Девушка на палисандровых костылях

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 17702Unread post Didier
25 Nov 2017, 19:47

Глава XII

Мюзик-холл был так плох, как м-р Гарри Клинч его описывал и, возможно даже немного хуже. Это был "Фольксгартен" [дословно "городской сад" (нем.) - прим. перев.], не самый худший, но достаточно убогий. С внещней стороны насыпь железной дороги затемняла его фасад и усугубляла мрачность его некогда радостного лица. Изнутри это была пустое большое помещение с потолком, подпираемым тонкими стойками, заставленное маленькими круглыми столиками и стульями, и оканчивающееся большой сценой.
У переднего края сцены стояло большое пианино, некогда знавшее лучшие дни. Я была "оркестром", но вся слава, которую я могла снискать, означала многочасовую однообразную работу на клавишах этого старого гранда. Впрочем, если это и было однообразно и чуть более утомительно, чем обычно, мне стоило только подумать о долгих неделях без работы, когда мне казалось, что Нью-Йорк жестоко захлопывает свои двери передо мной. И еще у меня было декольтированное платье. Менеджер мюзик-холла предпочитал, чтобы было именно так. Он был добрая душа, этот м-р Блюменстайн [я транскрибирую его фамилию на американский, а не на немецкий манер - прим. перев.], когда он ни во что особо не вмешивался со своим блокнотом. Его доброта сначала заключалась главным образом в том, что он позволил мне самой выбрать цвет платья. Я выбрала белый и подумала, что он разочарован. Он, казалось, предпочитал яркие цвета. Но я все-таки думала, что белый цвет - как раз для меня. Я хорошо загорела и моя кожа стала оливковой - ну, не совсем оливковой, а как у яркой брюнетки, и белый цвет ее превосходно оттенял.
М-ру Блюменстайну было трудно угодить. Думаю, покроем моего платья он был разочарован так же, как и цветом. Но я твердо стояла на своем. По мнению м-ра Блюменстайна женщина на сцене должна быть одета в платье, укороченное со всех сторон настолько, что это означало опасное приближение к полному его отсутствию. Но я ни на миг не забывала, кто я и откуда. Поэтому мое платье было отнюдь не концертного фасона. Оно было пошито так, что его можно было одеть не
только в мюзик-холле, но и в лучших гостиных Нью-Йорка в те давние дни. Если бы это не было простым желанием удостовериться, что что оно достойно занять место в моей гримерке в "Фольксгартене", я бы повезла его через реку и показала Сэйди. Я хотела бы увидеть, как ее большие глаза еще больше увеличатся, как только она его увидит. Я была уверена, что она скажет: "Ну ты шикарна во всем этом", - а я ее поцелую и буду ей благодарна.
Но я не осмелилась показать это дерзкое плать ни Сэйди, ни кому-либо другому из нашего дома. Я и вообразить не могла, что бы случилось, если бы Страйпы узнали, что дали под своей старой крышей приют певичке из мюзик-холла. Они были славными, эти Страйпы - прямые, как полосы, а не изогнутые, как завитки [игра слов: фамилия Страйп и слово stripe - полоса звучат и пишутся одинаково - прим. перев.]. Они ходили в ближнюю церковь, выстроенную из красного кирпича, рассказывали об этом всем, и никто не мог ни на миг предположить, что Страйпы заигрывают с дьяволом.
Итак Страйпы могли быть спокойны. Мисс Кейт Сентон, квартировавшая под их крышей не имела ничего общего с мисс Китти Севенн из "Фольксгартена" Блюменстайна, поэтому не было повода беспокоиться, что моя ложь о том, что я устроилась кассиром в одном из ресторанов в престижном квартале когда-либо вскроется. Если же Страйпы однажды окажутся в "Фольксгартене" - я допускала и такую возможность - и узнают меня, а я узнаю их, то они пожалеют об этом больше, чем я. По крайней мере, я не имела притязаний, могущих меня смутить. Вот такими глупостями я забивала
свою голову. Я словно забыла, что в этом огромном городе есть и другие пансионы. В любом случае ничего невозможного здесь нет.
