Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24153Unread post Didier
28 Jan 2018, 15:23

Перевод с английского (с) 2018 Дидье Делорм
Сегодня я начинаю выкладывать на форум перевод первой автобиографической книги Ленор Мадраги (Lenor Madruga) "Один шаг за раз". Первая проблема, с которой я столкнулся при переводе - как правильно транслитерировать имя и фамилию автора ? Ленор или Линор ? Мадруга, Мадрага или Мэдрюга ? По правилам чтения гласных последний вариант, вроде бы, предпочтителен, но знаменитый актер-президент США Ronald Reagan все-таки носил фамилию Рейган, а не Риган. Не имея возможности услышать, как сами американцы произносят имя автора, я решил ориентироваться на классический перевод стихотворения Эдгара А. По "Ворон" и на поисковую систему "Google", где автор упоминается как Ленор Мадрага. Так тому и быть. Если кто-то имеет на этот счет другое мнение, это его полное право.
С радостью хочу сообщить, что, судя по публикациям, Ленор - ей сейчас за семьдесят - вполне себе жива. А на момент выхода книги в свет она была молодой женщиной тридцати семи лет, исключительно красивой и эффектной. Врачи полагали. что, лишившись ноги вместе с половиной таза, она останется навсегда прикованной к коляске. Тем не менее, она научилась заново и ходить, и ездить верхом, и многому другому. Книга именно об этом.
Произведение состоит из девяти объемных глав. Для публикации на форуме перевод каждой главы разбит на несколько постов - по-другому не получается, так что заранее прошу прощения за некоторое неудобство при чтении. Английский текст книги любезно предоставил участник форума
svikl, за что ему огромная благодарность и жирный плюс в карму. Что ты спрятал, то пропало, что ты отдал - то твое (с).
Да, чуть не забыл: исходный текст в английской локации я выкладывать не буду: авторские права. Оно нам надо - отвечать за их нарушение? Однако и на этот раз запрет перевода на другие языки в соглашении не упомянут, а раз так, то... В общем, читайте.

Image



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24154Unread post Didier
28 Jan 2018, 15:24

Моя самая теплая благодарность и признательность доктору Мюриэль Джеймс и моей свекрови за то, что вдохновили меня на написание этой истории; Эрни Броули, моему брату, за то, что сказал: "Забудь о литературных неграх"; Джону Брокману, моему агенту, за веру в меня; Пегги Цукахира, моему редактору, очистившей текст от двусмысленностей и многословия; Джо Мадрага, моему мужу, терпеливо просмотревшему каждый вариант рукописи; докторам Лоуэри*, Гловеру и Элтерингтону и в особенности доктору Браковцу и Фреду Каргу; Ивлин Рид, моей неутомимой секретарше, за труд и удовольствие; и всем моим несравненным друзьям, которые щедро дарили мне свое время и силы.

Богу за явление чуда и моему мужу за его любовь.

Стихи в начале каждой главы и название главы 6 взяты из книги Энн МакНайр "Я - женщина, которая..." с фотографиями Мэрилин Робертсон. Энн МакНайр умерла от рака 9 декабря 1977 г.

* По просьбе клиники Майо все врачи, которые там уделяли мне внимание, выведены здесь под псевдонимами.

Почему я ?

