я стал оплачивать медицинские счета из денег, предназначенных на уплату налогов, в общей сложности сорок тысяч долларов. Конечно, это поставило нас в невыгодное положение, когда пришло время платить налоги.
Накануне Рождества 1986 г. я был вынужден ликвидировать бизнес, а для удовлетворения налогового инспектора, посетившего нас в Сочельник - продать квартиру, иначе ее просто забрали бы у нас. Для меня это было черное время. Мне пришлось продать все, что я заработал. Я был повержен, но не побежден. У нас не было бизнеса, не было финансовых поступлений, не было страховки, и после продажи квартиры мы были вынуждены переехать в трейлер на озере Ланье. В июле 1987 г. мы окончательно рассчитались с долгами.
В сентябре мне наконец повезло. Я получил все, что мне было нужно: работу, регулярную оплату, хорошее медицинское страхование и возможность все восстановить.
Чувство юмора и мужество Айви помогли мне преодолеть эти времена и построить наши жизни заново.
Единственный элемент этих суровых испытаний, который запомнился, - смешная сторона, которую мы в них находили. Это был наш защитный механизм. Он снижал давление, когда нас прижимало так плотно, что мы были уверены, что сломаемся.
Я вспоминаю, как Айви требовала у врача, делавшего ампутацию, отдать ей отрезанную ногу, чтобы сделать из нее гламурную подставку для зонтиков. Или вот еще: как-то раз мы спускались на лифте в Центре Слоуна Кеттеринга, Айви стало плохо, и она осела на пол. Когда дверь открылась, вошла медсестра и спросила, в чем дело. Айви, не моргнув глазом, сказала: "Представляете, Кэри Грант вышел из лифта этажом выше".
Ее юмор поддерживал меня в самое тяжелое - для нее и для меня - время.
Теперь у меня снова свое дело, и мы по-прежнему ищем способы извлекать из жизни как можно больше. Наши отношения развиваются. Боль, рост и счастье - все это стало их составляющими. Быть в обществе друг друга - простое, но огромное счастье.
У нас с Айви есть все, что нам нужно, нам указали правильное направление... и мы продолжаем двигаться в этом направлении сквозь препятствия день за днем.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28681Unread post Didier
22 May 2018, 18:29

Глава шестая. Замужество.
Страсть в западне...

В беде и в благополучии, в здравии и в болезни... иногда мы произносим эти клятвы так легко, так просто. Мы не понимаем истинного значения обета, пока не сталкивамся лицом к лицу с несчастьем. Редко мы понимаем, как важно жить в соответствии с клятвой в трудных обстоятельствах или насколько важно в этих условиях жить друг для друга.
Задумывались ли вы, что действительно означают узы брака? Не знаю, сколько людей задумывались над этим. То есть, если они не сталкивались с проблемами отношений, подобными НАШИМ?
Только тогда, когда проблемы заставляют людей проснуться и прочувствовать природу клятв, данных ими, они начинают задумываться. К сожалению, я видела много браков, рухнувших под весом испытаний и бедствий. Некоторые из этих испытаний были не столь значимы.
Меня вегда изумляло, что я связала судьбу с человеком, способным вынести тяготы моей болезни и продолжать любить, поддерживать и вдохновлять меня. Дон сделал это все и даже больше. Если бы существовали медали для мужей, которые продемонстрировали храбрость и отвагу перед лицом ошеломляющих обстоятельств, грудь Дона была бы увешана ими.
Верите ли вы в любовь с первого взгляда? Я - да. Я помню первый раз, когда встретила Дона так живо,как будто бы это было минуту назад.
Я зашла к подруге на барбекю. Праздник был в разгаре, и люди сновали повсюду. Все были в прекрасном настроении, и хотя я не знала никого, кроме хозяйки, меня тоже заразило веселье этого дня. Был сентябрь 1974 г.
Я жила в Атланте около полугода, когда эта девушка пригласила меня к себе домой. Несколько раз она упоминала некоего джентльмена примерно так: "О, Дон Гантер сделал то-то и то-то...", - или: "И тогда я сказала Дону..."
Впрочем, загадочный Дон путешествовал и был всегда в дороге, поэтому я не была с ним знакома. Кто вообще был этот парень?