Я добиралась до "Фольксгартена" ранним днем и чуть-чуть перекусывала в отличном немецком ресторане, который Блюменстайн пристроил к своему заведению. Затем я занимала место за древним пианино и колотила по клавишам до вечера. Затем обед, быстрое переодевание в вечернее платье и - снова за клавиши до полуночи. Потом переодевание в повседневную одежду и - домой в полусонном трамвае. Я проезжала четверть города и иногда думала, что костыли - моя единственная защита. И даже они - не всегда абсолютная защита - я не мгла забыть неприятный эпизод в Сити Холл
парке. Но пятнадцать долларов в неделю никак нельзя было сбрасывать со счетов. В один прекрасный день я даже могла получить повышение. Даже м-р Блюменстайн это отметил. "Это облегчение, юная леди", - как-то вечером сказал он мне. Я даже не пытаюсь воспроизвести его акцент бесчувственными словами и буквами. - "Это такое облегчение иметь за этим инструментом кого-то, кто на пялит глаза на молодых парней". Я знала, что это он так деликатно намекает на мои костыли. "Последние - последние три", - продолжал он, вращая глазами и сокрушенно кивая маленькой лысой головой, - "последние три повыходили замуж. Это были хорошие девушки и они устроились так, как привыкли. Но они повыходили замуж после
того, как я каждую из них всему научил и рассчитывал, что они останутся со мной на долгие годы. Это меня приводит в уныние. Ваша предшественница, мисс Ходенпиффул, вышла замуж за молодого краснодеревщика Августа Лемле. Он хороший парень, у него прекрасный магазин на углу Второй авеню. Он хороший муж для нее, но", - он мелодраматически ударил себы кулаком в грудь. - "но я потерял хорошую пианистку".
Я очень серьезно посмотрела на него. "Но вы бы ничего не имели против девушки, если бы она вышла замуж, не правда ли, м-р Блюменстайн ?" - спросила я.
"Нет, никогда", - ответил он решительно. - "Наши люди - это хорошие люди. В большинстве своем они немцы. Они любят пиво, музыку и песни. На этой сцене - только хорошие люди, и в этом вся проблема. Все наши молодые парни, наши молодые германо-американцы приходят сюда, когда им нужна жена. Иногда я думаю - я думаю, юная леди, что у меня здесь не мюзик-холл, а брачная контора". Я кивнула на свои костыли, которые лежаkи на полу под пианино. "Ну за меня-то вам совсем не следует бояться", - заверила я предпринимателя.
М-р Блюменстайн выразил суть заведения лучше, чем я смогла бы. Оно, как я уже говорила, было не наихудшего
сорта. Подвыпивших мужчин и женщин, бродяг и тунеядцев здесь не приветствовали. Если таковые заходили, крепкие
немцы тотчас же выставляли их отсюда. Это было семейное местечко. Сюда приходили жители многочисленной германской
общины большого города - мужчины, женщины и дети - поесть, выпить вина или пива и приятно провести вечерний досуг.
Здесь мало разговаривали, зато много смеялись и много курили. Это не было и местом, обнесенным частоколом. Там
на стенах висело несколько потускневших рождественских поздравлений и мне сказали, что германские церкви проводят
здесь рождественские фестивали.
Даже женщины, которые пели на сцене, были не худшего сорта. Их костюмы поражали меня, но вы, должно быть, помните, что я получала образование в маленьком городке и никогда не видела декольтированного платья до памятного вечера в опере. А после того, как я преодолела свои первые ощущения, я поняла, что даже певицы в "Фольксгартене" Блюменстайна в чем-то похожи на своего патрона. Большинство из них были недалекими немецкими девушками - совершенно неинтересными для меня, но зато притягательными для захаживающих сюда немецких парней, потому что мне рассказывали о бессчетных счастливых маленьких интрижках, постоянно зарождавшихся в заведении. Действительно, м-р Блюменстайн был прав, когда говорил, что руководит брачной конторой. Таким образом, мои костыли были тем предохранителем, которым он оправдывал мой найм. Но я начала сомневаться, не станут ли они предохранителем от всех мужчин на все времена.
После всех тех лет, когда костыли уязвляли и ранили, после долгой борьбы, закончившейся благодарным gреклонением моей воли перед ними, после полного покорения костылей мною, они снова стали мне угрожать. Я, казалось, усвоила тяжелые уроки. И вы помните, что я начала смотреть на свои костыли как на некоторое скромное достоинство. Вы помните также, что я действительно гордилась своими палисандровыми костылями и своим умением подчинять их своей воле, заставлять их нести меня легко, грациозно, быстро куда бы я не пожелала. М-р Блюменстайн зародил во мне новый виток сомнений. Может ли какой-нибудь мужчина полюбить меня не вопреки моим костылям, а благодаря им ? Вот в чем был вопрос. Я перестала воспринимать хромоту как моральное увечье и, слава Богу, освободилась от этой мысли. Но избавилась ли я от костылей настолько, чтобы и другие в этом убедились ?
