Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25520Unread post Didier
14 Feb 2018, 18:12

Как купить ногу
Круг жизни,
Круг боли,
Корона из роз
Колет и колет.


Как только прошло три месяца, я начала справляться, где можно приобрести протез. Ради удобства сначала я решила обратиться в протезные предприятия Сан-Франциско, пользующиеся хорошей репутацией. Я искала их в справочнике "Желтые страницы" в разделе "Искусственные конечности" и нашла две компании. Я позвонила в каждую из них, объяснила, что недавно перенесла гемипельвэктомию, и спросила, возможно ли изготовить для меня искусственную конечность. Они ответили, что это не представляет проблемы и назначили визит на следующую неделю. Двое из моих подруг, Сью и ЛуЭнн, предложили сопровождать меня. Я совершенно не представляла, чего мне ожидать. До того, как потерять ногу, я даже не слышала слова "протез". Я полагала, что, как только заживет культя, я поеду в Сан-Франциска, там мне изготовят протез, я его надену и сразу пойду. К сожалению, все было не так. Такого с ампутантами никогда не случается. По пути в Сан-Франциско я была полна надежд и мечтаний о том, как будет выглядеть моя новая нога. Я рисовала себе не механическую ногу из пластика, а нечто, состоящее из мышц, кожи и костей. Я никогда даже не представляла чего-то другого, не похожего на живую ногу - ногу куклы Барби. Я воображала ассортимент ног, выставленных на витрине по размерам - маленькие, средние и большие. Я никогда не задумывалась над тем, из сего делают протезы, как их надевать и сколько они весят. В оптимистическом настрое я полагала, что просто войду в одно из этих мест, где создают конечности, на костылях, выберу ногу, которая выглядит лучше всего, и выйду на двух ногах. Как ни удивительно, никто не убеждал меня в обратном. Обычно люди не знают ничего об искусственных конечностях или протезах. Число ампутантов составляет менее одного процента населения Америки. Их малое число является причиной того, что об этих приспособлениях, жизненно важных для людей, лишенных конечностей, не пишется и не рассказывается почти ничего. Именно поэтому для ампутанта, которого бросают в мир механических аппаратов, это становится неожиданным и грубым пробуждением: эти устройства являются единственным связующим с независимой жизнью. Некоторые ампутанты, такие, как я, обращаются к разделу "Искусственные конечности" (потому что "Протезы" - сравнительно новое слово) справочника "Желтые страницы". Им назначают прием и заверяют, что им изготовят протезы. Они приходят в восторг и полны надежд и радостных ожиданий. Таким образом, все идет, как должно. Культя зажила в достаточной степени. Они чувствуют себя физически крепкими. Они полны решимости снова выглядеть нормальными, заполнив пустой рукав или пустую штанину, снова ходить и быть независимыми. Другие не столь воодушевлены перспективой приобретать новую конечность. Многие из них испытали на некоторое время снижение качества жизни. Они потеряли конечность из-за несчастного случая, раковой опухоли или сосудистого заболевания, они испытали ухудшение здоровья госпитализацию и травму. Ампутация стоила им времени, денег, возможно, потери работы, возможно - потери возлюбленного или супруга. Они знают, что протез - это новые затраты. Они испытывают нарастающую тревогу по поводу установки искусственной конечности. Но какую бы позицию ампутанты ни занимали, они не имеют понятия о том, чего им ожидать? Чаще всего после операции им говорят: "Не беспокойтесь, протез вам сделают где угодно. Протезостроение делает колоссальные успехи, у вас не будет проблем!" Никаких имен, просто заверения, что кто-то, где-то, но обязательно изготовит протез. Однако, когда приходит время устанавливать протез, ампутант интересуется, где же эти удивительные протезисты, которые могут изготовить любой протез.
Все шестьдесят миль до Сан-Франциско мы оживленно болтали, как будто совершали одну из наших обычных поездок за покупками. На въезде в окутанный туманом Сан-Франциско в то холодное августовское утро 1974 года я была оптимистична и полна энтузиазма. Мы заехали сразу в район Сансет, где мне было назначено первое посещение. Мастерская была маленькой, но теплой и приветливой. Я не ожидала, что атмосфера мастерской будет приятной и привлекательной, совсем не той, какая царит в обычных протезных мастерских. Большинство из них маленькие, гнетущие и расположены в самых неудобных частях города. Со временем я поняла, почему. На самом деле совершенно неважно, где мастерская расположена и как она выглядит. Я лично дошла бы до края земли, чтобы найти то, что мне так настоятельно необходимо. Приемщик приветствовал нас и провел в заднюю комнату. Я внезапно остановилась, шокированная видом выставленных в больших витринах пальцев, кистей, рук, бюстов и носов. Мы начали хихикать и показывать пальцами, как дети.
"Ты видела этот нос?" "Посмотри на эту волосатую руку!" Выглядело это так, как будто мы ходили по универмагу, разглядывая выставленные на продажу образцы. Разница была в рисунках на витрине, которые служили отнюдь не для развлечения: выставленные образцы призваны были закрыть дыру на лице, дополнить искалеченную руку, чтобы она могла удержать карандаш или дитя, или другим образом помочь снова стать мобильным, независимым, целым. Доносился стук молотка, а помещение наполнял запах клея. Вошел протезист в фартуке, усеянном опилками. Он работал над ногами пациентов, но вместо крови, которой могла быть забрызгана рубашка врача, его покрывали опилки, клей и смазка. Он нес нечто черное, огромное, гротескное. "Что это?" - спросила я, не успев поздороваться. "Это протез, принадлежащий довольно крупной чернокожей леди", - ответил он, представившись. "Но я, э-э-э, не понимаю", - сказала я, ощущая, как желудок куда-то внезапно проваливается. - "Я манекенщица, мне нужна нога изящная, маленькая, совсем не такая. Что это за здоровенная штука, к которой крепится нога, и что это за ремень? Я не понимаю, что вы мне показываете. Я никогда не надену то, что выглядит подобным образом, тем более не стану на этом ходить. Это даже не тот цвет!". Я задыхалась. Протезист попробовал объяснить, так мягко, как это было возможно, что это - единственный протез, который можно носить при радикальной ампутации. Поскольку гемипельвэктомия не оставляет культи, движущейся в суставе, необходим корсет с ремнями, охватывающими бедра пациента, к которому можно тем или иным образом прикрепить искусственную ногу. Если бы оставалась культя бедра, протез можно было бы крепить на ней и нужда в корсете отпала. Ремень, который я увидела - это "сбруя", надежно удерживающая протез и корсет на нужном месте. Он продемонстрировал, как нужно надевать протез, пропуская ремни через спину и плечи. В тот момент все, о чем я могла думать - это как с такой "сбруей" я смогу носить летние платья или лекгие ночные халаты. Я едва смогла пролепетать следующий вопрос: "Не можете ли вы изготовить для меня протез другого типа, не такой большой и уродливый? Я понимаю необходимость корсета, но так ли необходимы все эти ремни, кольца и подшипники, которые я вижу внутри корсета?" Он ответил, что сожалеет, но то, что он продемонстрировал - это единственный тип протеза при гемипельвэктомии. Поскольку пациентов с гемипельвэктомией не так много, потребности в более сложном аппарате не возникает. "Я думаю, миссис Мадрага, что вы должны быть благодарны за то, что хотя бы это доступно вам", - сказал он вежливо, но тоном, не терпящим возражений. - "У вас есть три возможности для передвижения: искусственная конечность наподобие той, которую я вам показал, костыли и инвалидная коляска. Выбор за вами". "Но должен же быть кто-нибудь где-нибудь, кто сможет изготовить ногу, которая позволит мне ходить и будет хоть как-то похожей на мою собственную!" - настаивала я. Он покачал головой и сказал: "Сожалею, миссис Мадрага, но это все, что доступно при радикальной ампутации". Поблагодарив его, я подхватила костыли и покинула это помещение и это здание так быстро, как могла. Я должна была вырваться из этого враждебного мира искусственных рук, ног, носов, ушей и бюстов, прочь от запаха клея, опилок и стука молотков. Я отказывалась участвовать в пьесе, где мне уготована была роль жертвы. Он казался странным и нереальным, этот мир оголенных гаек, болтов и деревянных ног. Я хотела быть частью реального мира, в котором у каждого две ноги. Если мне приходится носить искусственную ногу, это должна быть нога, похожая на настоящую. "Я не стану носить эту штуку!" - повторяла я всю дорогу к парковке. Я была разгневана, растеряна, лишена иллюзий. "Я не собираюсь надевать то, что выглядит подобным образом, и никто не заставит меня это сделать!" - я плакала и слезы злости и разочарования струились по моему лицу. - "Мне нужна нога, как у куклы Барби. Кто-нибудь, где-нибудь сделает мне красивую ногу!"
Следующий визит был назначен в мастерской в одном из наихудших районов города. Мы торопливо припарковали машину и поспешили проникнуть в мастерскую, чтобы не столкнуться с бомжами, слонявшимися у входа. Протезист, поздоровавшийся с нами, был невысоким веселым парнем итальянского происхождения. Он приветливо и гордо показал нам свою просторную мастерскую. Прилавки, выстроившиеся вдоль мастерской, были заполнены механическими руками и ногами - пластиковыми, обтянутыми вспененным материалом и деревянными. Я почувствовала себя в мастерской столяра Джузеппе, словно он и его работники изготовляли руки и ноги для новых Буратино [в оригинале - Пиноккио и столяр Геппетто - прим. перев.]. "Джузеппе" представил нас одному из своих "столяров", у которого нога была ампутирована ниже колена. Тот не тратил время, показывая как он ходит, сидит, наклоняется и даже танцует: мы были поражены его маневренностью, ловкостью, владением конечностью, хотя он носил ее всего два года. Когда я спросила его, как он лишился ноги, он подмигнул: "Проиграл в покер!" В начале мастерской была зона розничной продажи, где были представлены лифчики больших размеров, туфли на приподнятой подошве, трости, подкладные судна и инвалидные коляски, свисавшие чуть ли не с потолка. Я поняла, что этот широкий ассортимент представлял весь странный новый мир, к которому я помимо своей воли принадлежала. После этой экскурсии я объяснила, что мне нужна красивая, но функциональная нога. Я рассказала ему о том, что уже увидела утром. Я предупредила его, что, если это единственное, что он может мне предложить, то пусть даже не тратит время на меня. Он внимательно слушал, когда я описывала ему большую ногу со "сбруей". Он сказал, что может изготовить протез без "сбруи", но корсет остается абсолютно необходимым, поскольку это единственное, к чему можно прикрепить искусственную конечность. В ожидании моего визита он пригласил свою пациентку прийти и встретиться со мной. Ей тоже делали гемипельвэктомию, и он изготовил ей ногу, которой она пользуется уже два года. Я могла бы лучше понять механизм действия протеза, увидев, как кто-то надевает его и ходит на нем. Марджи была женщиной средних лет, немного полноватой, но вполне уверенно передвигающейся на своем протезе. Она старательно прохаживалась передо мной. На ней была белая плиссированная юбка до щиколоток. На ногах у нее были маленькие розовые балетки. Ее наряд привел меня в панику. Неужели и мне придется носить такую же юбку? Зачем она обула балетки? Я обычно носила туфли на каблуке.
Когда Марджи с гордостью подняла юбку, чтобы продемонстрировать мне протез, я была удивлена тем, что он сделан не из дерева. Он выглядел, как чулок, набитый ватой. Мне сказали, что это микропора с косметическим покрытием, чтобы придать ноге натуральный вид. Мягкость мне нравилась, но раздутая форма не устраивала. Прежде, чем я успела задать вопрос о необычной форме ноги, Марджи без лишней скромности забросила юбку на голову и показала, как корсет крепится на бедрах. Я заметила, что корсет делится на секции, и спросила протезиста, зачем. Он объяснил, что это предоставляет пациенту больше маневренности. Он попросил Марджи повернуться и показать тыльную сторону корсета. Я удивилась, увидев глубокую впадину с левой стороны корсета. Я, конечно, знала, что часть ее ягодицы удалена при ампутации, но почему бы не заполнить корсет с этой стороны, имитируя натуральную округлость? "Джузеппе" объяснил, что косметика корсета еще не завершена. Я засыпала Марджи вопросами об одежде. Я спрашивала, какие размеры ей приходится одевать, чтобы скрыть корсет. Она отвечала, что носит платья средней длины или длинные. Брюки исключаются, потому что обрисовывают тыльную сторону корсета. Я попросила Марджи показать, как она ходит, если она ничего не имеет против. Она неестественно выбрасывала искусственную ногу в сторону, вместо более натурального движения вперед. Я спросила, почему так. Она объяснила, что с самого начала протезист учил ее выбрасывать ногу вперед, но это оказалось затруднительным из-за большого веса протеза. Кроме того, у нее не было культи, чтобы помочь движению протеза вперед, что воспрепятствовало правильной ходьбе. Позже я установила, что при гемипельвэктомии единственны средством правильно выбрасывать ногу может быть укрепление мышц спины и поясницы. Больше всего меня беспокоила эта походка паралитика. Я упрямо расспрашивала ее, почему она так ходит, даже настаивала, чтобы она попыталась ходить ровнее. Для меня было важно, чтобы она пошла ровнее, потому что мне предстояло это сделать. К счастью Марджи была спокойной и терпеливой женщиной, иначе мои приставания выглядели бы оскорблением, а не отражением овладевших мною страхов. Протезист сказал, что Марджи смогла бы ходить правильно, если бы больше сконцентрировалась на технике ходьбы, а не пыталась побыстрее куда-то добраться. Марджи ответила, что ее не особо волнует, как она выглядит при ходьбе, ей важнее иметь возможность ходить куда угодно самостоятельно. Здесь наши мнения расходились. Я, как и Марджи, хотела ходить куда угодно, но хотела это делать по возможности привычным способом и в то же время хорошо выглядеть.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25521Unread post Didier
14 Feb 2018, 18:13