В пятницу 22 марта 1974 г. у меня был день рождения. Я была моделью в индустрии моды, женой владельца ранчо и матерью двух маленьких девочек. Я обнаружила у себя на левой ноге твердую опухоль. В результате в течение месяца я лишилась ноги и части таза. В процессе этого я нашла себя. Я выжила, выжила моя семья... одному Богу известно, каким образом. Позвольте начать с этого дня, моего тридцать второго дня рождения. Каждый год по мере приближения моего дня рождения
меня начинало переполнять радостное возбуждение. Я, словно маленькая девочка, ожидала своего праздника. Вот почему я просто не могла дождаться, когда же начнется этот день, 22 марта 1974 года. Утром, проводив свою семью, кого куда: мужа в поле на весенний сев сахарной свеклы, старшую дочь - в начальную школу, а младшую - в детский сад, - я готовилась встретить новый день. В полдень я должна была участвовать в весеннем показе мод, затем - обед в мою честь с мужем и друзьями.
Показ мод в тот день прошел хорошо. В последние четыре года я участвовала в проведении и организации модных показов в местных отелях с участием нескольких профессиональных манекенщиц, но преимущественно домохозяек и амбициозных подростков. Некоторые из моих лучших моделей были женщинами под пятьдесят, уже воспитавшими собственных детей и теперь желающими найти для себя нечто возбуждающее. Я стала интересоваться модельным бизнесом чисто случайно. Я завтракала в местном отеле, где проходил показ мод. В том году показы мод были популярны по всей стране. После показа координатор подошла ко мне и спросила, не согласилась бы я поучаствовать в показе в качестве модели ? Я поколебалавь, но согласилась. После двух месяцев работы на нее Я решила организовать собственное шоу. Для начала у меня было достаточно привлекательных подруг и я была знакома с большинством местных торговцев. Первый показ состоялся в "Трэйси", нашем самом старом и очаровательном отеле. Через год я начала организовывать показы и в других городах. Как следствие, меня попросили вести еженедельную колонку в "Трэйси Пресс", где обсуждались не только моды, но и мелкие общественные вопросы.
За завтраком шампанское лилось рекой, я была окружена друзьями, которые честно дожидались пятничного показа. Барни Карузо, владелец отеля, предложил тост: "За Ленор, за ее тридцать второй день рождения. Пусть ее карьера как модели, как продюсера, как писателя идет на взлет". В тот вечер дома, наслаждаясь горячей ванной, я размышляла о радостях своей жизни в тридцать два года. После десяти лет брака я все еще отчаянно влюблена в своего мужа. У меня две крепких, любимых маленьких дочери. Я почти закончила реставрацию старого двухэтажного дома, куда мы переехали за 28 миль вниз по реке на барже [упомянутая двусмысленность: то ли сами переехали, разместив многочисленную утварь на барже, то ли дом перевезли по реке в разобранном состоянии – прим. перев.]. И самое главное, я наслаждалась карьерой в модельном бизнесе. В тот день, 22 марта 1974 года, жизнь была прекрасной и целиком удавшейся, и чувство непрерывного ожидания переполняло меня. Через полчаса, отмокнув в ванной, я начала мыться. Я намыливала тело, наслаждаясь нежным скольжением, до того, как... этот неописуемый момент, когда я ожутила что-то необычное с наружной стороны левого бедра. Я ощупала это опять, слегка удивляясь его неожиданной твердости и величине. "Ох, неужели это жир", - подумала я... Нет. Это была опухоль, очень отчетливая, очень твердая опухоль. Она не болела, не была чувствительной, Она была здесь, твердая и неподвижная. Я слышала, как мои дочери возятся в спальне и решила, что пора выходить. Мать двухлетней и пятилетней девочек не может подолгу засиживаться в ванной. Но моя успокоительная процедура закончилась беспокойством. Я быстро вытерлась, проверила, как там девочки, и поспешила наверх к Джозефу, моему мужу, чтобы он осмотрел опухоль и заверил меня в том, что это ерунда.
Внезапно со вздохом облегчения я вспомнила, что прошлым вечером на танцах повредила ступню. Кто-то чуть-чуть перевозбудился и случайно задел меня. "Слава Богу", - простонала я, - "это всего лишь железа распухла оттого, что я поцарапала ногу". Джозеф согласился. Несмотря на это, я решила утром проконсультироваться с доктором Браковцем. Укутав своих девочек, я пошла в спальную переодеться ко сну. Не успела я дойти до двери, как меня охватило гнетущее предчуствие. Что-то должно было случиться такое, что от меня не зависело.
Я огляделась в нашей просторной викторианской спальне. Она была свежеокрашена в мягкие оттенки голубого и бежевого. Я восхищалась реставрационными работами, которые мы только что закончили. Слишком долго эта комната находилась в запустении. Я всегда чувствовала умиротворение, когда в ней находилась. Но не в эту теплую весеннюю ночь в свой тридцать второй день рождения. Внезапно я оказалась на коленях с молитвенно сложенными руками, словно маленькая девочка, умоляя Бога: "пожалуйста, пусть эта опухоль окажется пустяковой !" На следующее утро я пошла к врачу. Он подтвердил, что, вероятно, все это ерунда, но сказал, что будет счастлив в этом убедиться. Поскольку была суббота, его офис был закрыт и мы должны были встретиться в приемном покое клиники. Я завезла детей к своей свекрови и собиралась закупить бакалейные товары после краткой остановки в клинике. Я записалась у медсестры за стойкой. Она попросила меня заполнить обычный опросный лист. Я попыталась объяснить, что я всего на минутку и хочу, чтобы врач осмотрел маленькую застарелую опухоль. Один из наших местных врачей проходил мимо меня, пока я стояла на ресепшене. Четыре года назад. Когда мой старшей Кристианне было шесть месяцев, он вылечил ее от серьезного вирусного заболевания. Доктор Хоган поприветствовал меня и сказал: "Как вам удается сохранять такую стройную фигуру ? Выглядите просто замечательно !" Это было то, что мне нужно, заверение врача, что со мной все в порядке. Что я здесь делаю, в приемном покое клиники "Трэйси", заполняя бесконечные бумаги ? Я поблагодарила медсестру и сказала, что была глупа, занимая драгоценное время ее и уважаемого врача дурацкой опухолью, которой вздумалось выскочить у меня на левом бедре. Наскоро извинившись, я поспешила покинуть это стерильное помещение, но сделать это достаточно быстро не удалось. Вошел доктор Браковец, способный молодой хирург.
- Привет, Ленор, куда это ты собралась ?
- Ох, доктор, мне так неудобно... это такая действительно ерунда...
- Не сомневаюсь, - сказал доктор Браковец, - но все же давай посмотрим. Если бы доктор Браковец тогда не "посмотрел", я не дожила бы до того, чтобы рассказать эту историю. Доктор Браковец уложил меня на холодный смотровой стол в приемном покое и осмотрел опухоль.
- Великий Боже, опухоль твердая. Похоже, она крепко связана с тазовой костью. Она не болит, когда я на нее надавливаю ? Похоже, что она неподвижна.
Я нервозно привлекла его внимание у своей ступне.
- Посмотрите на царапину на моей ступне, доктор Браковец... не может ли опухоль быть вызвана инфицированием железы ?
Он начал ковыряться в моей ступне, чтобы посмотреть, нет ли там гноя. Было больно, но я но обращала внимания. Мне отчаянно хотелось, чтобы он обнаружил ужасную инфекцию, страшную настолько, чтобы вызвать распухание лимфатических узлов в области таза. Доктор Браковец сказал, что не обнаружил никакой инфекции...
В этот миг я испугалась до холода в кишках. Я никогда еще так не пугалась. Я начала паниковать. Мне захотелось вскочить и убежать. Вскочить в машину, поехать за покупками, забрать детей и жить так, как будто бы это обычная суббота. Но это не была обычная суббота... это была суббота, которая навсегда изменила мою жизнь. Об этом утре в приемном покое доктор Браковец позже говорил: "Ситуация в целом была неясной. Вся масса выглядела совсем не так, как что-либо такое, что я уже видел в этих местах. Здесь увеличенные лимфатические узлы - обычное дело, но исключительно редко они разрастаются так быстро, как в твоем случае. А если они увеличиваются из-за инфекции, то причиняют неудобство и болят. А твоя опухоль не болела. Следующая возможность, которую я рассматривал как обычную для этих мест - это выпирающая грыжа или разрыв. Они могут быть твердыми, очень твердыми, даже если образованы такими мягкими предметами, как кишки. Они могут быть твердыми, как камень". Я спрашивала доктора Браковца, приходил ли ему на ум рак. "О раке я думал далеко не в первую очередь по причине твоей молодости. У молодых людей редко бывает рак, а если бывает, то совсем не того вида, что ты мне показывала в то утро. У молодых людей бывает болезнь Ходжкина или всякие разновидности рака лимфатических узлов, при которых лимфатические узлы очень мягкие и причиняют беспокойство. Нет, рак я вообще не рассматривал приоритетно. У тебя просто была большая опухоль и я ломал голову, что это может быть. Мы должны были поставить диагноз". После того, как доктор Браковец закончил ковыряться в ступне, оказавшейся неинфицированной, он сказал: "Мне нужно сделать тебе рентген таза. Ты не беременна, нет ?". Он улыбнулся.
"Не уверена, но это вполне возможно", - ответила я. - "Мы пытались, и я измеряла температуру дважды в день, с обоих концов". Тогда доктор Браковец сказал, что рентгеновского аппарата все равно сейчас нет и единственной альтернативой остается хирургия. Он должен сделать разрез, сообщил он, и посмотреть, что выпирает из моего таза. Доктор Браковец собирался сделать биопсию не следующее утро. Тем временем, медсестра введет антибиотики, за счет чего опухоль может уменьшиться. Я знала достаточно, чтобы понять: если она уменьшится, это укажет на инфекцию в лимфатическом узле. "А если она не уменьшится ?" - настаивала я. "Как я уже сказал, Ленор, это может быть разрыв, грыжа... или еще что-нибудь". Мне не понравилось это "что-нибудь", мне казалось, доктор Браковец что-то от меня скрывает. Он знает что-то такое, что мне не говорит. Эта мысль поколебала мою уверенность в нем и усугубила трепет. Я почувствовала, что теряю единственный источник обратной связи - единственного человека, который может объяснить причину моей опухоли, не говорит мне все, что он думает. В течение следующих месяцев я узнала, что доктор Браковец никогда ничего не скрывает от своих пациентов. Он прямо выражает свое мнение независимо от того, насколько критична или безнадежна ситуация. На его прямоту и правдивость, как я выяснила, можно было положиться. Но тогда я этого не знала и чувствовала себя ужасно одинокой. сестра на коляске отвезла меня в отдельную палату. "Почему в отдельную", - думала я. Мне нужно позвонить Джозефу... он не поверит... я смогу хотя бы его услышать... "Прибегнуть к хирургии ? Зачем ? Ты же собиралась в магазин !" Мысль о том, что моему мужу сообщат, что "что-нибудь" не так, что "что-нибудь" нужно диагностировать хирургическим путем внезапно вызвало слезы настоящего испуга, которые потоком полились по щекам. Я неистово пыталась объяснить встревоженной медсестре, почему я в панике. "Крестный моей старшей дочери, Джиджи, его так называют. настоящее его имя Альфред Секкини - вы его знаете ? Он выращивает помидоры здесь, в Трэйси. Он замечательный, добрый, внимательный и - умирает от рака". На Рождество у Джиджи Секкини разболелся желудок. Ему сделали биопсию. Его диагноз - неоперабельный рак печени. Прогноз для него - возможно, еще два года жизни. "Это не может быть рак !" - вскричала я. - "Не как у Джиджи. Господи. пожалуйста, только не рак". К этому времени япозвонила мужу. Должно быть, я была в истерике, потому что из всего разговора помню, как он решительно велел мне взять себя в руки. Джозеф всегда был спокойным и мягким. В тот день мне только это и было нужно. Джозеф тотчас же по телефону пресек мою истерику своей спокойной логикой и мягкой настойчивостью. До того, как он в тот же день вошел в мою палату, я успокоилась. Для него и благодаря ему. Мог ли он, вызванный с полей тем ясным весенним утром, знать, что его жизнь уже никогда не будет такой, как раньше? День тянулся медленно. Сестре пришлось дать мне успокоительное. Меня продолжало трясти. Антибиотики не оказали никакого воздействия на твердую опухоль. Она не изменилась. Она никуда не двигалась, она оставалась на месте. Доктор Браковец вечером зашел ко мне в палату и сообщил, что биопсия назначена на завтрашнее воскресное утро. Будут присутствовать также радиолог и патолог для исследования замороженного среза. Перед тем, как заснуть, я тайком прочитала записи медсестры. Я надеялась найти что-то, что от меня утаивают: "Ленор Мадрага. Хирургия. Воскресенье, 24 марта, 7 утра. Возможно, ущемленная грыжа".
"Слава Богу", - подумала я. - "Можно спокойно отдыхать. Это действительно всего лишь грыжа".



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24155Unread post Didier
28 Jan 2018, 15:26