Это казалось очень глупым и в то же время трагичным. Все эти годы до приезда в Нью-Йорк вопрос замужества не
тревожил меня. Размышлять об этом казалось глупым, не имея даже мужчины на примете. И все же я снова была ужасно
одинока и потому размышляла над академическими вопросами подобного рода. Я видела Джима и Сэйди, видела маленькие радости семейной жизни - крохотные удивительные чудеса для двоих, окружавшие меня на каждом шагу, - и я тосковала о другой жизни - больше, богаче, - которую Господь дарует каждой женщине.
Физическое увечье, умственное увечье, как большая любовь мужчины выдерживает их ? Не буду ли я отвергнута ?
Не буду ли я отвергнута, обладая всем остальным - здоровьем, силой, приятной внешностью, даже настоящей красотой, -
только потому, что моя походка отличается от большинства других женщин ?
Трудно быть смелой, отвага дается нелегко.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 17925Unread post Didier
27 Nov 2017, 17:53

Глава XIII

Недели складывались в месяцы, я и не заметила как Рождество настало - и прошло. На это Рождество я получила немного подарков, но один забыть не могу... Блюменстайн поднял мне жалование. Гарри Клинч вынудил его это сделать.
"Ей следует платить восемнадцать долларов в неделю", - настаивал он. - "Вот Рокфеллер - поднял цену нефти на цент за кварту, а как простая работящая девушка должна жить при таком раскладе ?"
Я пролучила восемнадцать долларов в неделю... И чтобы не показаться неблагодарной, купила фирменное вечернее платье для выступлений. Я вернулась к девичьим фантазиям и не отказала себе в черном бархате. Я думаю, наш менеджер опять был разочарован. Но это было прекрасное платье восхитительного кроя и превосходно сидящее на мне. И декольте было глубже, чем на белом платье, а вырез сзади был вообще опасно глубок.
Я становилась истинной жительницей Нью-Йорка. Прошло Рождество, потом январь и моя жизнь стала казаться многолетней рутиной, а не делом нескольких месяцев. А потом в ней наступила большая перемена. В наше заведение, спрятавшееся среди шума и мрачности железнодорожной насыпи, как-то вечером пришел кое-кто, кого я встречала ранее - мой Мистер Некто, Молодой Человек. Мне показалось, что я узнала его, как только он вошел и при первой же возможности вытащила свои очки из лифа платья, куда я по обыкновению их прятала, находясь за пианино. Зрение моментально обостриилось. Это действительно был Молодой Человек. Я не видела его с того вечера - казалось, это было сотни лет назад, - когда он встретил меня у входа на мост. Я снова спрятала очки и весело ударила по клавишам. Молодой Человек собственной персоной - под нашей крышей. Узнал ли он меня ? Я полагала, что да, так как он поднялся и пересел поближе к сцене. С этого места он мог видеть мои костыли на полу под пианино, что должно было бы его убедить в правильности догадки.
Я раздумывала, как играла сегодня вечером. Сначала, когда я только заметила, как он входит, пианино должно было запротестовать против такого обращения с ним. Я рассыпала ноты там и сям, попадала куда угодно, только не по клавишам. Но потом - потом будто кто-то играл вместо меня, хотя это была я, - просто сыграла сверх своих скромных возможностей. Наверное, получилось действительно хорошо, потому что потом он хвалил меня непомерно.
Ну вот, теперь вы все знаете. Лед был сломан. Репортер искал местный колорит, так он мне сказал. Неверное моя оливковая кажа - что означает, что она совсем не оливковая, - показалась ему наиболее харктерной во всем Нью-Йорке, раз он подошел ко мне во время перерыва в представлении. Думаю, я была совсем другого сорта, чем те, кого он обычно встречал в подобных заведениях, равно как и он был совсем не таким, как те, которые их посещают. Как бы то ни было, он пододвинул свой стул поближе к моему табурету, пока я отдыхада между двумя "актами".