Как купить ногу (продолжение)
Протез Марджи был лучше, но все же недостаточно хорош. Мне не нравился секционированный корсет, мне не нравился стиль ходьбы Марджи. Должны бали существовать другие места, где мне могли предложить что-то другое. "А почему бы не поехать за ногой в Голливуд?", предложила ЛуЭнн, после того, как мы покинули мастерскую. - "Поехали в Изумрудный Город, где живут кинозвезды, по дороге из желтого кирпича, в страну Оз, где исполняется любое желание". "Возможно, это не худшая идея", - ответила я, - "У меня мню, она говорила, что мать ее приятеля - медсестра у хирурга-ортопеда. Возможно, она знает в Голливуде протезиста-волшебника, который сделает для меня ногу куклы Барби". У друзей в Сан-Франциско вечером мы шутили и смеялись над искусственными органами, которые увидели днем. После нескольких бокалов вина дневные разочарования представлялись комичными сценками, которые мы с удовольствием разыгрывали вновь. Гротескная машинерия, которая ранее нас завораживала, стала вдруг неимоверно смешной. Было весело - до того момента, когда я поняла, что то, над чем мы смеемся, станет жизненной частью меня самой, приложением, необходимым дополнением, без которого я никогда не смогу ходить снова. На следующий день после возвращения в Трэйси, я пошла прям к доктору Браковцу. Я сходила с ума. "Почему", - спросила я, - "вы мне не сказали, что для таких, как я, протезов не делают? Почему у вас не хватило смелости сказать, что для таких, как я, единственно доступным является огромное, старинное, уродливое сооружение, которое даже не выглядит, как нога?" "Весьма сожалею, Ленор", - мягко попросил прощения доктор Браковец, - "я, честно говоря, не знаю, что доступно после гемипельвэктомии". Покинув кабинет доктора Браковца, я сделала несколько телефонных звонков и, наконец, обнаружила Фреда Карга, у которого была мастерская в Голливуде. Медсестра заверила меня, что он один из лучших специалистов в этом деле. Я позвонила мистеру Каргу и мы долго говорили о том, что я видела, и о том, что мне нужно. "Больше всего я хочу ходить", - объясняла я, - "но мне не нужен неуклюжий уродливый протез. И мне нужен корсет, который будет иметь форму моих бедер. Вы поняли, о чем я прошу, мистер Карг? Или я прошу невозможного?"
После того, как я прилетела в Голливуд и встретилась с мистером Каргом, я поняла, что он совершенно точно осознал, чего я хочу, и что мои просьбы не были фантастическими. Мы встретились не в мастерской, а в кабинете ортопеда. Фред Карг был красивым мужчиной в возрасте между тридцатью и сорока годами. Грива взъерошенных волос обрамляла доброе и умное лицо. Он говорил мягко, но с глубокой убежденностью. Как только я его увидела, сразу поняла: Бог услышал мои молитвы. Я снова буду нормальной! Я снова буду хорошо выглядеть! Я снова буду ходить! Фред вспоминал: "Я думаю, твои [судя по обращению друг к другу по именам, они вскоре перешли на ты - прим. перев.] соображения о том, каким должен быть твой протез, - впечатляющие и уникальные. Я лично никогда не изготавливал такого протеза, но твой энтузиазм и целеустремленности пробудили во мне интерес. Твое видение пальцев, ногтей, покрытия, напоминающего живую кожу, внезапно стало для меня вызовом - вызовом, который я собирался принять. Я намеревался удовлетворить твоим требованиям и изготовить красивой формы, функциональную и легкую ногу для тебя. Тебя прежде всего интересовало, чтобы нога выглядела красиво. То, что ты будешь снова ходить, подразумевалось по умолчанию, таким образом, это было второстепенным". Фред был прав в своем предположении, что прежде всего мне нужна была красивая нога. Мне никогда в голову не приходило, что могут возникнуть проблемы с обучением ходьбе на протезе. Фред говорил, что моя личность, драйв и решимость снова хорошо выглядеть и снова ходить окончательно убедили его, что со своей стороны я сделаю все необходимое, поэтому он охотно взялся за работу. Фред осмотрел и обмерил меня. Его исключительно порадовало, что врачи смогли сохранить мне гребень бедра. Он сказал, что мне сделали не совсем гемипельвэктомию, скорее "геми-геми". Он объяснил, что при гемипельвэктомии теряют половину тазовой кости целиком. К счастью сохранение гребня бедра позволило крепить протез к структуре тазовой кости.
Фред продолжал называть мою рану культей. Я сказала, что ненавижу это слово, и предпочитаю называть это по-другому. Он ответил, что большинство ампутантов чувствуют то же самое и даже протезистам это слово категорически не нравится. Когда я изобрела слово "модиконечность", Фред сказал, что немедленно начнет пользоваться им при своих пациентах. Он придерживался согласия с теми протезистами, которые искали замену слову "культя". Пока что они употребляли понятие "остаточная конечность".
После того, как мы все закончили, я полностью убедилась в том, что Фред - волшебник, способный претворить в жизнь мои мечты. На следующий день я пришла к нему в мастерскую загипсовать мои бедра, чтобы получить потом модельный слепок для изготовления корсета. Мы с ЛуЭнн приехали в маленькую мастерскую Фреда около девяти утра. К моему потрясению и смятению, мастерская располагалась на одной улице с порнографическими книжными магазинами и театрами для взрослых; все они рекламировали отвратительно грязные развлечения. Мы с ЛуЭнн чуть ли не бегом вскочили в мастерскую. Меня немедленно завели в маленькую комнату, отделенную от рабочего помещения ширмой. Я разделась, и Фред получил возможность начать процесс обматывания моих бедер тряпками, пропитанными гипсом. Стоя на одной ноге добрые сорок пять минут, я получала удовольствие от теплоты клейкой ленты, тщательно намотанной на мои бедра. Тепло и давление уменьшили фантомную боль. Тряпки высохли быстро и после того, как образованная ими раковина совершенной формы была снята с моих бедер, Фред сказал, что в течение следующих двух недель я ему не понадоблюсь. Именно столько времени было необходимо, чтобы изготовить остальные части протеза, поэтому я вернулась в Трэйси для беспокойного ожидания. Джейн Джонсон, моя бывшая одноклассница, вызвалась провести со мной еще две недели, необходимые для подгонки протеза. Вопрос о присутствии моего мужа не возникал: по его молчанию я поняла, что он согласился с моим желанием поехать туда одной и принял его. До операции я лелеяла свою независимость и была полна решимости доказать, что потеря ноги не убила во мне дух свободы. Мне важно было доказать, что я все еще могу быть независимой - с ногой или без ноги. Была еще одна причина, по которой я не хотела, чтобы Джозеф ехал на Юг со мной. Мне говорили, что установка, подгонка и наладка нового протеза и терапия при обучении ходьбе требуют мужества, терпения и выносливости. Я не хотела, чтобы Джозеф был свидетелем моих растерянности и разочарования. Он уже сполна выполнил свой долг - в приемных клиники, в реанимации и в кабинетах врачей. Я не хотела больше расстраивать его - достаточно! Я уже видела свое возвращение на новой ноге, спуск с трапа самолета без посторонней помощи, прямо в сильные заботливые руки мужа. Я хотела снова быть собой, снова целой, снова ходить. Это была моя единственная уверенность, мое единственно приемлемое будущее.
В то жаркое, знойное августовское утро, когда мы выехали в аэропорт. Меня буквально пригвоздила неопределенность того, что ждало меня в конце поездки и я чувствовала себя кошкой на раскаленной крыше. Джейн вспоминала: "Когда мы примерно через час добрались до аэропорта Бербанк, то неожиданно столкнулись с тем, что нужно получать багаж, искать такси, добираться до отеля и распаковываться. Обремененная костылями, ты не имела достаточно рук и ног, чтобы справляться с превратностями путешествия, которые большинство людей воспринимает как нечто неизбежное. Я сказала, чтобы ты посидела на ближайшей скамейке, пока я позабочусь обо всем остальном. Ты не спорила. Ты села, но выражение беспомощности не покидало тебя до следующего утра, когда ты встретилась с протезистом Фредом Каргом". Когда мы добрались до отеля, еще до того, как мы успели сложить вещи, я предложила пойти поплавать. Я объяснила Джейн, что холодная вода и интенсивное плавание дают немедленное облегчение моим безжалостным нервным окончаниям. Мы быстро переоделись в купальники и накидки и проследовали к лифту на шестой этаж, где был расположен бассейн. Только после того, как мы добрались до бассейна и заняли шезлонги, мне пришло в голову, что через мгновение я появлюсь в купальнике перед изысканной публикой Лос-Анджелеса. До сих пор моя длинная накидка скрывала тот факт, что во мне есть нечто крайне необычное. Я помедлила раздеваться, опасаясь шокировать всех в бассейне. Пока я колебалась, Джейн сбросила накидку и явила свою совершенную фигуру, ничуть не изменившуюся со времен учебы в средней школе. Короткое бикини, к моему смущению, только подчеркивало ее длинные стройные ноги. "Ноги, ноги, почему это так важно", - закричала моя суетность, - "и почему ноги Джейн так прекрасны и совершенны?" Не желая, чтобы Джейн заметила мою зависть, я решила обратить неловкость в шутку: "Ну, возможно, у тебя самые красивые в городе ноги, Джейн, но у меня - самые красивые сиськи" [именно так - boobs - прим. перев.] Мы обе прыснули со смеху, освобождаясь от эмоционального давления, медленно нараставшего с момента прибытия в бассейн. "Сейчас проверим, кое-кто еще не разделся, не так ли?" - парировала Джейн. Обретя уверенность после реплики Джейн, я сбросила накидку и нырнула в бассейн, не обращая внимания на удивление и ошеломление окружающих. Все предохранители были сняты, как только я вошла в прохладную ласковую воду. Я плавала весело и энергично, круг за кругом. Не понимая, почему так, но больше не обращая на это внимания, я плавала, ощущая отсутствующую ногу. Единственное, что имел значение - это то, что я могла плавать и была свободна от боли и от взглядов разинь, таращивших глаза. Пока я плавала, я обнаружила, что хочу, чтобы взгляды сожаления приобрели более позитивный характер. Поэтому я поплыла "от души", все быстрее и быстрее, все энергичнее и энергичнее. Раздвигались занавески на окнах над бассейном, люди звали соседей посмотреть на невероятное зрелище. Внезапно мне понравилось привлекать их внимание, и я начала показывать себя. Со всей возможной грацией и мастерством, которым обладала, я попробовала изобразить водный балет, перевороты и прыжки. Я подражала Эстер Уильямс [американская пловчиха, актриса и сценарист, звезда "водного мюзикла" - прим. перев.]. Я была женщиной с двумя ногами, выступавшей для восхищенных поклонников. Я оказалась даже смелее, проплыв под водой до противоположного края бассейна, где неожиданно вынырнула, обрызгав при этом группу вздрогнувших мужчин, глазевших на меня. Плеснув "хвостом" и широко улыбнувшись, я сказала: "Бьюсь об заклад, ребята, вы вообразили, что я - русалка!" "О, нет, нет, нет!" - забормотали они. Увидев, что их внимание меня забавляет, а не оскорбляет, они извинились, что неприкрыто разглядывали меня и попытались объяснить, что были поражены тем, как я хорошо плаваю. Один из них спросил, не может ли он помочь мне выйти из воды. Я поблагодарила его, но сказала, что мои костыли у подруги на другом краю бассейна. Он сказал, чтобы я не беспокоилась: он усадит меня в шезлонг, а потом принесет костыли и приведет подругу. Я взяла его за руку и попрыгала туда, куда он меня вел - к его друзьям. Я поймала взгляд Джейн, которая изумленно покачала головой. После того, как мужчина представил меня своим друзьям, он принес костыли и привел Джейн. Я ощущала, что все чувствовали себя немного неловко, когда я, одноногая, уселась среди них. Я немедленно почувствовала ответственность за то, чтобы разрядить обстановку. Важно было сделать попытку заставить забыть о моем состоянии, не привлекать к нему внимание, так, чтобы другие не чувствовали потребности высказывать сожаление и сочувствие. Я поняла, что меня принимают, как равную, только тогда, когда я веду себя доверительно. Мой анекдот про русалку стал способом мотивации для других ампутантов, особенно молодых женщин. Незамужним девушкам, ставшим жертвами ампутации, как я установила, очень сложно приспосабливаться. Они задают себе одни и те же вопросы: "Кто теперь на меня посмотрит? Как я вообще найду себе мужа?" Они и вправду уверены, что ни один мужчина их больше не захочет и даже не посмотрит в их сторону. Они боятся, что не смогут соперничать с девушками, имеющими две ноги, которых не коснулось разрушительное действие скальпеля. "Какой мужчина выберет половину женщины, если может выбрать целую?" - наиболее горький вопрос, который мне задавали. Я не знаю всех ответов для этих девушек и даже для себя, но верю, что потеря конечности ничего не отнимает ни от привлекательности, ни от достоинства. Я упорно старалась использовать свои особенности, как источник силы. Недавно некий мужчина сказал мне: "Вы красивая женщина, но красивая более, чем в одном смысле". Думаю, он имел в виду, что принятие мною своих особенностей преобразуется во внутреннюю красоту, заметную даже незнакомцам.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25522Unread post Didier
14 Feb 2018, 18:15