Почему я ? (окончание)
Воскресное утро. Я проснулась испуганной. Сестры готовили меня к операции.Я испугалась еще больше и снова начала дрожать. Старенький католический священник пришел на свой утренний обход. Я не была с ним знакома, но попросила помолиться за меня. Он спросил: "Когда вы в последний раз исповедовались ?" Я ответила: "Не помню, просто прошу помолиться со мной. Пожалуйста, помолитесь, пусть эта опухоль окажется пустяком !" Он дал мне причаститься. Я не смогла проглотить облатку: во рту пересохло. Я чувствовала, что могу до смерти подавиться водой. Хороша шутка: Ленор Мадрага подавилась насмерть воскресным утром, принимая причастие. Сестры вкатили меня в операционную. Все были приветливы, слишком приветливы. Врачи, сестры приветствовали меня: "Доброе утро, Ленор, все будет хорошо, просто отлично". Я в растерянности желала одного: когда проснусь, пусть "все будет хорошо". Доктор Браковец приступил к операции, ему ассистировал мой гинеколог, доктор Гловер. С этого момента они оба оказались вовлечены в мою личную жизнь. Джозеф ждал у двери операционной. После операции доктор Браковец быстро вышел, за ним последовал доктор Гловер. Не доходя до Джозефа, доктор Гловер резко развернулся и пошел в обратном направлении. Ужас сковал Джозефа, пока он размышлял, почему доктор Гловер не захотел с ним разговаривать. Доктор Гловер был потрясен тем, что он увидел на операционном столе. Он был избавлен от того, чтобы на этот раз быть моим лечащим врачом. В прошлом, как мой акушер, он приносил моему мужу только добрые вести. "Это ужасно", - говорил доктор Гловер, - "говорить кому-то, что у его жены - рак. Это как стукнуть его обухом по голове. Это почти как смертный приговор". Потом он рассказывал мне, что не ожидал, что я выживу, по причине расположения опухоли. Если даже было возможно ее удалить, он не думал, что я смогу выжить после радикальной операции.
Доктор Браковец подошел прямо к Джозефу. "Худо дело", - сказал он. - "Мы ума не приложим, что делать. Мы думаем, что это - рак, рак кости". "Каков прогноз ?" - спросил Джозеф. Доктор Браковец покачал головой и сказал: "Ничего хорошего". Ошеломленный Джозеф побрел к выходу из клиники, ему необходимо было глотнуть воздуха. Много позже Джозеф рассказывал мне, что еще только раз в своей жизни он чувствовал себя настолько слабым и беспомощным. Два года назад, когда умирал его отец, у него подкосились ноги. Моя подруга детства тоже пришла в клинику узнать диагноз. Она находилась достаточно близко, чтобы услышать, что сказал врач, но, как выяснилось позже, не расслышала. Однако один внешний вид Джозефа все сказал. "Я не помню, плакал ли Джозеф", - рассказывала она, - "помню только старый красный носовой платок - ну, ты знаешь, у всех фермеров есть такой, - который он постоянно и неосознанно подносил к бровям". Во время биопсии доктор Браковец обнаружил большую фиксированную и неподвижную массу на левой стороне тазовой кости. "Она оказалась комбинацией хрящевой ткани и материала, похожего на мышечную ткань, который легко рассекался", - описывал он. - "Все это было инкапсулировано, то есть отделено от окружающего мышечной тканью. Поскольку это образование выросло отдельно от окружающей ткани, через него не проходили кровеносные сосуды. Но, конечно, под ним на кости был отросток. По этому признаку я понял, что это разновидность костной или хрящевой опухоли - хондрома, хондросаркома или остеосаркома. Я сделал разрез прямо по ней и иссек образец, по которому патолог сможет поставить диагноз". Позже я спросила его, не опасался ли он дальнейшего распространения рака из-за разреза. "Нет", - пояснил он, - "потому что капсула удерживала новообразование. Публика преувеличивает опасность этой процедуры. Иногда приходится рассекать опухоль, чтобы поставить точный диагноз. Важно не рассекать опухоль, если ты не собираешься удалять то, что рассекаешь".
Когда я проснулась, все было скверно. Доктор Браковец стоял рядом со мной. Джозеф сидел на жестком больничном стуле с непроницаемым видом. "Мы не знаем, Ленор", - тотчас же сказал доктор Браковец. - "Мы не знаем, что это. Мы не смогли до него добраться". Еще не отойдя от наркоза, я спросила "Что говорит патолог ?" С профессиональным спокойствием доктор Браковец сказал: "Патолог не смог дать мне точного диагноза, Ленор. Он сказал, что, возможно, это хондросаркома или хондрома". "Хондро - хондросаркома ? Что это ?" - спросила я, смутившись и испугавшись еще больше. "Хондросаркома - это рак. Хондрома - это не рак". "Но какая между ними разница, я не понимаю, что вы мне говорите". Доктор Браковец терпеливо попытался разъяснить: "Невооруженному глазу и даже под микроскопом клетки кажутся доброкачественными. Но нужно рентгеновское исследование, чтобы выяснить, присутствуют ли в ткани частички кости. Это будет означать, что кость поражена раком и растет там, где не должна. Патолог не может определить этого по образцу из биопсии. Тебя прийдется перевезти в Стэнфорд или куда-нибудь туда, где это смогут определить. Доброкачественная или злокачественная, Ленор, опухоль должна быть удалена".
В понедельник после биопсии было пасмурно, сестры в холле перешептывались о фантастическом диагнозе из палаты № 10, друзья с неловкостью навещали меня и боялись взглянуть в глаза, чувствуя какую-то ужасную болезнь и радуясь, что она их миновала. Журналист Майкл Фесье-младший хорошо объяснил эту реакцию в статье, недавно [книга издана в 1979 г. - прим. перев.] напечатанной в журнале "Нью Вест Мэгэзин": "Быть свидетелем катастрофы - это возбуждает. Это обостряет чувства, создает иллюзию собственной значимости. Это, как посещение тяжело больного, ... возвышает в собственных глазах... дает нам иллюзию вечного здоровья и вечной жизни". Это естественно и очень по-человечески. Мои друзья навещали меня группами. Думаю, так они чувствовали себя комфортнее и безопаснее. Я пыталась их подбодрить: "Все идет нормально, опухоль может оказаться доброкачественной. Диагноз из Стэнфорда пока еще не пришел, он вот-вот придет". Поскольку я не поддавалась панике, ощущавшейся вокруг меня, и оставалась приветливой и позитивной, мне казалось, что все будет хорошо.
Джиджи пришел проведать меня. Он не чувствовал неловкости. После Рождества, зная, что жить ему осталось всего два года, Джиджи прошел через ужасы химиотерапии. Ко всеобщему удивлению она не убавила его энергичности и не помешала ему засеять этой весной 200 акров [ок. 81 га - прим. перев.] томатами. Безопасность Энджи, его жены, желание проводить больше времени с внуками и желание увидеть еще раз, как его томаты развиваются от семечка до зрелых красных плодов, были для него хорошими стимулами. В то утро, когда Джиджи пришел проведать меня, он не выглядел больным. Никто бы не сазал, что он смертельно болен. Он выглядел статным, здоровым, с типичным фермерским загаром, который покрывает только лицо и руки, но держится круглый год. Он улыбнулся мне, протянул теплую руку и произнес слова поддержки. Нет, Джиджи не чувствовал неловкости тем утром. Химиотерапия исключительно хорошо подействовала на Джиджи - на время. Она на некоторое время уменьшила опухоль. Он почувствовал себя хорошо - на время. Он мог возделывать землю, любить, проводить время с друзьями - на время. Он даже купил себе новый красный грузовичок-пикап и любовался его новизной и блеском - на время. А потом случилось предвиденное: дикое и необузданное вторжение раковых клеток в остальные его органы. Джиджи умер незадолго до предсказанного двухлетнего срока.
Вечером в понедельник мы еще не получили диагноза. После того, как мои друзья ушли, мы с Джозефом остались наедине. Мы почти не разговаривали. Думаю, нам обоим хотелось подбодрить друг друга, но мы не знали, как. Пришла медсестра и сказала, что время посещения истекло, тем самым выведя нас из затруднительного положения. Она дала мне успокоительное. Я опять невольно задрожала. Она плотно закутала меня в простыни и одеяла. В этом защитном коконе я почувствовала тепло и безопасность, словно вернулась к истокам... где не было никаких опухолей. Пока я дрожала в своем коконе, я давала Богу обет. Я никогда не принадлежала к тем, кто просит что-нибудь у Бога и обещает что-то взамен, чтобы молитва исполнилась. Я знаю многих людей. особенно среди католиков, идущих на такое религиозное соглашение. У португальцев для этого есть даже особое название - промесса. Большинство католиков добросовестно исполняют свою часть соглашения, независимо от того, исполнилась ли мольба или нет. Их вера ведет к абсолютному признанию воли Божьей. Я обещала накормить бедных, посещать больных, выполнять церковную работу, делать что угодно, лишь бы Он выполнил одно мое желание - сохранил мне жизнь.