"О, нет", запротестовала я, искренне встревоженная появлением м-ра Блюменстайна в кулисе. "Боитесь Лейтенанта [игра слов: американское Looey - лейтенант, заместитель - звучит так же, как имя Louis - Луи - прим. перев.]?", - усмехнулся он, кивнув в сторону м-ра Блюменстайна с такой очаровательной уверенностью в себе, что я им залюбовалась. - "Вы не знаете Лейтенанта так, как знаю его я. Здесь он разрешает мне делать все, что угодно. В прошлом году я написал
статью на первую полосу, которая стала для него бесплатной рекламой. После этой статьи люди предусмотрительные звонят и заказывают места за недели до посещения. Я писал историю о девушке, которая до вас выполняла вашу работу, Августе Шеммлахер. Она сбежала с неким благородным герром по фамилии Хассенштраузер, который по воле судьбы опустился до заточки бритв в парикмахерской в Йорквилле". Я против воли рассмеялась и так мы познакомились вновь - этот восхитительный Молодой Человек и мисс Китти Севенн из "Фольксгартена". Я слыхала от Блюменстайна о бегстве
моей выдающейся предшественницы, мисс Августы Шеммлахер, положившей начало цепочке замужеств. Почтенный джентльмен сам улыбался, слушая мою беседу с Молодым Человеком. Наверное он предвкушал новую статью в "Баннере" и новые звонки предусмотрительных людей по поводу бронирования столиков в "Фольксгартене". И впрямь сила прессы - могущественная сила. Мы проговорили весь долгий антракт - Молодой Человек и я. Он был преисполнен любопытства, как
город привел меня сюда и внезапно вспомнил вечер, когда мы вместе прибыли на пароме через Северную реку - вечер, когда я впервые приехала в Нью-Йорк. Он забрасывал меня вопросами в своей умной, пытливой, репортерской манере и я не делала даже слабых попыток уйти от ответа. Я честно рассказала ему о месяцах, проведенных в городе, умолчав о тяжелых временах, и никогда не упоминала о бале у "Тигров". Я видела, как Айлсворт это воспринимал. И об Айлсворте я
Молодому Человеку тоже не рассказывала - тогда.
"О, так вы - молодчина !", - сказал он одобрительно. Даже сейчас я помню, как радостно мне сделалось снова. Казалось, что я опять заглядываю в только что открывшиеся райские врата. Он наклонился вперед, этот Молодой человек, закинув ногу на ногу и сцепив руки на колене, а его улыбка излучала симпатию. Исподволь он вынудил меня рассказать о себе даже больше - это казалось его настоящим достижением. В конце концов поведала ему, насколько близко я была к
возвращению в Хонитаун и как случайное знакомство в железнодорожной кассе изменило все мои планы.
"Вот это история", - сказал он и глаза его вспыхнули азартом добытчика. - "Жаль, что вы не позволите мне ее использовать. Я создал бы из этого нечто удивительное, что сразу сделало бы вас знаменитой. Наверняка Лейтенант удвоил бы вам жалование после того, как я отдал бы статью в печать". Но я сказала, что это совершенно невозможно, и если бы он сделал что-нибудь в таком духе, это причинило бы мне вред. Он отложил свой неизменный карандаш, который, казалось, сам запрыгнул ему в пальцы, и сказал, что не станет об этом и думать. Он был джентльменом, этот Молодой Человек.
Мы могли бы беседовать до бесконечности, если бы Блюменстайн не подал мне знак о готовности начать второе действие представления. Молодой Человек заметил сигнал и отодвинул стул, готовясь уйти. Я уже говорила, что я девушка импульсивная и готовая почти на любые выходки. Как я решилась на такое, не знаю - дурацкий импульс никогда не толкал меня на худшеий поступок. Но я наклонилась к нему, когда он отодвигал стул, и шепнула: "Вы прийдете еще ?". Это было ужасно, тем не менее сработало. "Обязательно, и часто", - был ответ.
Часто. Часто - это значит много раз. Много раз, еще и еще. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но неделя уходила за неделей, а Молодой Человек крепко держал свое слово. Мы были уже добрыми друзьями. Он знал все обо мне, тем не менее я знала о нем очень мало и даже не осмеливалась расспрашивать, чтобы не разрушить наиболее славную иллюзию моей жизни. Он был само благородство, но наша жизнь и наше знакомство существовали исключительно внутри "Фольксгартена". Я не осмеливалась принимать его приглашение пойти куда-то за его пределы. В некотором смысле я была слишком застенчива, слишком боялась разрушить красивую мечту, казавшуюся чарами, наложенными на мою жизнь. Я не могла забыть июньскую субботу, проведенную в Проспект Парке с Айлсвортом.