Как купить ногу (окончание)
На следующий день мы прибыли к Фреду ровно в 8 утра. Он приветствовал нас и попросил подождать в одной из меленьких смотровых комнат, пока он принесет мой протез. "Вы имеете в виду, что мой протез готов?" - недоверчиво спросила я. Он сказал, что готов только скелет и он тотчас же вернется показать мне его. Через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, он вернулся. Я не была готова увидеть то, что он принес. Да, это был скелет, но алюминиевый, скелет моей будущей ноги со стальными пилонами, пружинами и тягами. Мое сердце провалилось куда-то, когда я это увидела. Где нога, похожая на настоящую, которую он обещал мне? Где нога куклы Барби? Фред заметил мое потрясение и заверил, что после того, как получит возможность подогнать ногу к телу и подстроить к походке (совсем как кости присоединяются к чьему-либо телу, пояснил он), он обтянет скелет пористым материалом, которому будет придана точь-в-точь такая же форма, какую имеет моя правая нога. А после этого, поверху нога будет обтянута покрытием наподобие резины, которая будет окрашена в тон моей кожи. "Но важнее эстетической красоты твоей ноги, Ленор", - сказал Фред, - подогнать и настроить ее так, чтобы прежде всего ты смогла ходить". Мы приступили к работе. Следующие три дня я приходила рано утром в мастерскую и в промежутках между подгонками заходила в задние рабочие помещения и восхищенно наблюдала, как Фред со своими сотрудниками работает с замысловатыми механизмами, формирующими ступни, лодыжки, колени, бедра, кисти и руки. Эти изобретательные люди могли придать искусственным конечностям любую форму и размер. Фред ваял на глаз, словно художник, пишущий портрет с модели. Только взглянув на ногу пациента, он мог придать куску пористого материала точные размер и форму. Фред рассказал, что много раз случалось так, что пациенты не хотели иметь точную копию уцелевшей ноги. Многие женщины хотели, чтобы их протез был стройным и привлекательным. Он говорил, как порой трудно было убедить полную женщину в том, что стройная искусственная нога будет смотреться непропорционально радом с толстой уцелевшей. Каждый день я садилась на высокую табуретку и задавала миллион вопросов Фреду и его сотрудникам, пока они усердно работали над моей ногой. Сначала было трудно отделить себя от реального мира и погрузиться в этот фантастический мир искусственных частей тела, подобный кукольному. Однако его выдуманная аура быстро преображалась в реальность каждый раз, когда я видела, как эти средства, похожие на игрушечные внезапно позволяют безногому мужчине снова ходить или безрукой женщине снова выглядеть целой. Однажды я увидела нечто, стоящее в углу комнаты, напомнившее мне гротескный аппарат, который я впервые увидала в Сан-Франциско. В ужасе я спросила Фреда, что за увечье компенсирует подобная конструкция. Он ответил, что это талидомидная деформация. То, на что я смотрела, было протезом ноги для пострадавшего от талидомида малыша, которому теперь исполнилось семнадцать лет.
На следующее утро Фред сказал, что пора начать первый урок ходьбы на протезе. В момент, когда корсет был надежно закреплен на бедрах, я почувствовала, как нервные окончания расслабились, почувствовав опору. Я села так, что мне смогли обуть туфлю на протез. Но когда меня попросили встать, я не смогла этого сделать. Странная штука, которая теперь окружала мои бедра, не давала мне двигаться. Фред помог мне подняться на ноги. Казалось, что протез весит целую тонну. Корсет казался громоздким и жестким. К моему недоумению, он покрывал не только бедра, но доходил до груди. Я не могла даже согнуться. Как я смогу подобрать что-нибудь с пола или сесть? Я бросила быстрый обеспокоенный взгляд на Фреда, который поспешил развеять мои опасения, сказав, что излишек пластика будет срезан на уровне талии после того, как он удостоверится в моей способности сохранять равновесие без посторонней помощи. Сначала он попросил постоять на обеих ногах, сохраняя равновесие. После того, как я сохранила равновесие так, как только смогла, Фред заставил меня сделать первый шаг. "Я не могу выбросить ее вперед", - сказала я после нескольких бесплодных попыток. "Используй мышцы спины, Ленор. Выбрось ногу вперед силой этих мышц. Просто сделай один шаг за раз, Ленор." "Один шаг за раз", - шептала я. "Один шаг за раз", - и сделала первый шаг, а за ним и второй. "К счастью, в тот день, когда ты сделала первые шаги, голова у тебя была на месте", - вспоминал Фред. - "Позитивное мышление - самое главное для пациента в тот день, когда он делает первые шаги. У протеза нет моторчика и электропитания. Это инструмент, заставить который работать, двигаться, ходить должен сам пациент. Он на выходе может дать только то, что ты даешь на входе". Я поддерживала себя, держась одной рукой за релинг, а другой - за костыль. Он сказал, что еще два или три месяца я, вероятно, буду пользоваться костылями. Я не хотела останавливаться. Я продолжала медленно делать шаг за шагом. Внезапно без предупреждения нога подвернулась, и я упала на пол. Это было самое пугающее ощущение, которое я когда-либо испытала в жизни. Я чувствовала себя Алисой в стране чудес, которая беспомощно падает, падает, не зная, куда и почему. Фред, совершенно не впечатленный моим падением, помог мне встать и сказал, что просто колено подломилось и беспокоиться не о чем. "Не о чем беспокоиться?" - в бешенстве подумала я. - "О чем это он? Я верила в эту ногу, я надеялась, что она крепкая, устойчивая, нерушимая". Он продолжил объяснять, что когда я сделала шаг, колено не зафиксировалось. Очень важно использовать вес тела для фиксации колена и теперь я при ходьбе должна все время следить, чтобы колено было защелкнуто. По истечении некоторого времени я буду автоматически чувствовать фиксацию колена. Мне не оставалось ничего, кроме как поверить. Я начала все больше и больше переносить вес на протез. Я экспериментировала с коленом, освобождая и фиксируя его с каждым шагом. Я ощущала удивительный экстаз оттого, что стояла прямо и ровно на "собственных двух ногах". Мой энтузиазм умеряло только гигантское зеркало в другом конце комнаты, в котором отражался алюминиевый скелет, обозначавший место потерянной ноги. Фред снова повторил мне, что беспокоиться о внешнем виде не следует, а нужно сосредоточиться на ходьбе. Поэтому я попыталась отключиться - глазами, разумом и сердцем - от зрелища этой роботообразной штуки, прикрепленной ремнями ко мне и делать один шаг за раз. Через несколько дней терапии Фред сказал, что удовлетворен подгонкой протеза к моим телу и походке. Теперь он готов придать форму вспененному материалу, чтобы он приобрел конфигурацию моей левой ноги. После того, как нога будет сформирована и покрыта косметикой, мы выйдем на улицу, чтобы научиться управляться с бордюрами и тротуарами, входить в двери и выходить из них, подниматься и спускаться по лестницам и переходить дороги. Два дня я сидела в мастерской, взгромоздившись на табурет, пока Фред из огромного куска вспененного материала, напоминавшего ногу толстой клоунессы, старательно и терпеливо фрезеровал изящную ножку 6-го размера [36-37 - прим. перев.]. Он выточил отдельно каждый пальчик, лодыжку, колено с ямочками и бедро (без ямочек, пожалуйста!). Поскольку он внимательно разглядывал мою правую ногу, я старалась повернуть ее так, чтобы она казалась длинной и изящной. Да, как и всякая суетная женщина, я тоже хотела красивую ногу. Я не пыталась возражать, когда он объяснял, что никакой разницы не будет, если он сделает левую ногу чуть больше правой. За несколько месяцев моя правая нога заметно разрастется из-за двойной нагрузки. Когда форма наполнения нас удовлетворила, Фред натянул его на скелет. К моему облегчению, наполнение выглядело не как нога клоунессы, а как двойник правой ноги. Следующим щагом было придание формы ягодице. Сначала он приклеил большой кусок вспененного материала на левую сторону корсета, затем придал ему размеры и форму правой ягодицы. После подрезки корсета по линии талии остался финальный штрих - косметическое покрытие протеза. Поскольку я настаивала на сходстве протеза с настоящей ногой, Фред пригласил мистера Пейтона Масси, который был широко известен в мире кино знаниями и мастерством в изготовлении косметических покрытий протезов. Он разрабатывал руку для "человека стоимостью шесть миллионов долларов" на телевидении, искусственный глаз для Джимми Стюарта [американский актер и боевой летчик Второй мировой войны - прим. перев.] и ряда изувеченных глаз, носов и ушей для разных фильмов Марлона Брандо. Мистер Масси использовал пластик, выглядевший как живая кожа, и обтянул им весь протез. Он покрыл его пигментом под цвет моей правой ноги. Ногти были окрашены моим любимым розовым лаком. Я надела протез перед Фредом и мистером Масси. Когда я посмотрела в зеркало, эффект был поразительный. Я не носила больше роботизированный приделок - я стояла на своих двух прекрасных ногах. По довольным выражениям лиц я поняла, что Фред и мистер Масси так же довольны своим уникальным творениям, как и я. Не колеблясь я вознесла хвалу Богу за это чудо и на одном дыхании поблагодарила Фреда и мистера Масси. "Это прекрасно", - кричала я. - "Это именно то, что мне было нужно. Это моя нога куклы Барби". Я рассматривала себя в зеркале под разными углами. Я не могла найти разницы между ягодицами. Это было сверхъестественно, это было неимоверно! Я спросила Фреда, могу ли я поверх этого всего одевать чулки. Он ответил, что несомненно да и предложил примерить их на меня. Джейн грациозно предложила мне собственную пару. Фред с трудом пытался натянуть прозрачные колготки мне на ноги. Я слышала, как он пыхтит и тихонько чертыхается. В конце концов он предложил мне самой попытаться сделать это. Я приняла вызов и начала вползать в колготки. Но когда я сидела, пористый наполнитель уплотнялся и становился негибким. Фред сказал, что со временем наполнитель растянется, и я смогу управляться с ним проще. Джейн, посмеиваясь, сказала, что сейчас я выгляжу как женщина-змея, дающая странное представление. Но это уже не имело значения: мне удалось натянуть колготки на обе ноги и корсет. После стольких месяцев ношения обрезанных колготок я, наконец, надела их, как нормальная женщина.
Затем я начала тренироваться в ходьбе. Самым тяжелым вначале было приспособиться к значительному весу протеза. Двадцать фунтов стали, пластика и пористого материала, пристегнутые к моему 95-фунтовому телу казались большим, чем я могла перемещать. И все же мне предстояло сделать невозможное. Я должна была вдохнуть в это жизнь и подвижность. Отсутствие культи, подвижной в суставе, усложняло задачу. Фред по-прежнему советовал использовать для выбрасывания ноги вперед мышцы спины и таза. Удивительно, но протез облегчал фантомную боль. Плотно облегавший культю корсет давал ей поддержку, а сосредоточенность на ходьбе отвлекала от боли. Невероятно, но я могла чувствовать, как моя несуществующая ступня касается земли. Толчок от соприкосновения с землей сотрясал искусственную ногу в достаточной степени, чтобы воздействовать на нервные окончания в месте, которое соответствовало потерянной ступне. Даже тогда, когда я мягко ступала на пол, по этому небольшому давлению я определяла положение ступни, не глядя на нее.
В последний день пребывания в клинике Фред сказал, что мы готовы к маленькой прогулке по улице. "Но я завтра уезжаю? Как я успею научиться сходить с бордюров, переходить улицы и делать все эти вещи, о которых ты говорил?" - спросила я недоверчиво. Он сказал, что есть такие вещи, делать которые не может научить даже он. Только постоянная практика может научить меня хорошо ходить на протезе. Садиться в машину и выходить из нее или танцевать мне придется учиться самостоятельно. Только от меня зависит, как протез будет работать. Он может обучить меня основам, но и только. Он заверил меня, что мой дом - не худшее место для практики, чем Голливуд. С костылями в руках для страховки мы двинулись к дверям. Вот и первое препятствие: дверь открылась автоматически, как только я ступила на коврик и очень быстро закрылась. Фред сказал, что все, что от меня требуется - это согласовать скорость ходьбы со скоростью движения дверей. "Но я не могу ходить так быстро, Фред!" - воскликнула я в панике. "Можешь! Если хочешь пройти через эти двери - ускорь шаг". Двигаясь так быстро, насколько у меня хватило смелости, я прошла через двери и вздохнула с облегчением. Мы начали прогулку. Фред привлек мое внимание к неровной поверхности тротуара, предупредив, чтобы я следила за этими неровностями: малейшее изменение толщины дорожного покрытия могло привести к неполному защелкиванию колена. По мере того, как мы прогуливались, я про себя улыбалась тому, в каком необычном месте учусь делать первые шаги. Я предполагала, что мое обучение будет проходить либо в мрачных больничных коридорах, либо в солнечных физиотерапевтических кабинетах, но только не на захудалых улочках Голливуда. Из дверей грязноватых лавок с неоновыми вывесками, кричали зазывалы. На каждом углу к нам приставали женщины всех возрастов и всех размеров. Самым трудным было научиться сходить с бордюров. Я боялась делать при этом первый шаг искусственной ногой, как учил Фред. Я сомневалась в ее способности удержать меня и не сложиться. Сойти с бордюра подобным образом было все равно, что сделать шаг в неизвестность. Заставить себя сойти с бордюра снова и снова означало проявить смелость. Переходить улицы оказалось проще. Единственной трудностью для меня оказалось сделать это до того, как погаснет зеленый свет. После получаса уличной терапии мы вернулись в мастерскую, и Фред сказал, что теперь я могу упаковать свою ногу и ехать домой. "Упаковать мою ногу!" - воскликнула я. - "Но я же хотела надеть ее, как я обещала. Я хочу, чтобы Джозеф увидел, как я схожу с трапа самолета". Фред разумно отсоветовал надевать протез до возвращения домой. Он сказал, что мне необходимо немного больше попрактиковаться, прежде, чем попробовать садиться в самолеты и выходить из них. Он сказал еще, что, возможно, будет проще заехать за ногой по дороге в аэропорт, чем везти ее в гостиницу. Мы с Джейн согласились, сели в такси и поехали в отель. "Давай пойдем за покупками, Джейн, и поищем мне самый красивый брючный костюм в городе", - сказала я. Со времени операции я никогда - даже в тиши спальни - не думала о паре брюк. Сама мысль о пустой штанине была неприемлемой. Но теперь у меня было, чем ее заполнить, и я собиралась купить пару облегающих брюк и продемонстрировать их Фреду и его команде. В бутике рядом с отелем я нашла прелестный голубой трикотажный костюм и купила его, даже не примерив (а как я могла это сделать, когда моя нога лежала в мастерской у Фреда?).
на следующее утро в мастерской мы с Джейн зашли в маленькую смотровую и она помогла мне надеть ногу, потому что мне все еще трудно бвло пристегивать ее самостоятельно. Я села и она помогла мне натянуть брюки, а затем блузку. После того, как я заправила блузку в брюки, я заметила, что талия кажется мне толстой. Это было вызвано тем, что ее охватывал корсет. Фред уже объяснял мне, что он сконструирован таким образом, что оканчивался выше талии. Если бы это было не так, чувствительность пластика, охватывавшего мою талию, к теплоте тела, приводила бы к сползанию корсета с талии. Я была благодарна за это. Выпячивание на талии раздражало, но, во всяком случае, жакет делал его незаметным. Итак, я стояла в брюках 10-го размера [48 - прим. перев.] и не могла поверить, что выгляжу стройной и привлекательной в новом брючном костюме. Я "выплыла" из смотровой, воодушевленная тем, что снова модно одета. Фред и его сотрудники прервали работу и смотрели на меня. Потом кто-то начал аплодировать, затем к нему присоединились остальные. После этой демонстрации мод Фред сказал, что упакует ногу в сумку, чтобы ее можно было пронести на борт самолета, не сдавая в багаж, где ее могут повредить. Пришло время благодарить Фреда и его сотрудников и прощаться с ними. Как я могла выразить благодарность человеку, которые вернул мне подвижность, свободу и гордость? Это было нелегко. Я чувствовал не просто глубокое уважение к нему, но восхищение и преданность, потому что он смог решить сложную задачу - снова сделать меня целой, дав возможность ходить.
Мы успели на посадку за несколько минут до взлета. Стюардесса не могла найти места для длинной громоздкой сумки. "А можно ли ее установить в кабине?" - предложила я. "Почему же нет?" - согласилась она и понесла ее по проходу. На обратном пути в конце полета мы прошли в кабину и поздоровались с пилотами. Я спросила капитана [так в США обычно называют первого пилота - прим. перев.], не будет ли он так любезен помочь мне вынести сумку из самолета. "Конечно", - ответил он. - "Что там, скульптура?" "Нет, моя вторая нога", - улыбнулась я. Он развернулся и закинул сумку с моей ногой на плечо. Пока мы спускались по трапу, он поглядывал на свой экипаж и стюардесс, которые смотрели на нас и подмигивали: "Ну, конечно, если не можешь заполучить всю женщину, можно прихватить ее часть!"