С балкона дома этой девушки открывался замечательный вид на теннисные корты, где я следила за напряженным матчем. Внезапно дверь открылась, и в комнате словно молния блеснула. Через порог ворвался парень в белой теннисной форме. Атлетичный, загорелый, светловолосый, с сияющими синими глазами и самой обаятельной белозубой улыбкой, какую я только видела. Он только что вернулся с кортов и был абсолютно неотразим. Мой тип парня.
Мои глаза чуть не вылезли на лоб, а сердце забилось так быстро, что я чувствовала, как блузка шевелится в такт.
Я попросила подругу подойти поближе. "Кто это?" - спросила я.
"О, это же он, тот самый Дон Гантер", - ответила она. Она, очевидно, не заметила того, что заметила я, иначе ей не следовало бы употреблять слово "тот самый" в одном предложении с именем парня.
Он подошел к нам, и я едва сдержалась. Он представился и пригласил меня на кухню выпить с ним бокал вина. Он заставил меня почувствовать себя дома и в то же время производил настолько магнетическое впечатление, что я почти потеряла дар речи, только издавала отджельные звуки, словно Порки Пиг [поросенок, герой серии американских мультфильмов - прим. перев.]: "Бу... диб... бу... диб... аах". Мне едва удалось выговорить свое имя, не захихикав, как школьница. Вот это определенно было для меня не типично.
Мы стояли на кухне минут пятнадцать и пили вино, он что-то рассказывал, я заикалась. Он настолько взволновал меня, что, в конце концов, мне пришлось проститься и покинуть вечеринку, потому что вела себя странно. Я хотела быть ближе к нему, но знала, что он только что расторгнул неудачный брак. Ни для него, ни для меня не стоило сразу завязывать с кем-то новые отношения. Я чувствовала себя слишком уязвимой, а он буквально сшибал меня с ног.
Я не встречала его несколько месяцев.
Тем временем я начала встречаться с другим парнем. У нас были чудесные отношения, но я никогда не чувствовала ничего подобного тому, что посувствовала в те несколько минут, когда была с Доном Гантером.
На Новый, 1975 год, мне на автоответчик пришел звонок от Дона. Он интересовался, не забыла ли я его (вот чудак!) и сообщал, что хотел бы пригласить меня на обед.
Мое сердечко слегка трепетало, когда я набирала его номер. Было истинным облегчением услыхать его автоответчик. Мое сообщение было милой капитуляцией: "С удовольствием с тобой пообедаю..."
Мы встретились, и я поняла, что Дон Гантер был совсем не таков, как я предполагала. Он ввязался в тяжбу по поводу опекунства над своим сыном и был очень рассержен. В тот вечер он был напряжен до предела, и я еще больше убедилась в том, что сейчас неподходящее время для установления отношений. "Мыльный пузырь" лопнул, и я решила больше с ним не встречаться.
Прошли пара месяцев, и отношения с другим парнем начали как-то развиваться. 23-го марта 1975 г. из ниоткуда раздался телефонный звонок от загадочного Дона Гантера. Это был воскресный вечер, и я как раз вернулась после долгих выходных, проведенных с парнем, с которым встречалась.
Когда я подняла трубку, то немедленно узнала голос Дона и удивилась. Я думала, что с этим все кончено.
"Слушай, я хочу пригласить тебя на обед и в кино", - начал он. - "Я хотел бы начать все с начала, если ты не против".
Я начала отнекиваться: "Я только что вошла, волосы еще мокрые, обед в духовке..."
"Знаешь, у меня день рождения", - сказал он так, что меня это тронуло. - "А мне не с кем его отпраздновать".
От друзей я слышала, что процесс он проиграл. Меня расстраивала мысль, что ему, возможно, действительно придется провести день рождения в одиночестве, поэтому я сказала: "Если ты заедешь за мной, то вечером я поеду с тобой". Я жила в некотором удалении от него, так что ему пришлось бы действительно приложить особые усилия.
Но, когда я открыла двери, этот вечер смог бы стать первым. Синева его глаз сияла в темноте, и эта улыбка... Я растаяла.
У него в руках были цветы. Он сказал: "А ты даже красивее, чем мне запомнилось. Ты великолепно выглядишь". Ну, он определенно попал в точку. Нужно ли говорить, что он начал рассеивать все мои предубеждения против встреч с ним.
В тот вечер мы пообедали и сходили в кино. С тех пор мы не расставались.