Блюменстайн снова поднял мне жалование - Гарри Клинч его заставил. Это получилось не сразу. Клинч устроил настоящую битву. Блюменстайн сдался не сразу. Клинч иногда заходил подбодрить и поддержать меня в самых мелких разногласиях, которые возникали между менеджером и мной. Вместе мы, как правило, побеждали. Грубый Гарри Клинч на самом деле был таким добрым и милым каждой черточкой своей грубости. И он обладал воистину удивительным упорством. Мне казалось, что он всегда выигрывает... ради меня. Я получила вторичную прибавку. Мое жалование составляло двадцать долларов в неделю. Когда я начала благодарить Гарри Клинча, он меня прервал: "Вы достойны каждого цента, который он платит вам", - вот и все, что он произнес.
Я записываю эту историю со страниц дневника в черной обложке, который я бережно храню все эти годы. В нем беспристрастно записаны все подробности первых месяцев жизни в Нью-Йорке, хотя нет ни слова об Айлсворте и Молодом Человеке. Впрочем, это не проверка памяти, которая напоминает о роли, которую они играли в те полные событий дни моей жизни. Я помню, как той зимой, сидя за пианино в "Фольксгартене", я гадала, что было бы, продлись наши отношения с Айлсвортом дольше? Я надеялась, что мне больше не прийдется нести подобный крест, и вместе с тем - один Бог знает, почему - что Молодой Человек однажды посетит наше заведение. Одна короткая запись возвращает к
этим воспоминаниям. Было то неприятное в Нью-Йорке время года, когда зима неохотно уступает черед весне. Сначала идет снег, потом дождь, потом ледяная крупа, затем опять дождь и опять снег. Но за всю ту зиму я не пропустила ни одного вечера за пианино. Изобретательный сапожник придумал острые стальные набойки на каблук крепкого высокого ботинка, который я носила зимой на улице. Такие же набойки я приспособила на резиновые костыльники. Снаряженная таким образом, я только посмеивалась над опасностями обледеневших тротуаров. Я использовала стальные набойки каждую зиму и ни разу они меня не подводили. Но в один день я особенно торопилась и не оснастила костыли набойками - на дворе дождь шел чаще, чем снег. Когда я вышла из "Фольксгартена", дождь лил, как из ведра. Выход со сцены заведения Блюменстайна вел на узкую аллею, как в большинстве театров, а эта аллея была для меня самым опасным местом, так как была вымощена скользкой плиткой.
Я осторожно пробиралась по плохо освещенной улице, пытаясь надежно опереться костылями. Всего лишь на прошлой неделе я чуть не упала здесь, при всем моем умении и годах, проведенных на костылях. Один из костылей заскользил на брошенном коврике и от падения меня спасло только то, что я ухватилась за угол здания. Женщина, потерявшая ногу, всегда рискует упасть.
Итак я осторожно прокладывала себе путь по аллее, стремясь к теплому уюту трамвайного вагона, который довез бы меня до моста. Но, когда я почти преодолела опасное место, один из костылей заскользил, я потеряла равновесие и зашаталась, рискуя упасть на каменную кладку. И я упала бы и серьезно ушиблась, если бы крепкая мужская рука не подхватила и не выручила меня. Надо мной как раз был газовый рожок [некоторые улицы Нью-Йорка в начале ХХ века еще освещались газом - прим. перев.] и я обернулась, чтобы поблагодарить свего спасителя.
Это был ни кто иной, как Молодой Человек. Сначала это показалось совпадением, слишком странным,
чтобы быть правдой. Потом я поняла, что это не совпадение. Похоже, у него появилась привычка стоять на улице в тени навеса, чтобы удостовериться, что я благополучно села в трамвай, а я об этом не знала все это время !



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18144Unread post Didier
29 Nov 2017, 16:03

Глава XIV

Зима сменилась весной, а весна - летом, и я начала чувствовать себя неотъемлемой составной частью заведения Блюменстайна. Я была исключительно счастлива и довольна своей работой хотя бы потому, что она была постоянной. Пришел день, когда аромат праздности повис в теплом воздухе, и в этот день сердце Блюменстайна смягчилось настолько, что мы с Молодым Человеком отправились вместе в прелестный пригород на Лонг-Айленд. Он предлагал Проспект Парк и завтрак на природе, но сама мысль об этом вызвала у меня легкое содрогание, поэтому мы пришли в чудесное уединенное
местечко близ "Ямайки" и почувствовали, что мир суествует только для нас двоих.