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25718Unread post Didier
19 Feb 2018, 19:36

Без точки опоры

Никому не скажу,
Как часто останавливалась плакать.
Скоро достигну вершины.


Дети, должно быть, заметили из окна, как мы подъезжаем, потому что автомобиль еще не остановился, а они уже стояли у дверей вместе с Аннабель и Джозефом. "Где твоя вторая нога, мамочка", - кричали они, обнимая мою ногу. "На заднем сиденье", - сказала я и подмигнула. - "В коричневом бумажном пакете". Аннабель эмоционально меня расцеловала. Джозеф в своей обычной сдержанной манере быстро поцеловал меня в губы и поспешил занести багаж в дом. Я не могла найти слов благодарности Джейн за те две недели, которые она провела со мной в странном городе, помогая во всем, поощряя меня ходить и неустанно массируя культю, чтобы унять боль. Она бескорыстно отдавала всю себя - ее единственной наградой стало то, что она увидела мои первые шаги и этого, как она сказала, ей было достаточно.
Я распаковала "шедевр Карга" на глазах у семьи, замершей в ожидании. Кристианна восхищенно сказала: "Мамочка, это не серебряная нога и не нога в крапинку, как я думала. Это настоящая нога, мамочка, такая же, как у тебя. Как она мне нравится!" Даниэлле понравились пальчики и розовый лак. Дети немедленно приняли мамину новую ногу. Особенно им понравилось, что она может стоять в углу комнаты, как будто пришла туда по собственной воле. Аннабель расстроенно смотрела на протез, похожий на настоящую ногу. Она сомневалась, как я смогу на нем ходить. Он выглядел таким громоздким по сравнению с моим небольшим телом. Джозеф восхищался протезом с точки зрения механики, находясь под впечатлением от того, как сгибается колено, от формы и конструкции корсета и косметического покрытия. Он удивлялся, как мистеру Масси удалось точно воспроизвести цвет моей загорелой правой ноги. "Надень его, надень", - закричали дети. - "Покажи, как он ходит!" "Завтра, девочки, сегодня мамочка немного устала, но завтра я покажу, как он ходит, обещаю".
Я не выполнила своего обещания. Завтра пришло и прошло, потом прошел еще день, и еще один. Я сознательно игнорировала свой протез, который стоял в углу гостиной, молчаливо бросая мне вызов. Казалось, что я потеряла вдохновение, энергию, волю - чего-то не хватало. Возможно, Фреда, чтобы стоял надо мной, инструктировал, понуждал надеть протез, привести его в действие, ходить на нем. "Я все это уже делала", - думала я про себя. - "Что я еще должна доказывать?" Мне нужно было немного времени восстановить силы после поездки - таким было одно из первых моих оправданий. Вес этой штуки обескураживал, а это было самое жаркое время года - таким было одно из последних оправданий. Можно было подождать, пока похолодает, прежде чем надевать жаркий, удушающий протез. Много позже я узнала, что поиск оправданий и причин не надевать протез - обычный шаблон поведения ампутантов. Изрядная доля ампутантов, вернувшись домой с новым протезом, прячут его в чулан и забывают о нем. Многие ампутанты, которых можно увидеть на костылях или коляске, имеют протезы, спрятанные где-то в темном углу. Особенно это касается лиц с радикальной ампутацией, потому что их протезы тяжелы и неуклюжи. Если ампутант не надевает протез вскоре после того, как он изготовлен, и не носит с утра до вечера, он наверняка останется без него навсегда. Фред как-то объяснил мне перспективы инвалидизации, с которыми я могла бы столкнуться, если бы мне не изготовили протез вскоре после ампутации или я усердно не носила бы его. Вполне вероятно развился бы сильный сколиоз - искривление позвоночника, - мог начаться артрит, могли бы сместиться или срастись позвоночные диски. Я стала бы кривобокой. Некоторые люди, сказал Фред, не могут себе позволить покупку протеза, а некоторые - их очень малый процент - находятся в столь плохом состоянии, что им никак нельзя поставить протез. "За всю свою карьеру я встречал одного или двух таких ампутантов ", - рассказывал он. Почему тогда некоторые ампутанты предпочитают не носить свои протезы в свете столь разрушительных перспектив? Некоторые наслаждаются жалостью, которую вдруг стали вызывать. Но большинство, подобно мне, испытывают двойственные чувства - желание снова ходить и нежелание прилагать для этого значительные физические усилия, долго приспосабливаться к новому способу передвижения.
После того, как нога простояла без дела три дня, Джозеф предложил мне ее надеть. По его тону я поняла, что это был скорее приказ, чем предложение. Я охотно согласилась. Джозеф принес ее наверх в мою спальню. Я попросила его выйти, пока я буду ее надевать. Я еще не готова была делать Джозефа свидетелем моего единоборства с протезом. Я понимала, что должна в первый раз надеть ногу самостоятельно. Джозеф прислонил ногу к кровати и вышел. Я сидела на кровати, сначала просто глядя на ногу. "Она прекрасна", - думала я, - "так похожа на настоящую. Если бы она не была такой тяжелой". Правда, Фред говорил, что в один прекрасный день она станет продолжением моего тела, как настоящая конечность. Но для этого ее нужно носить каждый день, чтобы приспособиться к ней. Даже если пристегнуть ее и сидеть, это поможет приспособиться к ее ощущению и весу. Я встала, взяла ногу и поставила за собой. Затем втиснула бедра в корсет. После того, как они удобно расположились в корсете, я его застегнула. Следующим пунктом были колготки. Натянуть их на левую ногу было сравнительно легко, а с правой возникли проблемы. Мне пришлось извиваться и изгибаться, чтобы преодолеть жесткость корсета и дотянуться до правой ступни. Наконец я это сделала и натянула колготки до талии. Потом обула туфли: сначала на левую ступню, потом на правую. Это было сравнительно нетрудно. Потом мне пришлось снова сесть, чтобы надеть брюки, вставив в них сначала искусственную ногу, потом здоровую. Я встала, чтобы натянуть брюки поверх корсета и застегнуть их на "молнию". Затем я надела блузку, которая прикрыла валик от корсета на талии, и на этом моя процедура одевания была закончена. Словно ребенок, я была вынуждена снова учиться одеваться. Из-за физических усилий я вспотела и с трудом дышала - это была тяжелая работа. Прошло много месяцев, прежде чем я стала профессионалом в этом простом и обычном деле - собрать себя воедино. Я позвала Джозефа, чтобы он поднялся наверх и помог мне спуститься. Он еще не добрался до вершины лестницы, как я увидела его довольное лицо: он увидел меня в брюках, стоящую на двух ногах. Увидеть, как просветлело его лицо, - это стоило приложенных усилий по надеванию чертовой штуки. Джозеф подал мне костыли и предложил спускаться вниз, где мне проще было учиться ходить. Он сказал, что пойдет по лестнице впереди меня на случай, если я начну падать. После того, как я потеряла ногу, было не до этикета. Спускаясь по лестнице, Джозеф шел впереди меня, чтобы подстраховать в случае падения, а поднимаясь - позади, по той же причине. Он первым входил в двери, чтобы убедиться в отсутствии препятствий. На улице Джозеф всегда идет слева, чтобы мне удобнее было брать его под руку левой рукой, а правой - опираться на трость. Прежде, чем шагнуть на ступеньку, я вспомнила все, чему учил меня Фред касательно схода с бордюра. Зажав подмышкой два костыля с левой стороны так, чтобы один из них находился на ступеньку ниже, держась правой рукой за перила, я ступила вниз левой ногой, убедившись, что колено защелкнулось, и затем приставила правую. Длинный спуск по ступенькам был гораздо труднее и опаснее, чем сход с бордюра, но, делая один шаг за раз, и направляемая моим дорогим мужем, я преодолела этот путь. Вау! Еще одно свершение! Я начала ходить по дому с помощью костылей, экспериментируя с разными покрытиями, защелкивая и освобождая колено. Я ходила по ковру в гостиной, по дощатым полам, по линолеуму на кухне, следя за тряпками и детскими игрушками - всем, что могло помешать моему движению. Я вышла наружу на кирпичное крыльцо и, вдыхая запах свежескошенной люцерны, любуясь видом гор вокруг и наслаждаясь ощущением обеих ног, мягко касающихся земли, поняла, что вернулась домой. Я сделала это.
Теперь следующим шагом было возвращение к нормальной активной жизни. Я позвонила Джеку Ройалу, физиотерапевту нашей местной больницы и спросила его, не посодействует ли он моему обучению ходьбе. Я хотела отказаться от костылей как можно скорее; в конце концов, у меня теперь есть нога, зачем мне костыли? Джек сказал, что у него нет опыта обучения ампутантов ходьбе, но пообещал сделать все, что он сможет.
На следующее утро я снова сражалась с одеванием, но это было чуточку легче, чем вчера. С каждым днем делать это становилось все легче и легче. Моя свекровь предложила отвезти меня в больницу, чтобы встретиться с мистером Ройалом. Я поблагодарила ее, но сказала, что мне нужно учиться водит машину на протезе, а сегодня погода не хуже, чем обычно. Она поняла меня.
Когда тем утром я вышла к машине, то машинально открыла дверь со стороны водительского сиденья и попыталась усесться, как обычно. Сделать это сразу не удалось: вспененный наполнитель не пускал ногу под руль. Я подхватила костыли, которые уже спрятала на заднем сиденье и перешла на другую сторону. Дорожка, усыпанная гравием, затрудняла ходьбу. Ступня не могла становиться на ее поверхность достаточно ровно, чтобы колено надежно защелкивалось. Передвигаясь очень медленно и вдвое внимательнее следя за коленом, мне удалось без происшествий перебраться на другую сторону машины. Я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и уселась на него, выставив ногу в дверь. Добравшись до водительского места, я смогла согнуть ногу, пристроив ее под рулем слева от педали тормоза, запустить двигатель и поехать. Что за дивное чувство было снова вести свою машину, снова имея две ноги и две ступни. Но вскоре я заметила, что фальшивую ступню следует все время держать на полу слева от педали тормоза, чтобы случайно не нажать на нее. Малейший поворот тела, например, чтобы посмотреть через плечо, приводил к перемещению левой ступни на педаль тормоза. Через несколько недель я из-за этого чуть не угодила в аварию. Я подъезжала к знаку остановки и, нажав педаль тормоза, не получила ответной реакции. Я почти выезжала уже на занятый перекресток, когда, взглянув вниз, увидела, что левая ступня находится под педалью тормоза. Яростное нажимая на педаль тормоза я никак не могла напугать свою бедную маленькую кукольную ступню, обутую, как настоящая. С визгом машина затормозила как раз вовремя, чтобы избежать столкновения. Инцидент довел меня до дрожи. Я думала: "Мне придется постоянно следить за левой ступней". За этой мыслью пришла следующая: а что, если случится авария и машина загорится, - как тогда мне выпрыгивать или хотя бы достаточно быстро выбираться из машины? До сих пор я боюсь оказаться заблокированной в машине при аварии и не иметь возможности выбраться оттуда.
Я приехала в больницу и, как обычно, подъехала так близко ко входу в физиотерапевтическое отделение, как только было возможно, чтобы сократить пеший путь и сэкономить силы. Парковочные места для инвалидов - желанное зрелище. Я выбралась из машины и медленно пошла ко входу. Дверь оказалась тяжелой, открыть ее было непросто, костыли только препятствовали моим усилиям. Джек встретил меня у входа. "Я просто хочу избавиться от этих костылей", - первое, что я сказала ему. "Спокойнее", - засмеялся он, - "сначала попробуем канадки".
Сейчас Джек рассказывает, что, когда я ему впервые позвонила, он охотно взялся поработать с радикально инвалидизированным лицом. Он сказал. что предложил перейти с подмышечных костылей на канадки не только из-за моего глубокого разочарования ходом дел, но из-за действительно серьезного положения. Он понял. что, если я еще какое-то время буду пользоваться костылями, то стану совершенно зависима от них, а избыточная нагрузка на подмышки может вызвать непоправимые повреждения [судя по этому замечанию, в клинике Майо не научили автора правильно ходить на костылях - прим. перев.]. Прежде, чем мы попробовали канадки - трости с подлокотным упором, - Джек предварительно обследовал меня. Он проверил скованность бедренной мышцы. Мышцы бедра после ампутации, объяснил он, имеют тенденцию к сокращению. Если они укорачиваются, необходимо выполнять комплекс упражнений, направленный на пассивное, активное и поддерживающее растяжение мышц бедра, чтобы увеличить амплитуду их движения. Во время обследования Джек обнаружил мягкость тканей вокруг бедра и нормальное их опухание. Он проверил силу бедренных и брюшных мышц - он оказались слабыми. Если бы я не училась ходить и не делала это регулярно, мышцы вскоре утратили бы тонус и левая сторона просела. Джек подстроил канадки под мой рост и сказал, что опора на кисти для меня будет предпочтительнее опоры на подмышки. С помощью Джека я начала учиться ходить с канадками. Пока я старательно ходила по коридорам, я вспоминала, что пять месяцев назад сидела в одном из этих кабинетов, ожидая смертного приговора. Теперь я могу пройти мимо этого кабинета, оставив позади страхи и неопределенность тех ужасных дней и вместо этого посмотреть в будущее, когда я пойду всего с одной тростью, а в один прекрасный день - вообще без трости! Я шокировала Джека, ступив за порог на канадках, а затем сев в машину. "Мне больше не нужны костыли, Джек! Спасибо!" - закричала я, уезжая.
Попрактиковавшись неделю на канадках, я перешла на стандартную трость. С одной тростью в руке, говорил Джек, мои функциональные возможности, такие, как шаги в сторону, ходьба вверх и вниз по лестницам, усаживание в машину, значительно расширялись. Другими словами, сказал он, я могла развивать проприоцепцию. Проприоцепция означает знание положения тела и конечностей без помощи зрения. Обычные люди обладают этим умением благодаря специальным сенсорным нервам в мышцах. С потерей конечности теряется и проприоцепция. После надевания протеза через некоторое время начинается повторное "обучение" нервных окончаний. Видимо, из-за сверхчувствительности нервных окончаний в моей культе, у меня сохранялось ощущение обеих ног. Очевидно, это постоянное ощущение было скорее благословением, чем проклятием. Сначала мне было трудно ощущать только одну тросточку вместо надежной и постоянной поддержки костылей, а потом - канадок. Но внезапно я стала больше рассчитывать на свой протез, поверив, что он работает так, как и должен. При спуске с бордюров и при подъеме по лестнице поддержка одной лишь тросточки стала пугающей, и мне поневоле пришлось полагаться на эффективность творения Карга. Я была так непохожа на прежнюю Ленор, вечно спешащую, буквально перепрыгивающую тротуары и бровки. Но я могла выбраться в город на собственных ногах, ходить по улицам на собственных ногах, и поэтому несхожесть с прежней Ленор не имела значения. Важно было то, что я это делаю. Я не могу перебегать улицы, но действительно хожу и делаю это практически нормально, уверенно выбрасывая ногу вперед при каждом шаге, а не в сторону, что было бы гораздо проще. Я по-прежнему затрачиваю при ходьбе примерно вдвое больше энергии, чем обычные люди, но и удовольствия от ходьбы получаю вдвое больше. Поскольку ампутанты затрачивают на ходьбу вдвое - втрое больше энергии, они больше устают, что ведет к депрессии. Я чувствовала опустошение после тренировок с канадками, да и сейчас после дня, проведенного на ногах, сильно устаю, но вместо того, чтобы рассматривать ходьбу, как препятствие, я рассматриваю ее, как вызов. Джек был уверен, что я быстро перейду с костылей на трости, потому что, помимо молодости и здоровья, я спешила вернуться к мужу, к детям и к работе. Это давало дополнительный стимул ходить и делать все, что необходимо для возвращения к нормальной жизни. В других обстоятельствах ампутанты могут быть не столь мотивированными. Мужчина-кормилец, мужчина-добытчик, которому не особенно нравится его работа, например, может иметь больше трудностей с обучением ходьбе, потому что это означает возврат к опостылевшей работе и конец семейной опеки. Желание возвратиться к обычной жизни саботируется избавлением от бытовых тягот, которое дает инвалидность.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25719Unread post Didier
19 Feb 2018, 19:37