На следующее утро, не успела я открыть глаза, доктор Браковец постучал в дверь моей палаты. "Ленор, просыпайся", - сказал он. - "Твоя опухоль может оказаться доброкачественной. Мы только что получили заключение патолога из Стэнфорда. Девяносто процентов за то, что твоя опухоль доброкачественная". "Слава Богу", - ответила я вслух А про себя подумала: "А как же я теперь буду исполнять свою промессу ?"
На следующее утро понадобилось рентгеновское обследование. Беременна я или нет, не играло роли. Масса была соединена с тазовой костью, ни одна другая кость не подвергалась облучению. Позже доктор Браковец принес результаты рентгеновского исследования и заключение радиолога из клиника Майо. "Никакие другие кости не затронуты", - сказал он. - "Мы до сих пор не знаем, доброкачественная ли это опухоль или злокачественная. Мы знаем только, что это хрящевая опухоль. Это значит, что она состоит большей частью из хрящевой ткани. Мы также знаем, что ее необходимо удалить и, в связи с ее шатким положением, потребуется радикальная операция". "Радикальная операция ? Что это такое ?" - спросила я едва слышно. "Ленор, твою левую ногу вероятнее всего придется ампутировать. Я не могу выполнить такую операцию. Потребуется хирург-ортопед из онкологической клиники. Возможно, из институтв Слоуна-Кеттеринга в Нью-Йорке или из клиники Майо в Миннесоте. Я обо всем договорюсь. Нельзя терять времени. Время сейчас жизненно важно". "Ампутировать мне левую ногу ?" - вскрикнула я, не поняв ничего, что он говорил об операции, клиниках и лечебницах. - "Но я же только поранила ступню на танцах - и все. Вылечите мою ступню. Пожалуйста, не ампутируйте мне ногу !" Наверное невозможно представить, что вы чувствуете, когда вам внезапно говорят, что вам ампутируют ногу. Я не воспринимала ничего, что говорил доктор Браковец. Я находилась в шоковом состоянии и только повторяла: "Пожалуйста, вылечите мою ступню, пожалуйста, только вылечите мою ступню !" Через два дня, во вторник, меня выписали из клиники. Я хромала из-за разрезов, которые доктор Браковец сделал на моей ступне в безуспешной попытке найти причину безобразной выступающей опухоли. Позже меня спрашивали: "Как ты не заметила раньше этой опухоли, тем более она такая большая ?" Доктор Браковец пояснил: "Опухоль росла из тазовой кости наружу. Прежде, чем она начала бы выступать или стала бы заметной, она разрослась бы до размеров апельсина". Однако, оглядываясь назад, я вспоминаю одно обстоятельство. Делая спортивные упражнения, я никогда не могла растянуть левую ногу до такой же степени, как могла растянуть правую. Я обследовала паховую область, но она казалась нормальной. Опухоль никогла не была заметной или болезненной.
Когда я вернулась домой, дом был переполнен друзьями, цветами, подарками, записками, выражающими беспокойство... или это была неловкость ? Моя свекровь Аннабель сновала по дому, разнося горячий кофе и опекая моих малышек, не подозревавших об переменах, которые вскоре последуют в их жизни. Джозеф, когда находился рядом со мной, излучал уверенность в том, что все будет хорошо. Он делал распоряжения по ранчо, так что в любой момент мог поехать со мной, куда бы меня не вызвали.
Ночь была для меня самым скверным временем. Почему ночи хуже всего, когда ты болен или обеспокоен ? Вероятно потому, что вокруг тишина, ничто не отвлекает внимания, ты наедине с собой и со своими мыслями. Я цеплялась за Джозефа всю ночь напролет. Джозеф обычно скуп на ласки, но в те длинные неопределенные ночи, которые мы делили пополам, он против них не возражал. Я продолжала говорить себе: "Все будет хорошо. Я могу справиться с мыслью, что мне ампутируют ногу, но, Господи, пожалуйста, только не больше. Не позволь раку сделать больше". Я молилась о жизни.
Двумя днями позже, 1 апреля, из офиса доктора Браковца позвонили. Он хотел нас видеть. Мы доехали до офиса в гробовом молчании. Только плотное сплетение рук выдавало панику, овладевшую нами. Доктор Браковец встретил нас у двери. "Заходите. Я получил информацию, предназначенную для вас. Наш патолог, который стажировался в клинике Майо в Рочестере, штат Миннесота, сказал, что там врачи сталкивались с пациентами, имеющими проблему, сходную с вашей. Доктор Лоуэри, как я говорил, один из лучших хирургов в округе. Утром я позвонил ему. Как оказалось, их костный патолог расшифровал образцы и представил ему заключение за несколько минут до моего звонка". "Образцы оказались доброкачественными или злокачественными ?" - спросила я. "Злокачественными. Это хондросаркома, Ленор, но в очень малой степени злокачественная. Есть четыре стадии рака. Первая стадия - рак, локализованный в малом пространстве. Вторая стадия - его распространение в прилегающие области. Третья стадия - распространение на лимфатические узлы и четвертая - распространение на удаленные структуры, такие как мозг или печень. У тебя первая стадия первой степени. Это означает высокую вероятность выздоровления".
"Почему операцию не сможете сделать вы, доктор Браковец ?" - спросила я, не понимая унылой классификации рака и сути микроскопических и радиологических исследований, в ужасе от перспективы покинуть дом и семью ради неопределенной полужизни или смерти. "Ну, во-первых, Ленор, я не костный хирург. Я специалист в той области, что называется общей хирургией. Твое состояние требует вмешательства хирургов-ортопедов. Это совершенно очевидно, что тебе необходим хирург-ортопед, такой, как доктор Лоуэри". "Скажите мне правду, доктор Браковец, что со мной случится в Майо ?" "Ты хочешь напрямик, Ленор ?" - спросил доктор Браковец. С большим усилием я кивнула. "Я почти уверен, что в Майо тебе сделают гемипельвэктомию". "Что ?" - спросила я. "Гемипельвэктомию", - повторил доктор Браковец. - "Опухоль соединена с твоим тазом. Врачи должны удалить часть твоей тазовой кости и, к сожалению, поскольку твоя левая нога соединяется с тазом, ее тоже придется удалить. Это не называется ампутацией. Ампутация - это отрезание конечности. Опухоль - не на твоей конечности, она на тазовой кости. Разница между ампутацией и гемипельвэктомией такая же, как между аварией и катастрофой. Гемипельвэктомия - очень масштабная операция. Ампутация - ничто, по сравнению с ней. Любой костный хирург может сделать ампутацию, но гемипельвэктомия - это не то, что можно до конца спланировать, вот почему я связался с доктором Лоуэри в Майо".
"Почему нельзя просто вырезать опухоль, почему нужно удалять часть моего таза и целую ногу ?" - недоверчиво спросила я. "Опухоль окружает твою бедренную артерию. Если они попытаются иссечь опухоль, это разрушит артерию и, конечно, рак может распространиться дальше", - доктор Браковец нарисовал схему, чтобы продемонстрировать, как опухоль подвергает риску мои таз и ногу. Схема доктора Браковца не сохранилась.
После всего это была не я. Это была какая-то психологическая карикатура на кого-то другого. Не на меня.
"Доктор Браковец, можно я задам еще один вопрос, и, пожалуйста, скажите мне правду. Я умираю ?" - выпалила я.
"Нет, Ленор, ты не умираешь. Я предвижу очень серьезную и очень необычную операцию, но только не смерть". Джозеф и я поблагодарили доктора Браковца (меня всегда интересовало, почему мы всегда благодарим врачей независимо от того, благоприятен прогноз или нет. Если нам говорят, что мы умираем, мы, вероятнее всего, благодарим врача и плетемся к дверям).
Мы вернулись домой и постарались переварить новый поворот судьбы, который так внезапно разбил вдребезги наши жизни. Кроме того, нужно было приготовиться к поездке. Доктор Браковец пришел нас проводить. "Я чувствую, что вы надеетесь на выздоровление, но в глубине души не уверен, что вы полностью представляете степень радикальности операции, на которую я вас направляю. Вы были в состоянии шока. Я не думаю, что вы когда-нибудь снова будете ходить. Лица, подвергшиеся гемипельвэктомии, редко ходят, если ходят вообще. Вероятнее всего, вы будете прикованы к инвалидной коляске на всю оставшуюся жизнь".