Это была любовь с первого взгляда с отсрочкой исполнения. Каждый раз, когда я садилась в машину с Доном, все вокруг звенело. Даже если мы просто соприкасались пальцами, я чувствовала удар тока. Это было нечто страстное и чувственное.
К июню наши отношения стали действительно серьезными. Свадьба неотвратимо надвигалась.
Однажды мне на работу позвонили. "Приезжай ко мне", - сказал Дон и повесил трубку.
Это был странный звонок. Поскольку рабочий день почти закончился, я направилась прямиком к его дому. Когда я остановилась на перекрестке, ожидая зеленого сигнала, мое внимание отвлек красный грузовичок-пикап. Водитель грузовичка снял ковбойскую шляпу и начал улюлюкать и вопить в мой адрес. Я ссредоточилась на подъездах к дому и поэтому проигнорировала несносного парня. "Что за жлоб", - подумала я про себя.
Я позволила себе войти в дом Дона, поскольку он еще не приехал, и осмотрелась, не веря собственным глазам. В гостиной стоял мой телевизор. В спальне стояла моя кровать, а в шкафу висела моя одежда! Что за наглость! Что заставило его подумать, что я этого хочу? Я была взбешена.
Я металась по дому вся в нетерпении, чтобы высказать ему пару ласковых слов. Наорать, обругать его. Как он осмелился на такое!
Моментом позже дверь распахнулась толчком и вошел Дон... в ковбойской шляпе. Я закричала на него: "С чего ты решил, что тебе можно все?"
Он взял на время у друга грузовичок, опустошил мое жилище и перевез все мои вещи к себе, сделав наше жилье общим... без моего разрешения.
Он ответил очень убедительно: "Я знал, чего хочу, поэтому пошел и взял это. Я подумал, что, возможно, нам следовало бы обустроиться долговременно". Не знаю, почему, но я моментально остыла, и с тех пор мы большей частью жили под одной крышей.
Дон действительно веселый парень с огромным чувством юмора и, как вы могли догадаться, иногда слегка импульсивный. Да, обустроились мы надолго.
Наша свадьба - событие дважды специфическое. Мы поженились 19-го июня 1976 г., почти через год после того, как в Теллико Плэйнс меня охватило предчувствие. Целый день лил дождь, и это был 75-й день рождения моей бабушки Мэгги. Мы устроили для нее вечеринку, а затем случилось так, что сыграли свадьбу. Именно так это выглядело, мы вообще редко что-то делали в традиционной манере.
Одна из особенностей нашего брака состояла в том, что мы не надоедали друг другу. Мы давали друг другу свободу. Со дня свадьбы я часто жила в других городах, и мы много путешествовали. Но даже вдали друг от друга мы оставались близки.
Дома, казалось, всегда существовало слишком много факторов, вносивших сумбур в наши деловые жизни. То, что необходимо было сказать, часто проходило мимо ушей или было услышано наполовину. Но, когда мы были в разлуке, всегда находили время поговорить поздно вечером. Некоторые их самых значимых наших разговоров состоялись на расстоянии.
"В здравии и в болезни, в благополучии и в беде..." Мы познали болезнь и здоровье, равно как хорошие и плохие времена. Один отдельно взятый случай не определяет отношений и не "растягивает" их предельно. Это жизнь, и в ней происходит всякое.
Когда мы поженились, женой Дона стала модель. В Атланте мы были хорошо известны, каждый в своей деловой сфере. Каждый раз, когда мы выходили в свет, нас окружали люди, которые нас знали. Наша жизнь была на виду.
Дон уже дорого заплатил, женившись на мне, поскольку ему пришлось примириться с моим отъездом в Чикаго и Нью-Йорк. Он согласился ждать меня, когда моя карьера пошла в гору. И он был рядом, когда все изменилось.
Он смотрел на события со смехом, чем-то напоминая перекрученного Уилла Роджерса [американский комик – прим. перев.]. Здравый смысл, ясное видение. Когда он узнал, что у меня рак, и я потеряю ногу, он взял управление на себя. Не только ситуацией, но и всеми, кто нас окружал.
Я научилась этому от него. Это был впечатляющий урок. Ты наводишь порядок, и все следуют за тобой. Если бы мы сочли ситуацию трагедией, так бы восприняли ее и окружающие.
Дон был способен видеть дальше текущего момента. Он видел больше того, что нам представлялось - полную картину. Я всегда уважала в нем силу делать это.