Без точки опоры (продолжение)

Внезапно окончилось лето и в воздухе повисли отчетливыие приметы осени. Месяц за месяцем я продолжала делать успехи. Вскоре я могла заниматься домашними делами без трости. Однако и тогда, и теперь на улице я хожу с тростью. Это не только дополнительная опора, которая дает возможность разгрузить культю, это еще и предупреждение для прохожих, чтобы они меня случайно не задели. Я везде искала привлекательную трость. Единственным местом, где я могла рассчитывать их найти, были ортопедические магазины. Наконец в "Доме Тростей" в Вествуде я нашла трость не прото красивую, но и надежную. Вместо обычной изогнутой ручки эта трость имела ручку в виде буквы "Т", которая удобно лежала в руке и позволяла уверенно ее удерживать. "Дом Тростей" предлагал трости, способные удовлетворить любую прихоть, любую фантазию. Там были трости с флягой или с кинжалом внутри. Ассортимент был неверотным, а цены колебались от самых низких до самых высоких. Я приобрела две трости, одна выглядела, как хлыст для верховой езды, другая была сделана из оргстекла. Ручка одной из тростей имела форму головы гончей. Мои новые трости, гладко отполированные, можно было использовать не только, как опору при ходьбе, но и как аксессуар костюма - именно такое впечатление я собиралась производить.
Шли дни, и поля вокруг дома сковал мороз. Домашние заботы становились все легче и легче выполнять. Надевание протеза и ходьба вверх и вниз по лестнице уже не требовали таких усилий. На работу по дому уходило всего полдня всместо целого дня, как вначале. Готовить пищу на двух ногах удавалось гораздо быстрее, чем на одной. Я могла свободно накрывать стол и убирать со стола, не нося гирлянды чашек и тарелок, потому что руки не были заняты костылями. Одним из важных преимуществ ношения протеза стало то, что это давало гораздо большую разгрузку здоровой ноге. Как только она уставала, я переносила вес тела на протез.
Приближались праздники. Уже второй год мы собирались праздновать Рождество в большом, удобном, старом доме. Я была уверена, что Рождество 1974 года не должно отличаться от Рождества 1973 года. Мои друзья не могли понять, почему для меня так важно делать все, к чему я привыкла. Как могли они понять то отчаяние, пережив которое, я хотела, чтобы все было так, как до потери ноги? Я хотела готовить, развлекаться и участвовать во всех праздничных мероприятиях, как делала это раньше. Я начала с украшения дома в первую неделю декабря. Мы с детьми развешивали гирлянды падуба [традиционное рождественское декорирование помещений в США и Великобритании], разглаживали и повязывали на них длинные красные ленты, сплетали гирлянды маленьких желтых лампочек на каминном экране и расставляли пуансетии [пуансетия или рождественская звезда - традиционный рождественский цветок - прим. перев.] в маленьких красных корзиночках по всем жилым комнатам. Это было нелегко, и я уставала часами стоять, украшая дом, но я сделала это. Я хотела, чтобы дом приобрел такой же праздничный приветливый вид, как и год назад. После того, как дом был украшен, я начала свою привычную праздничную готовку, пекла вкусности для детей и подарки для друзей и соседей. Раскатывая тесто или делая то, что требовало долгого нахождения в одном месте, я садилась на табурет. Я продолжала также готовить показы мод, более грандиозные и зрелищные во время праздничного сезона.
Как раз во время праздников, на вечеринке у друзей, Джозеф неожиданно пригласил меня танцевать. Липкий страх оттого, что я не смогу танцевать на протезе, сдавил горло, когда я встала и Джозеф повел меня туда, где танцевали все. Друзья сделали вид, что не обращают на нас внимания, Джозеф привлек меня к себе, и мы начали танцевать. Он крепко держал меня, и мне как-то удалось следовать каждому его шагу. Сначала я опиралась, главным образом, на здоровую ногу, но, как только почувствовала себя безопасно в объятиях Джозефа, стала переносить вес и на протез. Мы танцевали! Не с такой грацией, легкостью и умением, как раньше, но в том же ритме и с той же эйфорией, которую я всегда ощущала в руках мужа. Мне самой не верилось, что я снова танцую, как обычно, следуя каждому движению Джозефа и наслаждаясь каждой минутой. После этого первого "урока" с мужем, я начала все больше преуспевать в танцах. Рок, джиттербаг, латина - все это я освоила. Наши друзья-мужчины перестали сомневаться, что им делать в моем присутствии. Они поняли, что, раз я могу танцевать с Джозефом, то почему не с одним из них? Каждый раз, когда я танцевала с друзьями, возрастала их уверенность и в моих способностях, и в своих возможностях удерживать и вести меня. Когда мы танцевали с моим добрым другом Джо Соллесом, люди действительно останавливались посмотреть на наши эффектные развороты, наклоны и вращения.
Когда я в первый раз танцую с кем-нибудь, мне кажется, что он очень негибок и неуклюж, как будто это у него деревянная нога, а не у меня. В медленном танце исключительно важно, чтобы партнер держал меня очень близко, мягко прижимая к груди, и просто вел, давая мне возможность позаботиться об остальном. После того, как партнер удостоверится в том, что я могу следовать за ним и тотчас же не разобьюсь, мы начинаем вместе получать удовольствие от танца. Через два года, когда Фред Карг заехал на одну из наших ежегодных рождественских вечеринок, я пригласила его танцевать. Чем больше мы танцевали, тем чаще Фред восклицал: "Невероятно! Невероятно! Если бы я сам не построил эту штуку, я ни за что бы не поверил!" Я думаю, протезист не часто получает возможность танцевать с одним из своих творений. Фред был ошеломлен моими танцевальными возможностями, а я был воодушевлена тем, что могу дать жизнь 12-фунтовому [5,44 кг - прим. перев.] приспособлению, прочно прикрепленному к моим бедрам. Да, я могу танцевать, затрачивая вдвое больше энергии, чем обычный человек и перегружая свое единственное колено, как базисную точку тела. Стоит мне протанцевать весь вечер, с дополнительным весом своей механической пары, моя правая ступня распухает и покалывание в ней сохраняется два или три дня. Но снова танцевать - это стоит и напряжения, и боли, и - чего угодно. Кроме того, я установила, что, чем больше я танцую, тем слабее болезненные ощущения. Есть, однако, и отрицательные стороны. Мне стыдно в этом признаваться, но я ничего не могу с этим поделать: когда мой муж танцует с умелой партнершей, я ей завидую, завидую ее грациозным движениям, тому, как она следует каждому его шагу. Его движения тоже кажутся более раскованными и менее сосредоточенными, когда он танцует с ней. Потому ли это, что он не опасается, что под его партнершей подломится колено? Потому ли это, что ему не приходится толкать перед собой 12-фунтовое чучело, пытаясь получить от него хоть какой-нибудь отклик? Я не могу отделаться от этих навязчивых мыслей, когда мой муж безо всяких усилий скользит с другой женщиной по танцевальному полу. Наверное было и что-то такое, что потерял Джозеф.
Наша рождественская вечеринка в том году, я думаю, была еще удачнее, чем в прошлом. Я чувствовала возбуждение от того, что могла стоять на двух ногах, приветствовать наших гостей, самой готовить обед, наблюдать, как мои дочки и мои племянницы, одетые в лучшие праздничные наряды, играют в маленьких хозяюшек, видеть на лице мужа счастье оттого, что семья собралась вместе, и развлекать родителей и друзей, как мы всегда делали в прошлом. В Сочельник, уложив детей в постель и прочитав им "Ночь перед Рождеством" [стихотворение Клемента Мура - прим. перев.], я немного задержалась у их кровати. Я всегда радовалась тому, что мои дети уже ходят, особенно по возвращении из клиники. Как трудно бы пришлось, если бы они были младенцами в пеленках. Мне не удалось бы носить их на руках или качать на коленях, особенно Даниэллу, которая все время просила: "Покачай меня, мамочка. Поноси меня". Мне пришлось бы сидеть и придумывать, чем компенсировать невозможность поднять ребенка, который еще недостаточно подрос, чтобы понять, почему мамочка больше не может взять его на ручки. Почему так часто мы забываем простые мелочи, такие как возможность взять на руки своего ребенка? Я никогда не задумывалась, сколько удовольствия приносит простое действие - забрать своего ребенка из школы. Обычно это было довольно скучным занятием. Теперь я каждый раз благодарила Бога за возможность самой поехать в город и, если нужно, посидеть и подождать, пока мои девочки выбегут из класса мне навстречу. Это было неописуемое счастье - видеть их, разгоряченных и взъерошенных, с сумками, летавшими во все стороны.
После Рождества мы с Джозефом сняли дом на пляже, чтобы провести месячный отпуск с друзьями. Когда мы туда приехали, я ощутила внезапно острое желание почувствовать песок под ногами. Я не могла сосредоточиться на распаковке вещей. Океан ревел, гремел - звал меня. Пока я продолжала раскладывать вещи, на меня напала всепоглощающая грусть. Она сильно напоминала жалость к себе. "Как я смогу ходить по пляжу?" - спрашивала я себя. - "Это нечестно. В конце концов, из всей компании только мы с Джозефом любили бегать по пляжу и плавать в океане". Такие мысли, если их лелеять, могут разрушить личность. Я никогда не высказывала их вслух - ни Джозефу, ни кому-либо другому. Мне было слишком стыдно. Как я могла разрешить кому-нибудь узнать, что завидую тому, что у них две ноги? Пока я все глубже погружалась в уродливую жалость к себе и самобичевание, Джозеф внезапно сказал: "Да ну их, эти вещи, пойдем погуляем по пляжу". "Погуляем по пляжу!" - саркастически повторила я. - "Как я могу гулять по пляжу с этой штукой на себе? Она провалится в песок и я упаду!" "Возможно", - резонно заметил Джозеф. - "Но если ты упадешь, ты поднимешься и пойдешь дальше". Рука об руку мы с Джозефом пошли по заросшей тропе к пляжу. Придерживаться тропинки было само по себе достаточно трудно. Моя "фальшивая" ступня постоянно цеплялась за траву. Когда она там запутывалась, Джозеф невозмутимо вытаскивал ее из зарослей. Как только мы вышли на песок, ступня освободилась от цепких объятий травы, но зато начала увязать в песке, словно в рыхлом снегу. Единственным способом освободить ее было наклониться вправо, опираясь на трость. Когда я наконец уловила ритм ходьбы, идти стало легче, хотя и не быстрее. Я шла по пляжу и была способна делать что-то, что несколько минут назад казалось невозможным. Теперь я могу ходить по пляжу одна, но ничего не могу поделать ни с отсутствием ощущения песка под ногами, поскольку на протезе всегда должна обувать туфли, ни с потерей хорошей физической нагрузки от бега по пляжу. В тот день, конечно, было недостаточно тепло, чтобы плавать, но солнце светило и мне хотелось проверить, могу ли я по-прежнему плавать в океане. Я могла замерзнуть, но все еще хотела нырнуть. Джозеф решил, что я сошла с ума, но помог мне вернуться в дом, переодеться и взять костыли. Ходьба на костылях по пляжу оказалась гораздо быстрее и легче ходьбы на протезе, и я смогла ощутить песок между пальцами ноги. Следующей дилеммой было войти в воду, чтобы плавать. Я зашла на костылях в воду так далеко, как только могла, забросила костыли на берег и нырнула в волны прибоя. Вода была холодной - просто ледяной, - но это не имело значения: я действительно плавала в океане, качаясь на волнах. Были два важных обстоятельства, которые я осознала в тот день. Одно из них - не следовать с волной слишком далеко на мелководье. Если бы меня вынесло на мелководье, я оказалась бы в положении кита на мели. Подобно киту, я не смогла бы плыть обратно в океан. Второе - при желании выйти на сушу нужно было убедиться, что волна достаточно велика, чтобы вынести меня прямо на берег: возможности идти у меня не было. Спустя некоторое время Джозеф пошел доставать меня из воды. Я прокатилась на волне, используя тело, как доску для серфинга, до того места, где Джозеф поджидал меня с костылями. Двое мальчиков, игравших в песке, уставились на меня и один из них простодушно спросил: "Тетя, что случилось с вашей ногой?" "Акулы", - небрежно ответила я.
(продолжение следует)