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24531Unread post Didier
31 Jan 2018, 18:11

Последний танец

Время, ты бесчувственно. Когда ты мне нужней всего, ты исчезаешь.

Джозеф и я полетели в Миннесоту. Я чувствовала себя заправским воздушным путешественником, потому что всего два месяца назад мы летали в Мехико в отпуск, где провели десять замечательных дней в Масатлане. Но теперь я с тяжелым чувством осознавала, что мы летим не в отпуск, а на свидание с чем-то непостижимым. Я разглядывала пассажиров и раздумывала, кто из них болен ? Сколько из них направляются в Майо ? Среди них, наверное, есть счастливчики, которые путешествуют на Восток, чтобы повидать родственников. Мы должны были сделать пересадку в большом современном аэропорту Близнецов [агломерация Миннеаполис - Сент-Пол - прим. перев.], чтобы совершить короткий перелет в Рочестер. Молодой служащий аэропорта, заметив, что я хромаю, предложил мне коляску. "Коляску", - воскликнула я, - "ни за что ! Пожалуйста, Джозеф, никакой коляски". "Возможно, вы предпочитаете "воздушного носильщика" с электрической тележкой", - предположил удивленный молодой человек. "Что вы понимаете под электрической тележкой ?" - спросила я. "У нас есть электрические тележки для инвалидов". "Но я не инвалид", - громко заявила я. - "Что вас заставило предположить, что я инвалид ?" "Простите, мисс, я и не подразумевал, что вы инвалид. Просто я полагал, что вам необходима помощь. Когда вы сходили с самолета, я заметил, что вы прихрамываете". Я взглянула на лицо Джозефа и заметила выражение, которого до того никогда не видела: боль пополам с состраданием. "Да, спасибо", - быстро сказала я. - "Я воспользуюсь услугами "воздушного носильщика" или электрической тележки... или чем угодно, что вы вызовете". "Воздушный носильщик" со своей тележкой стали для меня необходимым транспортным средством с того дня, как мы приземлились в аэропорту Рочестера. Было холодно. Еще лежал снег. Пока я ждала Джозефа с нашим багажом, незнакомая женщина коснулась моего плеча и спросила: "Вы, должно быть, Ленор Мадрага ?" "Да, это я", - сказала я, слегка удивленно. "Я Эви Хедстрем", - представилась она теплым дружелюбным голосом. - "Я живу здесь, в Рочестере, и моя сестра, Мелва Уикман, я полагаю, ваша близкая подруга, просила меня присмотреть за вами и вашим мужем, пока вы здесь". "Спасибо", - сказала я, - "но как вы меня узнали ?" "Сестра сказала, чтобы я искала самую хорошенькую девушку и самого приятного мужчину, которые будут сходить с трапа". Не потребовалось много времени, чтобы понять: Эви Хедстрем не только добра и умела, но и в высшей степени обаятельна. Она была оживленной семидесятивосьмилетней вдовой, преданной великому служению своей жизни - помогать людям. Она жила в Рочестере много лет и знала все ходы и выходы в Клинику и лечебницы. Она любезно предлагала свою помощь многим смущенным и часто подавленным пацментам, которые ежедневно прибывали в Рочестер на прием в знаменитую клинику Майо. Она подхватывала совершенно незнакомых людей на автобусных станциях и в аэропортах и развозила их по городу в зависимости от различных медицинских назначений. Она терпеливо разъясняла им систему диспетчеризации, используемую в клинике Майо. И, поскольку их принимали две основные лечебницы - Сент-Мэри или Рочестерская Методистская, - предлагала им поддержку и ободряла регулярными визитами. Однако, что самое главное, она молилась с ними и за них. Эви Хедстрем - исключительная женщина, христианка, ставшая моим ангелом-хранителем в течение трех тяжелых недель, которые я провела в Рочестере. Эви привезла нас в отель в центральной части города. К моему смятению отель был старый и неприветливый. Номера были маленькие и тесные. Постояльцы, казалось, потеряли всякое присутствие духа и еле держались на ногах. В переполненном холле ожидали старые и больные. Ожидали, чтобы войти в большие подземные переходы, соединявшие отель с клиникой Майо. Ожидали своей неопределенной участи.
Я настояла, чтобы мы сменили гостиницу немедленно. В конце концов, я не была старой, не выглядела больной и не хотела находиться среди этих людей. И эти тоннели... они пробудили во мне ад. Я не была готова встретить свою судьбу на другом их конце... Мы переехали в "Холидэй Инн" в нескольких кварталах от клиники. Это был обычный типовой отель, современный, отделанный пластиком, но просторный, приветливый и живой. На следующее утро Эви предложила, что сама отвезет меня в клинику. Она пояснила, что мы, вероятно, задержимся на все утро, так что Джозефу не будет нужды приезжать. Она также упомянула, что в Майо анализы и исследования проводятся в течение трех дней.
Мы с Эви вошли в монументальную регистратуру и сели вместе с по крайней мере двумя сотнями людей, ожидавших, пока назовут их имя. Я была поражена огромностью и необъятностью клиники. Клиника Майо - это фантастическое здание, возвышающееся на девятнадцать этажей. В северной части здания напротив задника из белого мрамора высотой в два этажа располагалась монументальная медная скульптура обнаженного мужчины, вскинувшего правую руку в жесте победы. Все здания клиники и Методистская лечебница соединены большими подземными переходами.
Пока я сидела, ожидая, когда назовут мое имя, мое внимание привлекла огромная абстрактная фреска в конце помещения. Я предположила, что ее назначение - отвлекать внимание пациентов. Но меня она отвлекла лишь на мгновение, поскольку внезапно в громкоговорителе прозвучало мое имя: "Ленор Мадрага, подойдите, пожалуйста, к окну регистрации". Эви быстро сопроводила меня к окну, где мне выдали медицинскую карту с моими предписаниями на сегодняшнее утро. "Это не совсем обычно, что ваше имя назвали так сразу", - сказала Эви. Я заметила назначенное на обед рентгеновское обследование, отмеченное красным. Ярко-красным шрифтом было напечатано - "срочно". "Срочно", - подумала я, - это значит серьезно. А что значит красный шрифт ? Смерть ?" "О, Боже, нет... пусть на этом обследовании у меня не найдут чего-то еще", - твердила я себе. Пока я ждала дальнейших обследований, рядом с мной села у одной из осмотровых комнат села женщина. Она была из Висконсина, ей было назначено рентгеновское обследование бедра. Она рассказала, что ее ожидает замена тазобедренного сустава. "А что делает в Майо такая молодая особа", - спросила она. "Они собираются ампутировать мне ногу", - спокойно ответила я. Потрясенная, она попросила прощения за свой вопрос. Я заверила ее, что все в порядке, потому что дело не в ноге. В конце концов, я собиралась жить. "Почему же они ампутируют вам ногу ?" - хотела знать она ? "Рак", - ответила я . По ее изумленному выражению я поняла, что она мне поверила. Но должна сказать, что мои шансы на выживание она расценивала скептически.
К окончанию утра мне сделали анализ крови, внутривенную пиелограмму и рентгеновское обследование каждой кости. Мы с Эви встретились с Джозефом за ланчем. Он интересовался обследованиями, которые мне делали с утра и спрашивал, насколько болезненными они были. К изрядному моему удивлению, ни одно обследование не было болезненным и ни одно - необычным. Однако я не сообщила ни Джозефу, ни Эви о красной отметке в моей карте. После ланча моим следующим назначением была комната №308 на третьем этаже. Эви пришлось нас оставить, чтобы купить продукты и доставить их престарелой паре, не выходящей из дому. Она обещала позвонить вечером. Как только мы с Джозефом уселись в переполненной регистратуре, мое имя было названо громко и ясно: "Ленор Мадрага, подойдите, пожалуйста, к окну регистрации".
Сестра проводила меня в очень маленькую смотровую и сообщила, что врачи скоро придут. "Я несколько смущена", - сказала я вслух, не столько сестре, сколько себе. - "Я думала, что прежде, чем я увижу врача, пройдет неделя или больше. Я прилетела только вчера вечером. Я прошла только три обследования. Как могли они так быстро принять решение ?" "Да, дорогая", - ответила сестра. - "Все в порядке. Вам все объяснят. Просто сядьте и расслабьтесь". Я села, но не расслабилась. Крошечная комнатка, казалось, сдавливает меня со всех сторон. Ужас начал переполнять и уничтожать меня. Я соскочила со стула и подбежала к окну с мыслью: "Я должна отсюла выбраться". Улицы внизу были обледеневшие, скользкие, холодные. Превосходная декорация - чтобы зачитать приговор. Каким он будет - жизнь или смерть ?
Вошел молодой врач, сел, раскрыл на столе папку. "Что говорил по поводу прогноза врач у вас дома, миссис Мадрага ?" "Он говорил, что я не умираю". - быстро ответила я. - "Он говорил, что вы, возможно, ампутируете мне ногу и часть таза, но я определенно не умираю". Я должна была убедить этого молодого врача, что я не собираюсь умирать безотносительно к тому, каким бы новым обследованиям меня ни подвергли: "Доктор Браковец также говорил мне, что следует готовиться к большой хирургической операции". "Спасибо, миссис Мадрага, ваш муж здесь ?" - спросил он. "Да, он в регистратуре, но зачем он вам нужен ?" "Сейчас придет доктор Лоуэри. Он хочет поговорить с вами обоими".
Я почувствовала, что сбываются мои наихудшие страхи. Со мной случилось что-то ужасное - а для чего еще он спрашивал, здесь ли мой муж ? "Зайдет ли этот доктор Лоуэри, чтобы сказать, что рак распространился на другие части моего тела ?" - думала я. - "Зайдет ли он, чтобы сказать, что я смертедьно больна и жить мне осталось несколько месяцев ?" Меня охватила дрожь. Из легких вырвался утробный звук.
Я снова начала содрогаться и молиться: "Боже, не дай этому случиться, пусть доктор Лоуэри не скажет то, чего я не хочу услышать, нет, нет, пожалуйста... Я еще не готова".
Доктор Лоуэри и Джозеф вошли почти одновременно. Доктор Лоуэри был высоким и видным мужчиной. Мужчиной, который ежедневно распоряжается жизнью и смертью равно молодых и старых, немногословным, неулыбчивым, с манерами почти грубыми.
Он представился и попросил меня лечь на смотровой стол. Он обследовал опухоль в тазовой области. "Миссис Мадрага", - начал он, - "у вас хондросаркома, прикрепленная к тазовой кости. Образец, полученный при биопсии, оказался злокачественным, но в очень малой степени. Ваша опухоль называется хрящевой. Если уж вам суждено было иметь опухоль, то лучшей и пожелать нельзя было, потому что она не путешествует с током крови, как многие другие. Однако хрящевая опухоль - сеятель, пользующийся дурной славой, и если мы попробуем ее иссечь, мы рискуем рассеять ее по другим участкам вашего тела. Нам придется делать гемипельвэктомию. Часть вашей бедренной кости будет отделена от вашего бедра, а с ней, к сожалению, и левая нога. Опухоль росла в этом месте примерно два года. Чертовски неприятно говорить такое привлекательной женщине наподобие вас, особенно делающей карьеру в модельном бизнесе, но я думаю, вы из тех, кто с этим может справиться".
"Так я не умру ? Вы меня вылечите ?" - спросила я, еще не веря. "Думаю, что прогноз для вас самый благоприятный", - ответил доктор Лоуэри, - "девяносто девять процентов за то, что вы излечитесь". "А почему девяносто девять, почему не сто ?" "Никто не может дать сто процентов против рака". "О, спасибо, доктор, спасибо, великий Боже, отрежьте мне ногу, таз... да что угодно, если я буду жить". Я начала бессмысленно бормотать, как я догадалась о том, откуда у меня опухоль, поясняя, что ровно два года назад я упала с лошади во время соревнований по скачкам с препятствиями, а лошадь упала на меня, а седло ударило прямо в бедро. "Это именно то, что вызвало рост опухоли, доктор ?" - спросила я. "Если бы я знал ответ на ваш вопрос, миссис Мадрага, мы смогли бы излечивать рак". Я пробормотала еще что-то про своих двух маленьких дочек, которым я нужна, о прекрасном старом доме, которым я любовалась всего три месяца, о том, как я езжу верхом, вожу трактор, хожу по подиуму, веду колонку... "Вы только представьте, доктор, я продолжу жить своей прекрасной жизнью. Я получу второй шанс !" Затем доктор Лоуэри спросил, готова ли я лечь в лечебницу Сент-Мэри утром в субботу. Операция последует в понедельник утром. "Да", - ответила я сквозь слезы, текущие по лицу. "Вот и славно", - в его голосе впервые послышалась забота. - "С вами все будет хорошо. Вы снова будете ходить, вам даже сделают искусственную ногу". "Я плачу не из-за ноги, доктор, я плачу оттого, что не умираю !" Доктор Лоуэри начал описывать операцию. "Мы отвернем часть вашей ягодицы, чтобы приблизиться к удаляемой области. Мы оставим гребень бедра, чтобы было легче протезировать. Через некоторое время после операции в лечебницу придет протезист и сделает "седло", которое стянет ваши бедра. Оно заполнит пространство вашего отсутствующего бедра, чтобы вы не стали кособокой. Таким образом, примерно через три месяца, если процесс выздоровления пойдет хорошо, у вас уже будет искусственная нога. Вы будете удивлены", - добавил он, - "но большинство пациентов не испытывает сильной боли после хирургической ампутации конечности". Я безучастно смотрела на него, слушая вполуха. Я не задавала вопросов. Выглядело так, что все эти "седла", протезы, анестезия были хорошо отработаны, но я просто не могла ухватить значимость всего того, что он говорил. Как я могла понять то, что он пытался мне объяснить ? Я не переставала думать: "Мне собираются удалить ногу - да, я понимаю, но я буду жить". Это, как и мои предположения, было настолько всеобъемлющим, что я находилась слишком близко к полусну, чтобы задавать вопросы. Знай я полные ответы, я все равно была бы не в состоянии их впитать.
Мы с Джозефом покинули клинику. Я цеплялась за него и все еще плакала. "Все в порядке, милая, все в порядке", - повторял Джозеф. Я пыталась ему объяснить, что плачу не из-за ноги, а от огромного облегчения. "Ты только подумай, Джозеф, я не умираю. Я увижу, как мои девочки вырастут во взрослых женщин, ты и я будем стареть вместе. Я хочу пойти на танцы, я хочу посмотреть Рочестер, давай сделаем вид, что мы в отпуске... до субботы". Мы вернулись в отель и стали готовиться выйти пообедать и потанцевать. Пока я мылась в ванне, полной горячей воды, я внезапно подумала, что со времени биопсии совершенно запустила свою левую ногу. Я даже отказывала ей в такой милости, как бритье. У меня не было больше желания ни смотреть на нее, ни прикасаться к ней. Она не оправдала моих ожиданий, что останется такой же крепкой и надежной до конца жизни, как ее компаньонка. Она оказалась слабаком. Внутри нее вырастало без предупреждения нечто враждебное и разрушительное. И раз уж она предала меня, я убедила себя, что она заслужила свою участь. Она уже умерла, коль скоро я решила, что она не стоит ни внимания, ни заботы. С ростом неприязни к зараженной левой ноге росла одержимость желанием заботиться о правой. Я заботливо намазала кремом ступню, лодыжку, бедро, тщательно подрезала и накрасила ногти. В попытке поощрить ее к несению двойной нагрузки и как-то компенсировать за грядущую потерю партнерши, я гладила ее и ласкала. Я начинала относиться к своей правой ноге с новым уважением и новой любовью, как будто она была единственным ребенком.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24532Unread post Didier
31 Jan 2018, 18:12