Женщина, на которой ты был женат четыре года, станет одноногой, облысеет и может даже умереть. "Останешься ли ты верен ей до тех пор, пока смерть не разлучит вас?"
Как вы полагаете, что может думать мужчина, когда понимает, что его любимая никогда больше не будет такой, какой была, когда он женился на ней? Для некоторых звучит банально, но вопрос гораздо глубже, чем кажется. Представьте, что ваша возлюбленная завтра потеряет ногу. Что вы будете чувствовать? У вас есть силы? Отвратит ли вас зрелище ОБРУБКА ноги? Будете ли вы обеспокоены тем, как это повлияет на вашу жизнь? Как это повлияет на то, как окружающие посмотрят на вас?
Что такое очарование одноногой женщины? Изменит ли ваше отношение к возлюбленной мысль о том, как она будет прыгать к постели на одной ножке?
Я много думала об этом. Однажды я смогла проплыть на костылях через спальню в облегающей ночной сорочке, оставляя за собой развевающийся шлейф шелка. Теперь у меня есть три варианта оказаться в постели, если я настроена достаточно романтически (а большей частью так оно и есть). До того, как обзавестись протезом, я могла подъехать в коляске, подойти на костылях и плюхнуться в кровать и, наконец, самое сексуальное - подползти к ней.
Я снова хочу покачиваться и изгибаться. Я снова хочу быть сексуальной и чувствовать себя сексуальной. Я провела трудное время, думая о своей женственности, теперь я чувствую себя более функциональной, чем женственное существо. Я пытаюсь существовать в своем новом мире, где я больше не чувственная привлекательная женщина.
Из-за потери волос я все время мерзла. Я редко ложилась в постель без любимого розового махрового тюрбана.
Когда мне ампутировали ногу, я чувствовала себя так, как будто вместе с ней хирургическим путем удалили мои женственность и сексуальность. Как сможет он желать меня? Кто вообще меня возжелает?
Вопреки моим страхам и сомнениям, Дон сразу дал знать о своих чувствах. Как-то ночью, через несколько дней после операции, Дон проскользнул в мою палату. Несмотря на то, что время для посещений закончилось, медсестры разрешили ему войти. Мне не спалось, и я смотрела телевизор. Дон забрался ко мне в постель и обнял меня. Было тихо, только мы вдвоем в темноте. Мы стали целоваться. Я дотянулась до таблетки болеутоляющего, чтобы усыпить "маленькую ножку" - и мы занялись любовью.
В этот момент я поняла, что наш фундамент нерушим. То, что я считала обвалившимся, стало только крепче, чем обычно. С одной ногой или с двумя, для него я была все той же. В тот момент я поняла, что на мне лежит благословение.
Я отдаю должное его восприимчивости. Кажется, что у него врожденная чувствительность к тому, что мне нужно и к тому, что расстраивало меня, пока я болела.
Дон - не совершенство. Признаюсь, что мне иногда хотелось выставить его на все четыре стороны. Но он - особенный. Можно ли назвать это любовью? Когда я проходила курс химиотерапии в клинике "Пьемонт", то должна была прибывать туда во вторник в 3 часа дня на два дня и две ночи для внутривенного введения препарата посредством капельницы. В то время меня увлекала мыльная опера "Все мои дети", которая в то время транслировалась в Атланте между часом и двумя. Я знала, с чем придется столкнуться, поэтому вбила в голову, что должна посмотреть свое шоу - со всей рекламой - перед тем, как соберу свои сумки в клинику. Дон иногда пытался начать на несколько минут раньше, но я должна была посмотреть все.
Из-за химиотерапии мой гормональный баланс полностью расшатался. Обоняние, тактильные ощущения, слух и зрение - все пошло прахом. В момент, когда я входила в двери клиники, меня начинало тошнить.
Я стала настолько чувствительна к запаху дезинфекции, исходящему от полов и постельного белья, что тошнота начиналась задолго до подключения капельницы.
Поэтому каждый раз Дон и медсестра заходили в палату, оставляя меня сидеть в холле, пока они ее не приготовят.
Они убирали с кровати все белье и меняли его на мои простыни и любимое одеяло из дома. Затем Дон слегка опрыскивал простыни, подушку и все в помещении "Шанелью №5", единственным ароматом, который я переносила.