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25830Unread post Didier
21 Feb 2018, 17:39

Без точки опоры (окончание)

В доме я не могла сидеть без дела, пока женщины выполняли всю работу. Каждый день две женщины составляли меню (если мы собирались оставаться дома и есть), ходили за покупками, готовили и убирали. На следующий день две другие пытались оказаться изобретательнее своих преджественниц. Я была в состоянии выполнять свою долю работы, когда знала, как и что делать. Однако каждый раз, когда меня просили что-то сделать, я не находила ничего лучшего, чем сказать: "Попросите ЛуЭнн, я - увечная". Это не приносило результата. Они никогда, ни тогда, ни теперь, не позволяли мне думать о себе, как об увечной. Со дня опрации я занималась домашним хозяйством только самостоятельно. На пляже я поняла, что забыла, как просто было моим подругам вскакивать и приносить кофе своим мужьям. Я заметила, как просто им было застилать постели, мыть полы и просто передвигаться. Я заметила, как просто им было вздремнуть днем, не имея необходимости снимать 12-фунтовый корсет с протезом. А когда они просыпались и лениво фланировали на кухню за бокалом вина или чашкой кофе, им не было нужды снова пристегивать для этого протез. Бьюсь об заклад, пока они неделю не пожили рядом со мной, им и в голову не приходило оценить саму возможность переходить из комнаты в комнату. Меня приводил в замешательство тот факт, что никто, кроме меня, не испытывал от этого дискомфорта. Я спрашивала Бога, почему я не только лишилась ноги, но и страдаю от постоянной, надоедливой боли. В новом, 1975 году я преисполнилась решимости покончить с этими завистливыми мыслями, возникавшими только оттого, что им было проще жить, чем мне; покончить с мыслями о постоянной фантомной боли и вместо этого сосредоточиться на ходьбе и радости ожидания следующего года.
Как-то раз, когда мы делали покупки в поселке, ко мне прибежал Тони."Только что я видел девушку, выходящую из такси, она выглядела так, как будто перенесла такую же операцию, как ты", - сказал он возбужденно. "Как ты об этом догадался?" - спросила я. "Она не носит протез и на ней была ажурная юбка-мини". Мы пересеклись с ней, когда она выходила из ювелирного магазина с группой своих друзей. Я остановила ее и спросила, могу ли я с ней поговорить. Привычка останавливать других ампутантов сохранилась у меня до настоящего времени. Меня всегда интересует, почему одни носят протез, а другие предпочитают костыли, почему одни ходят таким образом, а другие - иным. Есть множество вопросов, дать ответ на которые мне может только другой ампутант. Некоторые удовлетворяют мое любопытство. Некоторые, напротив, не проявляют снисходительности к моей настырности. Женщина, которую я остановила на улице пляжного поселка, была красива. Казалось, что она латинского происхождения, высокая и стройная. Ее нога была ампутирована выше колена и короткая юбка не скрывала культю. Она не поверила ни тому, что я - ампутантка, ни тому, что я ношу протез при такой высокой ампутации. Она потеряла ногу двадцать лет тому назад из-за рака кости, на протяжении этого времени пробовала носить протезы разного типа, но безуспешно. Они на ней все время подламывались, были излишне тяжелыми, слишком громоздкими или слишком уродливыми. Она потрогала мою ногу, похожую на настоящую, тщательно ее исследовала с недоверием и восхищением. Я сказала, что если мне смогли изготовить протез при такой радикальной операции, то ей смогли бы и подавно. Но она ответила, что так разочарована многочисленными неудачными попытками протезирования, что утратила всякую надежду на это. Несмотря на это, ее друзья стали наперебой говорить, как здорово было бы, если бы она смогла ходить без костылей, и настаивать, чтобы она узнала имя моего протезиста. Словно ученая собачка, я показала ей несколько фокусов: согнула и разогнула колено прошлась туда-сюда и проделала несколько танцевальных движений. Больше я никогда эту женщину не видела и часто спрашиваю себя: попробовала ли она еще раз протезироваться? Наверное, нет. Тот, кто за двадцать лет приспособился жить на костылях, обычно не станет пробираться через множество препятствий в поисках функциональной и привлекательной ноги. Это правда, что некоторые ампутанты чувствуют себя более подвижными, не будучи отягощенными весом пристегнутого к ним протеза, и не думают о том, как они выглядят со стороны с единственной ногой. Но я всегда чувствовала сожаление о том, что они не осознают, как важны свобода рук от костылей, удовлетворение от того, что на тебя не глазеют, и уверенность в возможности надеть любую одежду, не подворачивая и не закалывая пустую штанину.
Прошли последние зимние и первые весенние месяцы, и я продолжила учиться тем вещам, которые были для меня столь естественными и которые теперь представляли большие проблемы. Как-то днем Джозеф зашел домой и спросил, не хочу ли я поехать с ним на одно из ранчо, где ему нужно было внести изменения в систему орошения. Мы поехали на ранчо в Банту. Джозеф остановил пикап, вышел, взял лопату из кузова грузовичка, обернулся и сказал: "Я на минутку, милая. Послушай пока радио". Обычно я выпрыгивала из машины и сопровождала его. Но сейчас он понимал, что мне невозможно будет угнаться за ним, а тем более перебираться через ирригационный канал и месить грязь на его берегах, поэтому благоразумно велел обождать его. Я осталась в грузовичке одна. Солнце уже садилось, а я смотрела, как Джозеф удаляется в болотных сапогах с лопатой на плече, как его фигура становится все меньше и меньше, и мне остро захотелось быть с ним там. Я чувствовало, как лицо повлажнело от слез жалости к себе, стекавших по щекам. Я яростно вытерла слезы, рывком открыла тяжелую дверцу пикапа и спустилась на землю. "Я переберусь через канал", - процедила я сквозь зубы, - "и пойду к своему мужу". Я начала взбираться по крутой дамбе. Поскольку у меня с собой была трость, я могла наклоняться вправо и здоровой ногой "подгонять" искусственную. Я почти ползла, упорно карабкаясь на насыпь. На ее вершине я облегченно вздохнула и взглянула на мужа с признательностью: Джозеф не смотрел вверх, продолжая менять трубы. При этом я чувствовала, что он уверен: я борюсь с обстоятельствами и иду к нему. Я начала спускаться, внимательно контролируя каждый шаг, удостоверяясь в защелкивании колена и избегая любых препятствия, могущих помешать мне дойти до мужа. Наконец я сделала это. Когда я подошла к нему, он поднял голову и сказал: "Привет, что ж ты так долго?" Врожденное умение Джозефа не вмешиваться, когда он видел мои усилия сделать что-то самостоятельно, наверное, было величайшим стимулом для реабилитации. Иногда я взывала к его снисходительности к моей боли, усилиям, увечью. Он не поддался. Ни разу он не позволил мне уклониться от обязанностей или от проблем.
Незадолго до тридцать третьего дня рождения я позвонила Фреду и сказала, что мне пришло время снова ездить верхом. Я не ездила уже больше года и, хотя не намеревалась участвовать в скачках с препятствиями, действительно хотела снова сесть в седло. Мой протез позволял мне ходить, но не покрывать большие расстояния. Часто по вечерам я сидела на крыльце, глядя, как солнце садится за горы, страстно желая совершить длинную прогулку по дороге и затем через поля. Физически я была в состоянии сделать такое, но это потребовало бы слишком больших усилий. А на лошади, думала я, можно было бы заехать далеко. Я даже испытала компенсаторное ощущение скачки. Я полетела в Лос-Анджелес с новой спутницей - мой дочерью Кристианной. Джозеф был занят весенними полевыми работами, да и я не хотела, чтобы он летел со мной. Я должна была сделать это сама. К тому времени, как я прибыла в клиику к Фреду, он уже сделал гипсовый слепок с моего первоначального корсета. Скелет будущего протеза тоже был собран. Фред не был уверен, что я снова смогу ездить верхом. Он сказал, что, если мне удастся сесть на лошадь, я буду, вероятно, первым из пациентов, подвергшихся гемипельвэктомии, кто это сделал. Многие ампутанты ездят верхом, но у них культи подвижны в тазобедренном суставе, что позволяет им держаться в седле. При гемипельвэктомии такой культи не остается. Многие предпочитают ездить без протеза из-за оасности повиснуть в седле в случае падения. Но ездить без протеза можно, если от ампутированнной ноги что-то осталось, хотя бы пару дюймов.
В первый день в Лос-Анджелесе мы поехали на конюшню где-то на Голливудских холмах. Фред пытался усадить меня в седло, но у него ничего не получилось. Протез, который был на мне, не позволял широко расставить ноги в седле. Фред сказал, что с моим протезом я в седло не сяду - в этом он убедился. Ему просто нужно было понять, как отрегулировать мою новую ногу. Он измерил ширину седла и предпринял еще некоторые действия. Оттуда мы поехали прямо в клинику. Моя нога для верховой езды была гораздо тяжелее - 15 фунтов, не меньше, - и была далека от того, чтобы назвать ее даже хорошенькой. Фред резонно заметил, что незачем тратиться на наполнитель и косметическое покрытие, если все, для чего она предназначена - это верховая езда. В конце концов, верхом ездят обычно в брюках. После того, как регулировка была признана удовлетворительной, в последний день моего пребывания в Лос-Анджелесе мы снова поехали на конюшню. С помощью хозяина конюшни Фред помог мне сесть на большую, старую и спокойную кобылу. Устроившись в седле, я смогла сесть ровно. Фред согнул мне колено, и нога повисла в нескольких дюймах от лошадиного рта. Я не могла заправить ступню в стремя, она была недостаточно гибкой. Усевшись в относительно удобном положении, я пустила лошадь медленным шагом. Прошло больше года с тех пор, как я последний раз сидела на лошади, и я так ждала удобного случая. Но получать удовольствие от верховой езды было некогда. Я была слишком напугана, просто панически. Ощущение от сидения на высокой лошади без естественного равновесия настоящей ноги было пугающим. "Чучело", свисавшее так близко от лошадиного рта, что лошадь могла укусить его, когда ей вздумается, в какой-то степени придавало равновесие, но мне казалось неестественным ездить, не вставив ногу в стремя. Мне недоставало управления лошадью двумя ногами. Поэтому, поездив несколько минут, я сказала, что готова слезать с лошади. Фред почувствовал мое замешательство и сказал, что время и практика - вот все, что мне нужно, чтобы приобрести уверенность. Протез будет работать, заявил он, но мне придется заново учиться ездить верхом. Я поняла, что смогу сойти с лошади самостоятельно, высвободив правую ногу из стремени и перебросив ее через конскую спину. Я легла на живот, убедилась, что колено надежно защелкнуто и спрыгнула на обе ноги. Сейчас я могу ездить на лошади, используя протез, на котором хожу. Но для того, чтобы сесть в седло, мне необходима помощь.