Последний танец (окончание)
Мы с Джозефом танцевали после обеда в ресторане на верхнем этаже "Холидэй Инн", тесно прижавшись друг к другу. Мы покачивались под музыку так, как будто были одни. Я постоянно думала: "Нужно запомнить этот момент, ощущение сплетения ног, грацию, владение телом, ритм". Как обычно, под конец оркестр заиграл "Последний танец". Я подумала: "Действительно ли это мой последний танец ?"
В пятницу мы пригласили Эви пообедать, а потом сходить в кино. По странной иронии мы попали на фильм, где Элизабет Тэйлор играла роль женщины, которая надеется, что косметическая операция на ее лице и теле сможет спасти ее пошатнувшийся брак. В фильме показывают реальную операцию: разрезание, подтяжку и зашивание старой дряблой кожи. Я подумала: "По ничтожным соображениям эта женщина согласилась, чтобы срезали ее кожу. У меня должны отрезать кожу, кости, артерии, сосуды - перед лицом смерти. Это несправедливо: по сути у меня нет выбора". По дороге домой я смотрела вниз, на свои ноги. С тех пор, как я была маленькой девочкой, я постоянно получала за них комплименты. Они были пропорциональными, со стройными икрами, тонкими лодыжками и маленькими ступнями. Я была одета в короткое черное платье и серые прозрачные нейлоновые чулки. Джозеф и Эви обсуждали фильм. Я тихонько заплакала: я не могла себя представить с одной ножкой, выглядывающей из-под красивой юбки.
Подбросив Эви домой, мы вернулись в отель. Прошло около недели с тех пор, когда мы с Джозефом последний раз занимались любовью. Интимные отношения у нас с Джозефом всегда были волнующими и захватывающими. Да и с чего бы им быть другими с Джозефом - сильным, мужественным, немногословным, настоящим ковбоем Мальборо. Но нас обоих, казалось, лишили любовного влечения биопсия и последовавшие за ней дни неопределенности. В ту ночь мы сделали попытку пробудить дремлющие чувства. Я, словно во сне, продолжала думать: "Это последний раз, когда Джозеф любит меня с двумя ногами. Это невозможно. Это не могло случиться со мной, с Ленор Мадрагой, девушкой, которая всегда привлекала внимание своей красотой, своей личностью, своими ножками". Со времен, когда я была толстенькой маленькой девочкой, жившей в Калифорнии с отцом, тюремным охранником, матерью, двумя братьями и сестрой, я была всеобщей любимицей за свою словоохотливость. В годы, предшествовавшие школе, мне дали прозвище Габби [англ. болтушка - прим. перев.]. Мы жили на территории различных тюрем по всему штату. Сначала - в Ланкастере, маленьком пыльном городишке на краю пустыни Мохаве в Южной Калифорнии.
Калифорнийская тюрьма располагалась в заброшенных казармах Военно-Воздушных Сил, временно используемых как исправительное заведение. Мне рассказывали, что скучающие домохозяйки не могли дождаться "крошки Габби", потому что она всегда могла сообщить что-то интересное по поводу последней ссоры мистера и миссис Смит или о том, как всю ночь пьянствовали мистер и миссис Джонс. Несомненно, осмотрительность отнюдь не была моим вторым именем. Неурядицы в собственной семье были предпочтительной темой для моих историй. Мама и папа всегда предостерегали меня от откровенности с соседями по поводу того, что происходит в нашей семье. Однако после любого спора между ними я добросовестно выбалтывала соседям все подробности. Уже в четыре года я стремилась обратить на себя внимание. Я продолжала быть центром внимания в начальной и средней школах. Меня выбирали заводилой каждый раз, когда были выборы. Один раз я выставила свою кандидатуру на пост президента школы и выиграла - первый раз девочка стала президентом "Старшей Элементарной школы Трэйси". Когда я была в выпускном классе "Средней школы Трэйси", папа получил повышение и переведен в тюрьму Сан-Квентин в Сан-Рафаэле. Даже отрыв от насиженного места в выпускной год не смог выбить меня из колеи. Сначала я была немного огорчена потерей друзей и престижного положения заводилы и уполномоченной совета школы, но вскоре я была вовлечена во все события в средней школе Сан-Рафаэля. В этой школе я выиграла чемпионат штата Калифорния по театральной режиссуре за сольную постановку одноактной пьесы и награждена направлением на обучение в колледж Сан-Франциско. Казалось, меня ждет актерская карьера, но я не торопилась. После второго курса в колледже я поехала в Европу с сестрой и подругой, намереваясь месяца три поездить автостопом, что в итоге вылилось в двухлетнее пребывание там. Большую часть этого времени я провела в Риме, где занималась английским "дубляжом" старых фильмов Стива Ривза о Геракле. Я вернулась в Сан-Франциско и начала работать на молодого независимого кинопродюсера, который, к сожалению, через несколько месяцев обанкротился. Поскольку мне остро необходима была работа, а театре в то время ничего не намечалось, я попробовала свои силы в качестве медсестры. Прочитав в "Сан-Франциско Кроникл" объявление "Требуется офисная медсестра для хирурга-ортопеда", я решила, что эта работа лучше никакой. Тот факт, что о работе медсестры я не имела ни малейшего представления, меня ничуть не беспокоил. Я оделась настолько скромно, насколько это было возможно для студентки колледжа, обула белые туфли на каблуке, которые гармонировали с новой белой униформой, поднялась в офис доктора Хеннинга на восемнадцатом этаже строения в пригороде и представилась регистраторше. Я сказала ей, что нахожусь здесь, чтобы занять вакансию, о которой было объявлено в газете. Она спросила, являюсь ли я сертифицированной медсестрой. "Нет", - ответила я. "Но в таком случае вы прошли какое-то обучение в качестве медсестры ?" "Боюсь, что нет", - ответила я. "А опыт работы ?" "Нет, но я всегда хотела стать медсестрой". Как только она начала отрицательно качать головой, я быстро продолжила: "Я два года изучала биологию и психологию в колледже и, если бы я смогла поговорить с доктором, я бы убедила его в своих способностях и готовности работать". На следующее утро я начала работать с доктором Хеннингом. Используя самую убедительную актерскую риторику, я создала у доктора Хеннинга ложное впечатление о том, что работа медсестры - это мое "самое заветное желание в жизни". Моя соседка по комнате, настоящая сертифицированная медсестра, пришла в ужас от того, что я столь легкомысленно могу относиться к такой серьезной профессии. Я погрузилась в роль "медсестры". Я выучила названия всех костей в организме. В рентгеновской лаборатории я говорила: "Да. я умею работать с рентгеновской установкой, только освежите мою память". "Да", - говорила я в другой раз, - "я знаю испанский". Каждый раз, когда испанец или мексиканец заходил в офис, я говорила: "Доктор Хеннинг, мне кажется, что этот человек испытывает острую боль". "Где ?" - спрашивал доктор. "Донде ?" - переводила я, используя единственное испанское слово, которое знала. И когда пациент показывал на ногу, я говорила: "В ноге, доктор".
К счастью для меня и для пациентов доктора Хеннинга после двух недель "игры в медсестру" я получила вызов из нового музыкального театра "Хайатт". Они хотели, чобы я приехала и поработала у них. Я поблагодарила доктора Хеннинга за то, что дал мне работу и извиняющимся тоном объяснила, что на самом деле всю жизнь мечтала о сцене. На следующий день я уехала работать в музыкальный театр "Хайатт", который только что был построен и жестко конкурировал с новым театром "Сиркл Стар", расположенным дальше по улице. К моему разочарованию меня посадили на кассу продавать билеты. Через шесть месяцев, в должности заместителя директора по продажам, я вышла замуж за возлюбленного моего детства.
Джозеф был сыном португальского фермера, который эмигрировал в Калифорнию и завел молочную ферму. Джозеф водил трактор на отцовской ферме с пяти лет, а ко времени полового созревания ездил в школу на собственном пикапе. В те времена, если ты жил и работал в деревне, то мог получить водительские права с четырнадцати лет. Школьные годы Джозефа пришлись на конец 1950-х: знакомства с девушками, гонки по темным деревенским дорогам, вино и "Севен-Ап" и стремление в летние месяцы посетить каждую португальскую фиесту от Лос-Баньоса до Монтерея. Мы, девушки, даже не португальского происхождения, старались попасть на те же самые фиесты потанцевать и хорошо провести время, но главным образом для того, чтобы привлечь внимание одного из этих симпатичных смуглых португальских парней. Нам они казались обладателями зрелости, которой не было у других парней, возможно потому, что в столь юные годы выполняли работу взрослых мужчин. Они всегда были загорелыми от круглогодичной работы на воздухе, мускулистыми от уборки сена летом, с пышными темными волнистыми волосами. У них всегда были самые "крутые" машины в городе. Отцы обычно покупали им такие машины, как они хотели, потому что они тяжело работали на них, не получая жалованья до тех пор, пока не женились. Новая машина могла немного задержать их на ранчо. Португальские сыновья могли делать почти все, что им вздумается: буянить, пьянствовать, кутить - до тех пор, пока их отцы не оказывались вовлеченными в то, что они вытворяли после работы, пока они просыпались в 5 часов утра и пока они не женились на ком-то, кто не принадлежал к их этносу. Мы с Джозефом встречались в средней школе вопреки неодобрению родителей - моих, поскольку Джозеф не принадлежал к "чистокровным юношам из Лиги Плюща" [студентам старейших привилегированных учебных заведений - прим. перев.], и его, - потому что я не была португалкой. На гулянья мы ходили вместе. Потом я уехала в колледж, а затем - в Европу. К тому времени, как я вернулась, у Джозефа была уже собственная ферма в Трэйси. Он выращивал пропашные культуры: сахарную свеклу, кукурузу, люцерну. Наши родители устали с нами противоборствовать. Мы поженились 21 февраля 1965 г. и я переехала в деревню, чтобы стать фермершей.