У меня была еще маленькая керамическая статуэтка эскимоса, которую подарила мне Черил, моя подруга-фотограф, считавшая ее талисманом. Он "приглядывал" за парой ее родственников, когда им делали операции, и теперь она им поделилась. Я носила с собой маленького шельмеца повсюду и не начинала лечения без него. Да, и в Нью-Йорке он тоже был со мной.
Когда все былдо устроено, эскимос водворен на место, духи разбрызганы и постельное белье заменено, у меня не оставалось иного выбора, кроме как лечиться.
Дон проделывал это каждый раз, безошибочно и самоотверженно.
Мы с ним женаты семадцать лет. Мы много смеялись и подгоняли друг друга пинками. У нас были мечты и цели, но у нас был особый способ воспринимать окольные пути в нашей жизни, зная, что для них есть причина.
Вся ситуация научила нас огромному смирению и, возможно, была ценным уроком для пары вроде нас.
Дорогой ценой я узнала, что каждый из нас находится в щаге от инвалидности. Нет абсолютно никакой гарантии, что однажды в жизни тебя не коснется что-то вроде этого. Ты должен относиться к этому, как к части жизни. Любовь другого человека и его поддержка стоят дороже всего в этом мире, и трудные времена научили нас с Доном тому, что такое любовь.
Он - мой лучший друг на протяжении очень долгого времени. По мере взросления мы все глубже ценим друг друга, наши способности, мысли и чувства. Несколько лет назад на Валентинов день он подарил мне часы с надписью на задней крышке: "Айви! Мой друг, моя любовь, моя жена..."
Когда я выходила замуж, мама дала мне совет, которым я делюсь со всеми, кто только собирается выйти замуж. Она сказала: "Отправляйся в путь так, как будто сможешь держаться до конца".
Это значит, что ты можешь задавать темп в отношениях, в карьере и в жизни. Прекрасное выражение, и ты понимаешь, что она права... снова и снова. Я делилась им со многими и теперь - с вами.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 28988Unread post Didier
27 May 2018, 15:42

Глава седьмая. Я больше не слышу, как тикают мои биологические часы
"С ребенком будут трое?"

Мы с Доном говорили о том, чтобы завести детей, когда были моложе. У него уже был сын от первого брака, а я не очень-то торопилась с этим.
У нас обоих в жизни были дела, которые мы хотели завершить, поэтому для создания семьи время никогда не казалось подходящим.
Мы не спешили по многим причинам, и в любом случае мои биологические часы оставляли для этого кучу времени.
Когда я заболела, мы никогда не задавались вопросом о том, сможем ли иметь детей. Конечно, мы предполагали, что это будет возможным. Я не помню точно, но полагаю, что были сосредоточены на чем-то другом, а определенный риск невозможно предвидеть.
Что ж, химиотерапия перестроила всю мою гормональную систему, что привело к ранней менопаузе. Я испытывала столь тяжелые приливы, что как-то вечером, когда мы с Доном обедали с Рэндаллом и Черил, мне стало так жарко, что я приподняла парик дюймов на десять над макушкой своей лысой головы и начала им обмахиваться. Я до такой степени не обращала внимание на происходящее вокруг, что через несколько секунд Черил торопливо прошептала: "Айви! Что ты делаешь?"
Я тотчас заметила, что люди за соседними столиками смотрят на меня с изумлением. Я застенчиво напялила парик и, продолжая обмахиваться, спросила: "Это только мне здесь жарко?" Наш столик грохнул от смеха.
Помимо других побочных эффектов, с*екс стал причинять боль, трудности и большей частью стал нежелателен (во всяком случае для меня).
После химиотерапии врач посоветовал подождать пару лет с зачатием ребенка, потому что лекарства, вводимые мне, потенциально могли привести к врожденным дефектам, и лечение рака оставило в крови некоторые ужасные вещи.
Через несколько лет, когда мы с Доном почувствовали, что готовы, можем и хотим – ничего не получилось. Мы пытались снова и снова, но никак не могли зачать ребенка. В течение двух лет я проделывала всякие вещи, вроде измерения температуры и наблюдения за признаками возможной беременности. Я даже купила детскую одежду, убежденная в том, что появление у нас детей – лишь вопрос времени.
Только пару лет назад, во время осмотра, я убедилась в том, что химиотерапия сделала меня бесплодной. Она спасла мне жизнь, но лишила возможности дать новую жизнь. Похоже, что за все в жизни приходится платить.