После того, как мы с Кристианной возвратились домой, протез для верховой езды занял угол, который обычно занимала моя нога для ходьбы. И, подобно ей в свое вемя, он стоял там, покинутый. Через пару дней после нашего возвращения позвонил Тони и сообщил, что хотел бы заехать и посмотреть, что придумал Карг для верховой езды. Приехав днем, он едва поздоровался и сразу помчался в гостиную, где, как он догадывался, в углу стояла нога. Внимательно исследовав ее, он повернулся ко мне и спросил: "Когда мы поедем верхом?" "О, я не знаю, возможно, на следующей неделе..." "На следующей неделе?" - переспросил Тони. - "А почему не завтра?" "Завтра?" - я чуть не взвизгнула. - "Тебе не кажется, что завтра - это слишком рано?" "Рано? Рано для чего? Ты сказала, что уже попробовала ездить верхом в Голливуде, не так ли?" "Ну, да, но я ездила всего несколько минут на небольшой площадке". "Тем больше причин попробовать снова и не мешкать. Это словно упасть с коня - если ты тотчас же не заберешься на него снова, уже никогда не сядешь в седло. Кроме того, у нас будет 8000 акров, чтобы поездить верхом". Последние месяцы Тони и его сын Грег держали мою лошадку у себя и ежедневно ее выезжали, чтобы сделать поспокойнее - для меня. На ней не ездили больше года, поэтому она стала более норовистой. Она была лошадью для скачек с препятствиями, и ее чрезмерная отвага, которая всегда меня возбуждала и была необходима для соревнований, теперь нуждалась в усмирении. Тони и Грегу каким-то образом удалось это сделать. В результате я согласилась ехать к Тони на следующий день. Но одно дело сказать себе и другим, что ты снова собираешься ездить верхом, а другое - это сделать. На следующее уто я заставила себя надеть тяжелую ногу для верховой езды. Ходить на ней оказалось значительно труднее, чем на моем первом протезе, из-за веса и гибкости колена, но при верховой езде это не имело значения.
Приехав на ранчо Коста, я была удивлена, что Мисси уже оседлана и терпеливо дожидается в коррале. Я зашла на кухню, где Энн и Тони пили кофе. Я начала нетерпеливо забрасывать Тони вопросами: "Как ты научил Мисси спокойно стоять на месте? Почему она не топчется и не пританцовывает, как обычно, когда я ее привязывала?" Тони объяснил, как они с Грегом работали с лошадью каждый день, успокаивая ее, и что мне теперь совершенно безопасно ездить на ней верхом. Я прикончила чашку кофе, попросила вторую, а за ней - третью. Я тянула время. В конце концов Тони сказал: "Пойдем, Ленор! Вернем твою попку в седло". До этого момента я была такой оптимистичной, такой уверенной, что снова буду ездить верхом, что не только сама поверила в это, но и убедила всех остальных. Однако, как только Тони помог мне взгромоздиться на Мисси, меня посетили совсем другие мысли: "Что, если Мисси упадет? Как я соскочу? Что если протез застрянет в седле, Мисси запаникует и понесет, волоча меня?" "О, Господи, не думаю, что я с этим справлюсь", - произнеса я вслух. "Успокойся, Ленор. Я рядом, а Мисси ведет себя безупречно", - сказал Тони. Он был прав. Обычно Мисси начинала движение, когда я готовилась на нее сесть, иногда даже до того, как ставила ногу в стремя - скверная привычка, от которой я никогда не пыталась ее отучить, потому что любила догонять ее и запрыгивать на спину. Кроме того, ей, должно быть, доставило беспокойство то, что я сажусь на нее с противоположной стороны. Обычно на лошадь садятся слева. Мне приходилось делать это справа, потому что я использовала силу здоровой ноги, чтобы встать в стремя и забросить себя в седло. Но для того, чтобы я поднялась достаточно высоко, Тони складывал руки в замок и подставлял их под мою правую ступню. Утвердившись в его руках, я хваталась за переднюю и заднюю луку. Тони подбрасывал мою ступню к стремени и одновременно толкал протез через спину лошади, затем перебегал на левую сторону и подтягивал его в нормальное положение для езды. Как только я оказавлась в седле, мой первоначальный оптимизм потихоньку начал возвращаться. Первое, что не понравилось Тони, - как искусственная нога свисала с левой стороны. Он решил что-нибудь сделать, чтобы водворить ногу на место, прибавив чуть больше стабильности, но и не дать застрять в седле при падении. Он взял кусок железа в форме полумесяца, обернул его пористой резиной и обмотал изоляционной лентой. Затем он привязал кусок сыромятной кожи к середине полумесяца и пристегнул другой конец к основанию седла. Теперь я могла держать бедро искусственной ноги в этой впадине и удерживать равновесие, налегая на нее. Вместе с тем приспособление позволяло мне свободно вывалиться из седла при падении. Когда мой протез был расположен в такой "рогатке", я могла сохранять ровную посадку в седле. Корраль, в котором я ездила, был очень маленьким. Я спросила Тони, можно ли мне поездить в большем коррале. Сначала он был обеспокоен, потому что больший корраль имел заметный наклон, и он опасался, что я могу упасть вперед или вправо. Он разрешил мне ездить только после того, как я заверила его, что сохраняю равновесие в седле достаточно, чтобы компенсировать наклон площадки. Чтобы устранить разбалансировку и предотвратить сползание седла вправо, мне пришлось переносить вес тела влево. После получаса тренировки, моя уверенность выросла настолько, что я объявила: "Я готова, Тони. Открывай ворота!" "Подожди, я возьму своего коня и поеду с тобой", - ответил он. В предвиденье совместной поездки, конь Тони уже стоял оседланный. Тони открыл ворота и мы покинули загон. Еще один барьер рухнул. Когда мы выехали за ограждение, я испытала радостное чувство свободы. Это было так легко. Первый раз после ампутации я двигалась грациозно и без видимых усилий по грязным тропам, по камням, зарослям травы, сусличьим норам поднимаясь и спускаясь по склонам оросительных канав, по лужам - по всем тем вещам, которые были серьезным препятствием при ходьбе. И ничего, что при этом я сидела на спине четвероногого создания. Важно было то, что могла это делать, преодолевая пространство. "Теперь я все могу делать", - думала я про себя. - "Бегать, прыгать, карабкаться, преодолевать большие расстояния". Пока мы ехали, ни у кого не возникала потребность разговаривать. Я была наедине с собой, при этом внимательно следя за предметами, окружающими меня. Легкий бриз, обдувающий лицо, солнце, пригревающее спину, пыль тепло. Была весна. Зеленели холмы. Цвели дикие цветы. Небо было безоблачным, голубым и ярким. Я вдыхала восхитительную смесь запахов кожи и конского тела и ощущала, как вздрагивают мощные, но чувствительные мышцы лошади подо мной, ожидая команды. Я слегка толкнула Мисси под ребра, и она поскакала галопом, Тони за мной. Пока я мчалась к вершине холма, слезы, смешавшись с грязью и потом текли по моему лицу. Достигнув гребня холма, мы остановили лошадей и я оглянулась на Тони в поисках знака одобрения. По его блестящим глазам я поняла, что он более, чем удовлетворен. Мои друзья до сих пор удивляются, как я рискнула тогда заняться верховой ездой, почему это было так важно для меня. Помимо обыкновенного удовольствия это было еще и возможностью заняться спортом. Я не могу играть в теннис, бейсбол, волейбол и другие спортивные игры, которые я любила, но могу ездить верхом. Я не должна сожалеть о себе каждый раз, когда мой муж устраивает теннисный матч с друзьями. Я просто еду на верховую прогулку. До рождения Кристианны я часто каталась на ранчо одна, иногда прихватив в седельную сумку еду и доезжая до места, где работал Джозеф. Я мечтала, как в один прекрасный день у меня появятся дети и как они будут со мной ездить верхом на пикники и на дальние прогулки в поля к отцу. Когда родилась Кристианна, я не могла дождаться, когда она подрастет достаточно, чтобы учиться ездить верхом. Когда ей исполнилось два года, мы подарили ей пони на Рождество, и я стала обучать ее верховой езде. Мы ездили вместе и моя мечта частично осуществилась. После операции я чувствовала, что Даниэлла в этом смысле обделена. Но как я могла ее обучить езде, когда она достаточно полрастет? Однако после того славного дня на ранчо Коста я уже могла осуществить свою мечту ездить верхом с обеими дочерьми. Джозеф не очень любил верховую езду, он предпочитал выращивание крупного рогатого скота, бросание лассо и состязания по родео. Когда бы он ни занимался одной из этих вещей, я сопровождала его верхом. Это давало мне возможность быть с ним. Я знаю, что заниматься верховой ездой для ампутанта исключительно опасно. Я не пытаюсь преуменьшить этот факт. Но, как я выяснила, есть несколько факторов, снижающих опасность. Я не пристегиваюсь к седлу и не пристегиваю ногу к стремени. Я пытаюсь постоянно сохранять равновесие, компенсируя телом то, чего у меня нет. И, наконец, я катаюсь только на хорошо выезженой спокойной лошади. Даже при этих предосторожностях риск остается. Но, на мой взгляд, преимущества от физической активности перевешивают.
В настоящее время у меня есть возможность заниматься и другими видами спорта, кроме верховой езды. Велосипед - трехколесный аппарат со вспомогательным мотором на переднем колесе, позволяющий мне передвигаться со скоростью до двадцати миль в час [примерно 33 км/ч - прим. перев.]. Все, что мне надо делать - это разогнать его, нажимая на педаль правой ногой, пока он не достигнет скорости, достаточной для запуска мотора.
Водные лыжи. Первый раз, когда я встала на одну лыжу, я удивила всех, включая себя саму. Я никогда не ездила на одной лыже даже тогда, когда у меня были две ноги. Начала я на шестифутовой [примерно 183 см - прим. перев.] лыже "О'Брайен", имевшей форму банана и плавник для слалома. После второй попытки у меня получилось. После того, как я наездила три мили по зеркальной глади дельты Сан-Хоакина, друзья поздравляли меня, а я кричала: "Спасибо Тебе! Спасибо Тебе, Господи за новое чудо! Я не верю, что это происходит со мной - я еду на водных лыжах!".
Зимой на снегоходе я могу выбираться на снег, чтобы ощутить слепящие холодные потоки из-под полозьев и обжигающий лицо холод на скорости до пятидесяти миль в час. Главное для управления снегоходом - равновесие. Каждый раз, когда я оказываюсь на крутом склоне и нужно резко повернуть влево, мне приходится быстро перебрасывать тело справа налево. Но мне это удается, даже если позади меня сидит одна из моих дочерей.
В тот первый год, когда я пыталась приспособиться жить нормальной жизнью, я стала задумываться и о своей новой карьере. Как-то утром диктор местного радио попросил меня принять участие в его ток-шоу "Преодоление". Я согласилась, и впоследствии меня пригласили озвучивать рекламу. Вскоре я уже записывала пятиминутные еженедельные программы о моде. К лету эти пятиминутки превратились в получасовые интервью с местными деятелями, а к осени я интервьюировала уже более известных знаменитостей. Примерно через полгода, проведенных на радиостанции, мне пришлось отказаться и от колонки в газете, и от модных показов в связи с напряженным графиком передач. Мне нравилась новая роль интервьюера, благодаря которой я узнавала подробности жизни разных личностей и получала стимул от их разнообразных и часто захватывающих историй. Я часто думала, насколько мне повезло в том, что такая работа мне вполне подходила. Такого бы не случилось, имей мои прежние таланты более "силовую" природу. Что, если бы я была балетной танцовщицей или учительницей физкультуры? Потеря ноги не позволила бы мне даже вернуться к прежней профессии. Радио не только предложило мне захватывающую работу, но и позволило делать карьеру. Еще одно благословение.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25903Unread post Didier
23 Feb 2018, 17:13