В тот момент, когда в то холодное апрельское утро я входила в элегантный коридор старой лечебницы Сент-Мэри, чтобы лечь туда, я поняла, что это невероятное событие действительно произошло со мной. Никто не сможет занять мое место. Совсем одной, мне придется столкнуться с величайшим испытанием в жизни. Мысль о том, что я вхожу в лечебницу на двух ногах, а выйду на одной, никак не укладывалась в голове. Какого внимания в будущем мне следует ожидать ? Какую новую роль мне придется играть ? Медсестры проводили нас с Джозефом в комнату, из которой открывался вид на унылый внутренний двор. Мы сели вместе на высокую больничную кровать, молча держась за руки. Зазвонил телефон. Это была моя близкая подруга ЛуЭнн. "Я после твоего звонка просто окаменела. Я была перепугана до смерти, когда мне сказали, что тебе собираются ампутировать ногу. Я могу вспомнить нашу беседу так, словно она была вчера. "Привет, ЛуЭнн", - ответила ты звонко. И прежде, чем я успела тебя спросить о прогнозе, ты сказала: "Представь, ЛуЭнн, мне собираются ампутировать ногу, но я буду жить". Так странно, Ленор, ты всегда нас подбадривала, это мы должны были бы звонить и подбадривать тебя, но получилось все наоборот". Я отчаянно пыталась донести до знакомых и родни тот положительный факт, что я собираюсь жить. Я пыталась объяснить, что, по сравнению с жизнью, левой ногой можно пожертвовать. Мне нужны были добрые пожелания, благословение, а не сожаление. Я хотела, чтобы они радовались тому, что я буду жить, а не огорчались тем, что я потеряю ногу. Но для моих друзей нога была важнее. Одна подруга объясняла это так: "Мы никогда не допускали возможности, что ты умрешь. Этого просто не могло случиться. Но потерять ногу, стать калекой, о Боже, такое просто не может случиться с красивыми, жизнерадостными людьми, такими, как ты, Ленор. Мы думали, что ужасные вещи случаются только с унылыми, ленивыми, уродливыми людьми. Мы не можем представить себе Ленор Мадрагу с одной ногой. Это безумие".
Как только я закончила "подбадривать" ЛуЭнн, в комнату зашел молодой симпатичный врач, державший в руках дощечку с зажимом. Он представился и объяснил необходимые процедуры подготовки пациента к радикальной операции (мне нужно было постоянно напоминать себе, что я "пациент"). Среди прочих процедур были многочисленные клизмы, необходимые для целей стерилизации. Внезапно он спросил: "А вы понимаете, насколько вам повезло, миссис Мадрага ?" Прежде, чем я смогла ответить, он продолжил: "Ваш прогноз - полное излечение. Изрядное число пациентов доктора Лоуэри с благодарностью поменялись бы местами с вами. Некоторые приезжают сюда в Майо со всех концов света с последней надеждой купить еще немного времени. А вы везунчик". После того, как врач ушел, я поразмыслила над тем, что он сказал: "повезло", "везунчик". Мою ногу отнимут и изрядный кусок таза тоже. Но я буду жить. Жить. Представьте, что означает это слово. Любоваться сменой времен года, вдыхать запах свежескошенной люцерны, заниматься любовью, восхищаться хрупким изяществом моих дочек по утрам... Так много вещей, ради которых стоит жить. И прямо сейчас кажется, что мое время вышло. "Прекрати", - сказала я себе. - "Хватит черных мыслей. Выжить, девочка. Выжить. Верь, что после операции ты выживешь. Верь, что пройдешь по жизни и на одной ноге".
Днем я сделала еще два телефонных звонка - самых трудных в моей жизни. Один - матери, другой - отцу. Звонить отцу было труднее всего. Они с мачехой были в Акапулько. Я не знала, что незадолго до моего звонка папа получил сообщение, что его единственный брат совершил самоубийство. Им овладело потрясение, смятение и неверие. Первый раз в моей жизни за 2000 миль от меня я по телефону услышала, как папа расплакался.
Его нечем было успокоить, нечем обнадежить, что все будет в порядке. Мой сильный, всегда державший себя в руках папа очутился на грани полной опустошенности. Второй звонок я сделала в Санта-Монику, где в одиночестве жила моя мать. До сих пор я ей ничего не говорила. Она ничего не знала о биопсии, о том, что я в Рочестере на операции. Я не хотела волновать ее без повода, потому как знала, что произойдет дальше. "Дорогая, какая неожиданная новость. Как Джозеф и девочки ? Как ты ?" "Я в клинике Майо в Миннесоте, мама. Все в порядке, не волнуйся". Затем я попыталась пояснить ситуацию быстро и просто, насколько это было возможно. После того, как я повесила трубку, я словно увидела: моя мать стоит в безмолвном оцепенении. Что это такое ? Ленор позвонила и сказала, что ей ампутируют ногу. Это шутка ? Нет, таким не шутят. Но это не может быть правдой. Мое дитя. Моя девочка, которая всем приносила счастье. Всегда в центре внимания. Рак, она сказала ? Не может быть В нашей семье ни у кого не было рака. Только у моего отца, да и то под вопросом. Ему было семьдесят девять лет. "Нет", - скажет она вслух, - "Это просто неправда. Обычная неправда".
Она позвонила моей сестре Диане. "Кристианна у меня, а Аннабель позаботится о Даниэлле. Джозеф с Ленор", - сказала Диана так мягко, как могла. Диана на два года старше меня. У нее две девочки практически того же возраста, что у меня. Я звонила Диане перед тем. как уехать в Майо и просила присмотреть за старшей дочерью, пока меня не будет. Диана была шокирована моим состоянием, но на удивление спокойна. Обычно она всегда паниковала при любой стрессовой ситуации. Но на этот раз она удивила всех, став стойким и полезным посредником между мной и легковозбудимыми родственниками.
В воскресенье накануне операции меня перевели в другую палату, поближе к комнате медсестер. После операции, сказали они, я буду на капельницах и кислороде, поэтому за мной понадобится тщательный присмотр. Как только я устроилась в новой палате, выходящей на заброшенную маслобойню, чей темный силуэт виднелся вдалеке, зазвонил телефон. Это был мой старший брат, который звонил из Парижа. Я знала, что Эрни только что закончил писать книгу, но не догадывалась, что он собирается приехать в Нью-Йорк, чтобы встретиться с издателем. "Что стряслось, сестренка ?" - спросил Эрни, нарочито растягивая слова на южный манер. "Да ничего особенного, братишка", - ответила я с тем же акцентом. - "А с тобой что ?" "Серьезно, Ленор, что происходит ?" "Я собираюсь жить, Эрни", - ответила я. - "Мне хотят отрезать ногу, но я буду жить". "Фантастика, Ленор, это замечательно !" Когда я это услыхала, то расплылась в улыбке. Кажется, Эрни единственный, кроме Джозефа, кто радостно отреагировал на заявление, что я буду жить. Неделю тому назад Эрни получил сообщение, что его первый роман "Приговор" будет напечатан. И не только это, он был приобретен издателем книг в бумажных обложках и принят крупным книжным клубом. После нескольких лет мытарств в Европе, зарабатывая на жизнь газетными и журнальными статьями, иногда удачными, иногда нет, "Грязный Эрни" нашел свое место в литературном мире. Грядущая публикация "Приговора" означала счастье и независимость для него и его молодой жены Кьяры. Деньги означали, что Эрни сможет посвятить все свое время писательству, не отвлекаясь на побочные заработки преподаванием и работой в доках. Жизнь неожиданно обернулась для него и Кьяры светлой стороной. Той весной Эрни и Париж были одним целым - ярким, цветастым и оптимистичным. Но внезапно он получил непонятную телеграмму: У ЛЕНОР РАК ТЧК ДОЛЖНЫ АМПУТИРОВАТЬ НОГУ ТЧК ДЯДЯ ФРЕД ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ ЗПТ ПУСТИВ ПУЛЮ В ГОЛОВУ ТЧК ЛЮБЛЮ ТЕТЯ ЛОРЕТТА. В довершение всего в тот же день в Сене утонул один из ближайших друзей Эрни. Эрни послал мне красные розы, вложив карточку с текстом "ДАЙ ИМ ПИНКА, ЛЕНОР !"
Вечером медсестры приготовили меня к операции. В понедельник операция была назначена на восемь часов утра. Около семи часов утра сестры сделали мне "укол счастья". К восьми я "поплыла", но совсем сознавая, что происходит вокруг. Затем вошла сестра и сообщила, что операция переносится на более позднее время. В девять эйфория от укола закончилась. Я попросила Джозефа принести бумагу и карандаш. "Зачем ?" - спросил он. "Я хочу записать свои ощущения от всего, что происходит, только и всего. Разве ты не помнишь, милый. что я обещала написать несколько статей в "Трэйси Пресс" о клинике Майо ? Пожалуйста, дай мне бумагу и карандаш". Я начала лихорадочно, почти маниакально писать: "Письмо от Ленор: внутри лечебницы Сент-Мэри". Когда за мной в десять утра пришел санитар, я дописала свою первую статью, неразборчиво, но дописала. Последним ее параграфом было поручение себе самой - и памятка моим друзьям. Люди будут реагировать на мое состояние так, как я на него реагирую. Другими словами, если я буду жалеть себя, то и другие будут жалеть меня. Если я буду находить в себе странности, другие будут считать меня странной. Я намерена продолжить свою жизнь с тем же энтузиазмом и весельем, что и обычно. Единственно, о чем я прошу, чтобы от меня не требовали держать ноги вместе, когда этим летом я буду нырять с трамплина. Я попросила Джозефа попытаться расшифровать то, что я написала, пока меня будут оперировать. Он обнял и поцеловал меня. "Увидимся", - сказал он мимоходом. - "Пойду выпью чашку кофе".
Сестра вкатила меня в нутро лечебницы. Я была сильно встревожена и все время думала: "Ах, где же этот "укол счастья", когда он мне так нужен ? Неужели его действие оканчивается так скоро ?" Меня затрясло - сильно, неуправляемо. Еще одна задержка - не все было подготовлено для меня. Меня ввезли в большую темную комнату, полную других пациентов, привязанных к каталкам. Незабываемое, предвещающее беду лежание в этой комнате. Я посмотрела направо - мужчина безучастно уставился на меня. Слева пожилая женщина слабо улыбнулась. Все эти люди ожидали. Ожидали, надеясь, что их жизни вернутся в норму. В моем мозгу вспыхнуло воспоминание былых солнечных дней, когда мы с Джозефом загоняли стадо бычков на ранчо нашего доброго приятеля Тони Кошта в двадцати милях от нашего. Восемь или девять из нас должны были согнать примерно четыре сотни голов скота с их пастбища и направить их в корраль на ранчо внизу. Мы должны были отделить их, а затем систематично кастрировать, вакцинировать, клеймить и спиливать рога бедным ничего не подозревающим тварям. В это утро, восьмого апреля, в корраль загнали меня. В любой момент придет моя очередь. Меня лишат конечности, изуродуют и отправят на выгон пастись. После ожидания, показавшегося бесконечным, пришла моя очередь. Я узнала доктора Лоуэри. Он приветствовал меня тепло и уверенно. Я узнала и молодого симпатичного врача. У анестезиолога возникли трудности с наркозом. Он не мог найти вену достаточно большую, чтобы ввести туда иглу - проблема, с которой я часто сталкивалась. "Что так долго ?" - услышала я голос доктора Лоуэри. "Я не могу найти достаточно большую вену, чтобы ввести иглу", - нервно ответил анестезиолог. "Попробуйте на другой руке", - сказал доктор Лоуэри раздраженно. - "Все готово, мы можем начинать. Ищите вену, живо !" Я начала паниковать, думая: "О, Господи, если они не найдут вену ? Я все буду чувствовать ! Я буду чувствовать, как мне отрезают ногу !" Последней осознанной молитвой было: "Боже, не дай мне почувствовать, как меня лишают конечности !"