Я была ужасно подавлена и зла на себя за то, что не удосужилась родить тогда, когда была на это физически способна. Спустя некоторое время мы узнали, что для мальчиков обычной процедурой является сохранения некоторого количества спермы перед химиотерапией, чтобы сберечь им возможность иметь детей. Знать бы мне, что, возможно, нам следовало бы сохранить несколько яйцеклеток для будущего. Теперь же во мне ничего не могло зародиться.
Сейчас, когда у меня не было выбора, я поняла, как сильно хотела ребенка. Я плакала и корчилась, стараясь понять, что мне делать, но делать было нечего. Только усыновление могло заполнить пустоту, но я-то хотела родить нашего ребенка, а не заботиться о чужом. В довершение ко всему, мы не могли позволить себе усыновление, поскольку это обошлось бы очень дорого, а наши средства были истрачены на оплату медицинских счетов. Очевидно, появление ребенка в нашей жизни, с учетом необходимости приложения геркулесовых усилий, не было приоритетным.
Я смирилась со своей судьбой только в последние два года, хотя все еще представляю маленькое личико с улыбкой Дона и сияющими синими глазами. Иногда это расстраивает меня, но то, что я не могу иметь собственных детей, не значит, что я не нахожу времени на помощь другим детям.
Во время моих поездок мне нравится проводить время с детьми, которые столкнулись с проблемами, которых я могу обнять, обнадежить, подбодрить.
Дома у нас двое котят, которые заменяют нам детей и которые, кажется, никогда не вырастут.
И, конечно же, они донельзя избалованы.
Image
Айви, Дон и кошка



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Айви Гантер. По рваному краю потрясающе красивых

Post: # 29120Unread post Didier
31 May 2018, 21:46

Глава восьмая. Ноги
"У нее есть ноги.
И она знает, как ими пользоваться"
"ZZ Top"*, из песни "Ноги"


Ты не ценишь что-то по достоинству, пока это у тебя не заберут.
Сколько раз вы это слышали? Тысячу? Больше? Ну, так я вам открою тайну: это еще недостаточно сильно сказано.
Осознать утрату ключевой составной части тебя самой трудно. Еще труднее представить, что потеря настолько фундаментально скажется на тебе, что тебе придется менять почти каждый аспект повседневной жизни.
Ходьбу, например.
Если ты теряешь ногу, ничто не останется таким же самым. Твоя подвижность, внешний вид, позиция, логистика выполнения простейших задач приобретают новое значение. Больше ничего не будет само собой разумеющимся.
Самое главное, тебе придется открывать заново или учиться заново всему, что ты знал о том, как вести себя в этом мире. Ты начинаешь С НУЛЯ и строишь с нуля свою новую жизнь.
Почти все из нас воспринимают, как само собоц разумеющееся, что мы можем ходить, что у нас есть ноги с работающими мышцами и связками. Они доставят нас всюду, куда мы им скомандуем.
Не задумываясь над этим, вы, скорее всего, можете встать и бежать куда угодно по собственной воле. Но более миллиона людей в Америке не могут этого сделать, поскольку они - ампутанты. Миллионы других страдают от других увечий, не дающих им возможности ходить.
Вас изумит, насколько много людей становятся узниками потери способности ходить.
Ходьба без боли и препятствий - замечательная вещь. Я знаю, Я потеряла эту возможность и тяжело работала, чтобы обрести ее вновь.
Большинство людей не обращают внимания на характер поверхности - тротуар или брусчатая мостовая, ковровая дорожка или мраморный пол, плоская поверхность или пандус. Мозг автоматически делает вычисления и передает команды ногам, которые выпоняют их, как правило, без вопросов или жалоб. Теперь одна из моих ног не воспринимает этих команд.
Добавление протеза - механического устройства, способного нести нагрузку, - не гарантирует привычного существования. Но вы можете вплотную приблизиться к нему,и большинство людей с ампутированными нижними конечностями хотят ходить снова.
Научиться ходить - только начало, поскольку вам отчаянно хочется вернуться к нормальной жизни и ваши ожидания от искусственной ноги чрезвычайно высоки. Вам заменяют мышцы, кости, связки и суставы механизмами. Это - всего лишь частичная замена по сравнению с оригиналом, и многие ампутанты испытывают разочарование. Они вынуждены иметь дело с чем-то совершенно новым и враждебным. Неуклюжим безжизненным приспособлением приходится манипулировать некоторым образом, как "настоящей ногой".