Моменты

Пытаясь заполнить пространство,
Лишь пустоту найдешь,
Пытаясь найти пространство,
К потере надежды придешь.


В тот первый год я смогла выполнить все задачи, которые поставила перед собой. Я доказала всем, включая себя, что все еще могу делать почти все то, что делала обычно. Но этого было слишком много. Ни моя семья, ни друзья не ожидали, что я стану "чудо-женщиной", но этого требовала от себя я. Самым страшным для меня после потери ноги было услышать что-то вроде: "Ох, вы помните все то, что умела делать Ленор? Как жаль, что она больше не может позаботиться ни о себе, ни о семье. Как мне жаль ее детей и мужа. А вам?" Я хотела слышать похвалу, а не видеть жалость. Уже через год мне приходилось слышать: "Как Ленор со всем этим справляется? Как ей удается сделать больше, чем мне на двух ногах?" Именно это я хотела слышать. Это ласкало мое самолюбие и давало уверенность, необходимую для нормальной жизни. Однако к концу года я была на грани физического истощения. Я была изнурена и поняла, что если хочу и дальше делать действительно важные вещи, мне нужно сменить приоритеты. Мне следует делать действительно важные вещи, а не хвататься за все, что угодно, лишь бы произвести впечатление на окружающих. Если я хочу в субботу пойти на танцы с мужем, то в этот день должна хорошенько отдохнуть, а не растрачивать энергию на посещение бакалейной лавки или на генеральную уборку. Я научилась закупать продукты накануне, а убирать дом - на следующий день и, таким образом, отдыхать перед танцами. Если я собралась что-то печь, то делаю это с утра, потому что за ночь отдохнула. Пока я на кухне слежу за выпечкой, то одновременно организую обед. Я убираю в комнатах второго этажа сразу после того, как покончила с утренним умыванием и одеванием, и только после этого спускаюсь вниз. Пожалуй, самое важное решение я приняла относительно того, подвергаться стерилизации или нет. Я не соглашалась на эту простую операцию, потому что вынашивала планы еще на одну беременность. Я уступила только после того, как поняла, что гораздо важнее быть здоровой женой и матерью моего теперешнего семейства. Если бы я забеременела, мне пришлось бы провести несколько месяцев в постели, и даже в этом случае доктор Гловер сказал, что не смог бы гарантировать жизнь ни мне, ни младенцу. Поэтому я отказалась от тщетных планов и пошла на перевязку маточных труб.
Делать все, что я делала обычно, было действительно трудно, я не могу отрицать этот факт. Я никогда не делала шаг без того, чтобы он не был болезненным или не был хорошо рассчитан. Мне приходилось планировать, сколько шагов приходится пройти, и что будет проще: сходить на кухню, а потом подняться наверх, или наоборот. Иногда я удивлялась тому, что меня не охватывает депрессия, ведь мне всегда приходится планировать каждый шаг и всегда будет трудно даже просто ходить. Думаю, единственной причиной не опуститься было нежелание опускаться. Роза Кеннеди, когда ее однажды спросили, как ей удалось пережить все трагедии, которые произошли в ее жизни, ответила: "Жалость к себе требует так много времени, а у меня его нет". Как и у миссис Кеннеди, у меня тоже не было времени. Друзья, сомневавшиеся в моей жизнерадостности, временами всерьез утверждали: "Ленор, наверняка были дни, когда ты действительно была в глубокой депрессии". Я подтверждала, что да, моменты депрессии были, но не дни, не часы, и даже не минуты - именно моменты. Моменты, когда я проходила мимо витрины магазина и видела отражение заметно хромавшей женщины. Почему она хромает, спрашивала я себя, почему ей приходится пользоваться тростью, если она выглядит не старше меня? Моменты, когда вечером, сняв протез, мне случалось проходить мимо зеркала и видеть в нем фигуру на костылях. Мне трудно было отождествлять себя с этой фигурой: в конце концов, я нигде и никогда больше не пользовалась костылями. Моменты, когда ночью одна из моих дочерей меня звала. Инстинктивно я вскакивала и хотела бежать к ней, но, прежде, чем сделать роковой шаг, вспоминала, что бежать не могу - неважно, насколько я была ей нужна. Моменты, когда, лежа в постели, я оборачивалась к комоду и видела пару костылей, прислоненных к нему в ожидании. В полусне мне казалось, что я повредила ногу в результате несчастного случая, возможно, на танцах: "Ах, да, прошлой ночью я ездила на танцы, кто-то перевозбудился и столкнулся со мной", - а потом все возвращалось на свои места. Моменты, когда кто-то из подруг приносил показать новую пару туфелек с тонкими перепонками на высоком каблуке. Моменты, когда подруга демонстрировала, ожидая моего одобрения, новое облегающее платье, рассказывая, что не рискует натягивать его на нижнее белье в опасении, что линии белья будут обрисованы платьем. Моменты, когда я томилась от невозможности бежать в поле к мужу, на пляж, на задний двор к детям. Моменты, когда моя мать смотрела на меня с выражением недоумения, словно говорила: "Почему это должно было случиться с моей девочкой? Моменты, когда меня переполняло желание идти легко и грациозно, едва заметно покачивая ягодицами. Моменты, когда я была без протеза, а мне нужно было сделать всего несколько шагов. Моменты, когда я сидела в гостиничном холле, ждала подругу и поймала взгляд привлекательного молодого человека. Подруга приехала, и мне пришлось встать и идти. Моменты, когда мне снилось, что у меня две ноги, а затем я просыпалась. Моменты, когда я испытывала глубочайшую депрессию, - это когда мы с мужем спорили, а он уходил из дома до того, как мы разрешали наши разногласия. Я не могла побежать за ним и задержать, пытаясь объяснить свои доводы - я оставалась одна. Меня переполняла жалость к себе. В такие моменты мое состояние сваливалось на меня, вертело, трясло и наконец заставляло причитать. Странный вопль вырывался откуда-то из глубины души, призрачный, зловещий, как будто исходящий от кого-то другого. Этот вопль пугал меня визжащей высотой звука и незнакомой силой. Древние гречанки вопили, оплакивая погибших. Не оплакивало ли мое подсознание в эти моменты гибель ноги? Не знаю.
Шло время, и по мере того, как множились мои успехи, я все чаще вспоминала о своей промессе, и думала, смогу ли я сделать достаточно, чтобы выполнить ее. И вдруг заметила, что за последние пять лет, почти что с самого начала, мне неоднократно представлялась возможность сделать это, хотя я ее не сразу распознавала. В тот месяц, когда я ожидала покупки протеза, представители местных церквей обратились ко мне с просьбой сделать торжественное заявление на субботней службе. Я не знала, что имеется в виду под торжественным заявлением. "Просто поговорите о своих обстоятельствах", - объяснил преподобный Стэн Дэвис. - "И расскажите, как судьба дала вам силы пройти через испытания". Глубоко в закоулках души мне не хотелось говорить и тем более делать торжественные заявления о том, что со мной произошло. Это означало оживить горечь последних двух месяцев. Я не хотела подвергаться возможности эмоционального слома, рассказывая свою историю перед всей конгрегацией. "Если я не могу даже перечитывать письма, которые получала в клинике, то как я смогу пространно излагать свои жизненные обстоятельства, и какую выгоду могут получить все эти люди?" - спрашивала я себя. - "Какой смысл мне стоять на одной ноге посреди церкви, полной людей, и рассказывать о себе? С какой целью?" Я согласилась на предложение преподобного Дэвиса только после того, как вспомнила о своей промессе. Наверное, Бог хочет, чтобы я говорила о том, как приспособилась к своим жизненным невзгодам, благодаря вере в Него, обнадежила и воодушевила других. Я не могла допустить, чтобы Бог разгневался и расторг наше соглашение. Пока я стояла за кафедрой, поддерживаемая единственной ногой и волей Божьей, я говорила о том, как смогла выжить физически и эмоционально, благодаря Господу нашему, в самое страшное для меня время. Слова приходили на ум сами по себе. Я объясняла, как с помощью молитвы смогла справиться с фантомной болью, без прикрас рассказала, как смогла обходиться без наркотиков, и как смогла приспособиться к своей судьбе.
После службы ко мне подошла женщина и сказала, что проходит курс лечения от рака. После того, как она меня увидела и услышала этим утром, к ней пришла новая надежда на собственное выздоровление. Я поощрила ее намерение сражаться с болезнью вместо того, чтобы ей сдаться. Она сказала, что, если я нашла мужество продолжать жить на одной ноге, она тоже продолжит жить и переносить тяготы терапии рака и надеется победить болезнь так же, как и я. Это было совершенно новое и прекрасное ощущение - знать, что о тебе думают, как о смелой, отважной и вдохновляющей. Никогда в жизни я не получала удовольствие от столь высокой оценки. Я понимала, что тронула многих своим коротким рассказом. Я решила, что и впредь буду говорить перед публикой, когда только смогу. Через друзей и соседей я знакомилась и разговаривала с людьми, недавно потерявшими конечность. Одна девушка потеряла ногу в дорожном происшествии, когда помогала своему приятелю менять шину. Вскоре после этого приятель бросил ее, и она погружалась все глубже и глубже в бездну депрессии. Сначала она отказывалась разговаривать, но постепенно открылась мне и начала рассказывать о том, как потеряла ногу. Я почувствовала ее облегчение от того, что кто-то смог сравнить ее с собой, кто-то, кто мог понять ее потерю. Нет ничего более утешительного в мире, чем разговор с кем-то, кто пережил аналогичную катастрофу. Мой друг, адвокат, попросил меня нанести визит одной из его клиенток - молодой проститутке, потерявшей ногу в результате ранения из помпового ружья. Она была героиновой наркоманкой. Терри сразу доверилась мне, как только я ей рассказала о своей наркотической зависимости и о том, как мне удалось от нее избавиться. Я сказала ей, что, если она собирается когда-нибудь снова ходить, ей понадобятся все ее способности. Она не сможет позволить себе что-то, что ухудшает ее зрение, координацию, равновесие, волю. Я снова встретилась с Терри через два месяца. Она все еще была на костылях, но уже ждала протезирования. Она сказала, что избавилась от привычки к наркотикам и по ее здоровому виду я поняла, что она не лжет. Я встретила также женщину, у которой высоко на бедре была злокачественная опухоль. Перед ней стоял нелегкий выбор: операция на опухоли с последующим гамма-облучением, ведущая к массовому повреждению нервов на ноге и высокому риску распространения рака, или гемипельвэктомия с 90-процентной вероятностью полного излечения. Я воздержалась от каких бы то ни было рекомендаций - решение оставалось за ней. Бетти склонялась к операции, но, встретившись со мной и став свидетелем всего того, что я могла делать, она решилась на ампутацию. "Я не собираюсь танцевать, ездить на лошади или на велосипеде, ходить по подиуму. Я просто хочу ходить", - сказала она. Когда она рассказала своим врачам обо мне, те воскликнули: "Неслыханно! Пациенты с гемипельвэктомией не ходят и, тем более, не ездят верхом". В настоящее время Бетти с полным основанием полагает, что излечилась от рака, и ходит самостоятельно. Возможно, именно таким образом я выполняла свою промессу и заставляла свои достижения служить не только себе, но и другим.
Я вернулась в клинику Майо в июне 1978 года для того, чтобы пройти осмотр и встретиться с доктором Лоуэри и уточнить медицинскую информацию для этой книги. После прекрасного полета над Скалистыми Горами мы прибыли в Денвер, где должны были пересесть на сопряженный рейс. Здесь все пошло наперекосяк. Электрическая тележка не забрала меня, а остановилась рядом с группой престарелых и увечных, поскольку я не выглядела инвалидом в достаточной степени. Мне пришлось милю идти пешком до зоны вылета, в результате чего мы опоздали на самолет. Следующий рейс из-за бури приземлился в Миннеаполисе, и нам пришлось нанимать машину, чтобы добраться до Рочестера. До визита в Майо мне удалось поспать всего пару часов, а я так хотела выглядеть наилучшим образом. Рочестер казался абсолютно незнакомым городом. Было лето, и все вокруг выглядело изумрудно-зеленым. Огромные старые деревья вдоль улиц были покрыты густой листвой. Везде цвели цветы. Эви подбросила меня до клиники, где мне было назначено обследование перед тем, как я встречусь с доктором Лоуэри. Стоя перед массивными дверьми, ведущими в клинику, я помедлила, прежде чем войти, размышляя, как я отреагирую, снова оказавшись в ее обширном пространстве. Я глубоко вдохнула и шагнула внутрь. Эмоциональный толчок от того, что я входила в клинику на собственных ногах после ужасного воспоминания, как меня выкатили отсюда на коляске четыре года назад, наверное, навсегда останется в моей памяти.
После того, как я прошла необходимые обследования, Эви предложила позавтракать вместе в отеле. Мы прошли по подземному переходу, соединявшему клинику с отелем. После того, как мы преодолели лабиринт туннелей, я спросила Эви, уверена ли она в том, что они - те же самые, по которым мы проходили четыре года назад. Она ответила утвердительно. Я подумала про себя: "Те туннели были темными и угрожающими. Эти - светлые и приветливые. Стены сверкают разноцветной керамической плиткой и выглядят, как направляющие знаки". После того, как мы прошли подземными туннелями, я сказала Эви, насколько элегантен и очарователен этот отель, с его натертыми до блеска паркетными полами и прекрасными деревянными панелями. Эви тактично напомнила мне, что это тот самый отель, откуда мы с Джозефом переехали только потому, что он показался мне неряшливым и унылым.
На час дня мне назначена была встреча с доктором Лоуэри. Я тщательно выбрала свой самый красивый брючный костюм. Я была озабочена тем, чтобы сперва доставить ему удовольствие своим внешним видом, а потом - стилем ходьбы. Последний раз он видел меня всю в бинтах, способную передвигаться только на костылях и в коляске. Медсестра проводила меня в небольшое помещение, совершенно такое же, как то, в котором я дожидалась доктора в первый раз. Вид из окна, однако, был другим, и во время ожидания я нервничала по необъяснимой причине. Доктор Лоуэри и другой молодой врач оживленно вошли в помещение. Мне хотелось вскочить и обнять человека, спасшего мне жизнь. Но доктор Лоуэри приветствовал меня мимолетным кивком и скупой улыбкой. Я напряженно сидела на своем месте. Доктор сообщил, что мои анализы в полном порядке. По его мнению я излечилась от рака полностью в день операции. Прежде, чем я смогла насладиться этой восхитительной информацией, доктор Лоуэри внезапно сменил тему и заговорил о моей книге. Он сказал, что прочел первые две главы. Он был обеспокоен отрицательными замечаниями о Рочестере, подземных переходах, престижном отеле "Калер" и спросил: "Откуда взялась заброшенная маслобойня, смутно виднеющаяся вдали от лечебницы Сент-Мэри? Это монастырь". Я в одно мгновение лишилась дара речи. Монастырь! Я вспоминала мрачные темные очертания строений, и ко мне возвращались ощущения тех дней, когда я лежала в палате. Я поняла, что тогда смотрела на все, что меня окружало, глазами ужаса, и все, что я увидела сегодня утром, по прибытии, преобразилось. Преобразилась и я сама. Разве доктор Лоуэри сам этого не видел, глядя на меня, сидящую перед ним, хорошо одетую и ходившую самостоятельно? Пытаясь объяснить ему свое душевное состояние четыре года назад, я внезапно почувствовала, что медленно, но необратимо теряю контроль над собой. Слезы закапали на щеки. Доктор Лоуэри и второй врач оторопело смотрели на меня. Я пыталась взять себя в руки, но по мере того, как продолжала свои объяснения, слезы перестали капать - они полились ручьями. Доктор Лоуэри и другой врач неловко предложили мне свои носовые платки. Доктор Лоуэри, явно расстроенный, спросил, сказал ли или сделал ли он что-то бестактное, и, если так, он просит прощения. Я взглянула на него. Он действительно не понял моих чувств. "Нет, нет, доктор Лоуэри", - заверила я его. - "Просто меня вымотала эта поездка". Я начала рассказывать ему об обескураживающих задержках в дороге. Когда я закончила, доктор Лоуэри, разъяренный безразличным отношением к одной из своих пациенток, взял трубку, позвонил одному из официальных лиц авиакомпании и отчитывал его несколько минут. После этой эмоциональной разрядки доктор Лоуэри отдышался, и мы смогли продолжить разговор. Я прошлась перед ним. Оба врача были удивлены моей мобильностью, способностью ходить почти нормально и конструкцией протеза. После демонстрации всей программы - сидения, наклонов и танцев - доктор Лоуэри попросил меня зайти на следующий день в реабилитационный центр и встретиться с врачами, физиотерапевтами, протезистами и пациентами. Он упомянул, что письма, которые я периодически ему посылала и в которых описывала свои успехи, произвели большое впечатление на персонал клиники. "Как вы можете себе представить", - сказал он, - "они чаще всего видят пациента на операционном столе, но почти не имеют возможности встретиться с ним после операции". Он считал, что мое появление в реабилитационном центре сослужит добрую службу. Я согласилась вернуться на следующий день. Я с глупой широкой улыбкой села в лифт. Я здоровалась и улыбалась каждому встречному: "Добрый день! Удачного дня!" Внезапно я столкнулась с группой посетителей и пациентов. Последние - кто с язвами на теле, кто в колясках, кто без волос, кто старательно ковылял, словно пораженный артритом, кто на каталке. "Упс, извините меня! Ох, извините! Я так сожалею! Добрый день". Я плакала и смеялась. По дороге к дверям, с чистым медицинским свидетельством подмышкой, я могла видеть небольшой парк, расположенный через дорогу и наивно скрывавший от глаз огромный подземный центр лучевой терапии. Когда я отворила двери, на миг ослепнув от солнечного сияния, я не смогла больше сдерживать ликования - несмотря на то, что только что оставила позади, несмотря на то, что скрывалось под зеленой травой через дорогу, несмотря на то, что мне предстояло вернуться сюда завтра (это могла быть еще одна возможность исполнить мою промессу). Я бесшабашно взглянула в небо и поблагодарила Господа за жизнь - за каждое ее мгновение.

КОНЕЦ



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Ленор Мадрага. Один шаг за раз.

Post: # 25964Unread post Didier
24 Feb 2018, 12:46

Image



Post Reply

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 8 guests