User avatar

Дункан
Житель
Posts: 366
Joined: 03 Nov 2017, 15:16
Reputation: 84
Sex: male
Location: Санкт-Петербург
Has thanked: 246 times
Been thanked: 298 times
Gender:
Russia

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24546Unread post Дункан
31 Jan 2018, 21:02

Didier, ты отличный переводчик! Спасибо!



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24577Unread post Didier
01 Feb 2018, 05:57

Дункан, видишь, а кому-то не нравится :wink: Но уже самому интересно. :yes:



User avatar

Дункан
Житель
Posts: 366
Joined: 03 Nov 2017, 15:16
Reputation: 84
Sex: male
Location: Санкт-Петербург
Has thanked: 246 times
Been thanked: 298 times
Gender:
Russia

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24588Unread post Дункан
01 Feb 2018, 06:55

Didier wrote:
01 Feb 2018, 05:57
Дункан, видишь, а кому-то не нравится :wink: Но уже самому интересно. :yes:
Ну так ворчуны всегда найдутся, не переживай из-за этого)



User avatar

lucky
Старожил
Posts: 564
Joined: 18 Mar 2017, 13:01
Reputation: 258
Sex: male
Location: Израиль
Has thanked: 314 times
Been thanked: 662 times
Gender:
Israel

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24589Unread post lucky
01 Feb 2018, 07:01

Didier, я уже не раз писал, что восхищен вашими переводами и подбором материала. Не стоит обращать внимание на недалеких критиков, продолжайте, пж. Спасибо! :)



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 24655Unread post Didier
01 Feb 2018, 17:28

Дункан wrote:
01 Feb 2018, 06:55
не переживай из-за этого
А я и не переживаю :blum: Я почти горжусь: у меня уже есть свои читатели :thank:



Post Reply

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 4 guests