Мой первый протез воспринимался, как якорь, который я повсюду таскала за собой. По мере потери веса, "якорь" перестал подходить так, как был приспособлен вначале. С одной стороны, гильза была слишком велика по сравнению с культей. Мне казалось, что в нее влезут обе ноги и еще ступня впридачу. Во время болезни я исхудала до четвертого размера. Протез был изготовлен в расчете на четырнадцатый**. Мне приходилось натягивать дополнительные чехлы на культю и надевать мешковатые брюки, чтобы приспособиться к неопределенному размеру меей ноги.
Гильза была изготовлена из стеклопластика. Она была тяжелая, толстая и неумолимая. Одной из самых больших трудностей было понять, как удобно сидеть. Стеклопластик в верхней части протеза был толстым и глубоко врезался в нежную плоть культи. Каждый раз, когда я садилась на твердую поверхность, плоть ущемлялась. Моя попка и область культи, на которую насаживался протез, были постоянно измучены ущемлением. Вам все еще удобно?
У меня постоянно были водяные пузыри, язвы, потертости, я испытывала невероятный дискомфорт. Я пробовала ткани, пористые прослойки и Бог знает что еще, пытаясь отучить протез кусаться всякий раз, когда я двигалась. Однако облегчения не наступало.
Сначала было трудно поддерживать равновесие. Некоторое время потребовалось, чтобы приспособиться к люфту протеза, к тому, как он поворачивается или не поворачивается. Поразительно, сколько энергии требовалось, чтобы заставить его работать. Просто пройти по коридору отнимало столько, что я покрывалась потом.
Одним осенним утром я летела в штат Огайо повидаться с семьей. Хотя я зарезервировала кучудостаточно времени, чтобы сесть на самолет, мои часы отставали на пять минут. Пять необходимых минут. Когда я поняла, что опаздываю, работники авиалинии дали знать на посадке, что я уже иду.
Я шла на посадку так быстро, как только могла, но этого было недостаточно. Пока я добралась туда, пыхтя и отдуваясь, оказалось, что трап уже оттащили от самолета. Я плакала и умоляла: "Пожалуйста, я должна улететь этим рейсом! Мне недавно ампутировали ногу, я еще не могу ходить быстро".
К счастью, в самолете только что закрыли двери. Их снова открыли и позволили мне подняться на борт. Я улыбалась и благодарила первого и второго пилотов, которых заинтересовал вид лысой женщины, прихромавшей в их самолет. Не иначе, как это были добрые самаритяне.
Я села на свое место, долго пытаясь отдышаться. Пока мы взлетали, я думала, как трудно было заставить мою искусственную ногу делать то, что нужно было делать, когда я спешила. Я поклялась найти способ сделать это более простым для себя. Теперь же и в будущем следовало больше времени отводить на посадку в самолет.
Несколько раз я шла в ресторан, разодетая в пух и прах только для того, чтобы быть униженной коленным суставом, подломившимся подо мной. В следующий момент я оказывалась на полу с задравшимся над головой платьем. Какой конфуз!
При каждом падении я проделывала дыру в косметическом покрытии на колене. Поскольку заменять покрытие было дорого, мы с Доном заделывали дыру клейкой лентой, чтобы она не расширялась дальше. Теперешний пластырь для ремонта протеза прелдставляется действительно привлекательной концепцией.
В те дни я падала часто. Сперва это шокировало, потому что я ничего не могла поделать с протезом. Мне сделали ампутацию, а я привыкла иметь по ноге с каждой стороны. Проснувшись утром, не всешиваете ли вы обе ноги с края кровати, чтобы встать? Вот так пыталась и я. Только приходится проделывать это несколько раз, пока вы не получаете отчетливый сигнал, что в утренней программе нужно что-то менять. От некоторых привычек трудно отделаться, но синяк на колене от падения в конце концов убеждает их изменить.
Мы с Доном играли в теннис. Мы много играли до того, как я заболела. Мы оба играли хорошо и входили в состав городских команд. Я захотела играть снова. Поэтому, как только я почувствовала себя достаточно хорошо, мы выбрались на корт, и я увидела, на что оказалась способна. Я падала по всему корту, не успевала к мячу и для игры мне нужна была ракетка с ручкой трехфутовой длины.
Даже при записи шоу "Это невероятно" я упала дважды, повредив обе своих ноги - и здоровую, и искусственную. Множество царапин, синяков и дыр в косметическом покрытии протеза. Конечно же, все это пошло в общенациональный эфир. Что ж, во всяком случае я падала перед обширной аудиторией.
Я часто ходила на танцы. Мне это нравилось, и люди помогали мне своей поддержкой, но время от времени я все равно падала. Впрочем, падение не удержит вас от того, что вам хочется делать.
Однако была надежда не только на то, чтобы падать всю оставшуюся жизнь. Однажды я встретила парня без ноги, который ходил настолько хорошо, что никто даже не мог подумать, что он носит протез. Увидеть - значит поверить, поэтому я озадачилась поиском протеза, который работал бы так же, как у него... только был бы красивее.
Прекратились мои странствия по стране в поисках кого-то, кто помог бы мне. Наконец я нашла компанию, которая могла изготовить искусственную ступню, на которой можно было бы ходить в туфлях, имевшихся в моей кладовке. После долгих лет "нет, нет, вам не следует... вы не сможете..." я наконец услышала: "Ладно, Айви, если тебе нужно именно это...". Я была на седьмом небе.
За эти годы у меня собралась коллекция из 16 разных ступней в диапазоне от тапочек до 4-дюймовых шпилек. Я могу обуть любую пару туфель, какую только куплю, ни о чем не беспокоясь, и то же самое могут сделать другие женщины с ампутированной ногой.
Когда я прихожу в кабинет протезиста на каблуках и джинсах в обтяжку, женщины интересуются, где я взяла то, что, как им сказали, для них недоступно. Пациенты провожают меня до выхода, расспрашивая, на что могут рассчитывать.
К тому времени, как в 1987 г. я нашла такой протез, как хотела, я поняла, что всего одного протеза не будет достаточно для моего стиля жизни. Поскольку в своем занятии я много путешествую, у меня два протеза с косметикой (девушке приходится иметь запас), протез для занятий спортом и "козья ножка".
Я путешествую с набором инструментов. Универсальные гаечные ключи, липкая лента, рожки для обуви, детская присыпка, "АмпЭйд"... ну, никогда не знаешь, когда эти вещи могут понадобиться. Это словно запаска в багажнике и, могу вас заверить, моя запасливость выручала меня не раз.
Джон Саболич и Билл Коупленд - мои протезисты сейчас и на протяжении почти семи лет. Они - истинные драгоценности, и я хочу отдать должное тому прорыву, который они сделали в улучшении уровня жизни ампутантов по всему миру.
Я пришла к ним со своим перечнем запросов и желаний. Вместо того, чтобы извиниться передо мной, они нашли решения. Они сделали все возможное и невозиожное, чтобы эти запросы стали реальностью. Ключевым моментом было то, что они услышали, в чем заключается мой стиль жизни и какие цели я ставлю перед собой. Мы работали вместе для того, чтобы моя нога стала реальностью.
Мне нужно было, чтобы моя искусственная нога была в точности такая же, как настоящая... красивая, некрасивая, но точно такая же - под бесстрастным взглядом камеры. Они приложили титанические усилия, скрупулезно воспроизведя ахиллово сухожилие и добились того, чтобы коленная чашечка была точной копией настоящей. В итоге я надела произведение искусства из вспененного пластика, бывшее точной копией моей настоящей ноги. Я отдаю должное их умению выслушивать пациента и выходить за рамки, чтобы возможности становились реальностью. Браво!
Протезостроение сделало гигантский шаг со времени, когда я потеряла ногу. И слава Богу! 13-фунтовый монстр, который я получила вначале в качестве протеза, теперь превратился в клумбу для анютиных глазок на нашем заднем дворе. Это отличный элемент садовой архитектуры, и цветам в нем гораздо уютнее, чем когда-то мне.
Сейчас мой протез весит около шести с половиной фунтов***, имеет гибкую гильзу и настолько удобен, что я могу пройти пешком от Атланты до Оклахома Сити, где он был построен. Сейчас носить протез для меня настолько естественно, что я о нем действительно не думаю. Это напоминает карту "Американ Эспресс" - ты без нее просто не выходишь из дома!
Image
Айви и ее ноги

* Культовая американская блюз-рок группа – прим. перев.
** Четвертый размер соответствует 42-му (S), четырнадцатый – 52-му (XL) – прим. перев.
*** Ок. 2,9 кг – прим. перев.



Post Reply

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 7 guests