Он был постоянен в своих "дежурствах" у "Фольксгартена" - два или три вечера в неделю в течение долгого сезона. "Я влюблен в атмосферу этого заведения", - говорил он мне, - "она напоминает мне Европу и школьные годы, проведенные там".
О чем я могла думать, о чем я осмеливалась думать, когда он так говорил со мной? Я и не думала. Я закрывала глаза и мечтала. Я позволяла себе погружаться в неземное счастье и забывать о вчерашней боли, об Айлсворте и неопределенностях завтрашнего дня. Сегодня было прекрасным. Солнце надо мной сияло и согревало меня своими лучами. Мне казалось, что это самый счастливый период моей жизни.
Молодой Человек учился в Европе. Он также учился в Сент-Поле и Нью-Хэйвене и его семья была действительно из почтеннейших. Сперва он не так много рассказывал об этом, но потом я соединила воедино его короткие воспоминания. Семья Молодого Человека владела большим домом, а на лето уезжала в другой большой дом - где-то на побережье. Но Молодой Человек оставался в городе и я не осмеливалась спрашивать себя - почему так?... Потому что выражение, которое однажды на мгновение появилось во взгляде м-ра Дрейка и готово было появиться у Айлсворта, когда он раскуривал трубку в то субботнее утро, никогда не проглядывало в глазах Молодого Человека. Думаю, именно потому я любила его все больше.
Мне нравилось получать свою долю счастья и оставаться бессловесной, словно кошка или собака, которая приподнимает голову, чтобы ее приласкали.
"Ты влюбилась", заявила мне Сэйди, и я этого не отрицала.
"Да, я влюбилась", - смеясь ответила я. - "Я влюблена во весь мир, в теплые летние дни, в свое новое льняное платье, да я - я во все влюблена!"
"Я-то влюблена в Джима", - ответила она в своей практичной и бестактной манере. - "Мы собираемся пожениться через три месяца. Родня Джима живет на Юге и они не смогут приехать сюда до сентября.
Милая Сэйди ! Ее любовь была такой простой и бесхитростной, ей все казалось таким реальным. Для нее сегодня было настоящим сегодня и она прямо смотрела вперед, в сияющее завтра. А я - я не осмеливалась заглядывать в будущее даже на час.
Раннее летнее солнце, так весело заливающее лучами город, принесло мне новое расстройство. Мои глаза снова запротестовали и три дня я опять лежала в послели с тугой повязкой, и снова отсчитывала секунды, которые сливались в минуты, а потом в бесконечные часы. Снова этим летом я вынуждена была прибегнуть к защите толстых черных очков. Три месяца я носила эти ужасные стекла на улицах Нью-Йорка и вы не можете себе представить, каким унижением женского достоинства это было для меня. После первых пяти или шести недель вынужденного пребывания в своей комнате я
стала надевать их везде - и в помещении, и на улице, - и гадать, что толку теперь для меня в льняных платьях и нарядных шляпках...
Блюменстайн оказался неожиданно добрым и сердечным человеком, но за исключением тех самых первых трех дней я все время работала, снимая черные очки, как только занимала свое место за пианино, и прикрывая ими глаза, как только я вставала из-за него.
Молодой Человек казался очень обеспокоенным, впервые увидев меня вне сцены в "Фольксгартене". и мои плотно прилегающие уродливые защитные очки. "Все это ерунда", - со смехом успокоила я его. - "Вы же знаете, что мое зрение не отличается особой остротой, да и относилась я к нему легкомысленно, вот и небольшое наказание на несколько недель". "Вчера вечером - это было слишком", - серьезно ответил он. У него были спокойные серые глаза, которые нравились мне до умпомрачения. "Я скучал по вам. Мне нужно было с вами кое о чем поговорить. И мы поговорим - сегодня вечером".
Я взялась за золотую оправу очков. "Не сегодня", - сказала я. - "Я обещала носить эти шоры целый месяц". Но он был настойчив, настойчивость входила в число его характерных черт и мне это, пожалуй, даже нравилось. "Я не могу ждать даже неделю", - сказал он, - "поэтому можно было бы и сегодня. Вы же не думаете, что меня смущает такая мелочь, как эти чертовы очки, не так ли?" Я готова была крепко его обнять и дать согласие на все, что бы он ни предложил. Поэтому после того, как заведение почти опустело, мы выскользнули вместе, причем Молодой Человек бережно вел меня по
темной улице - еще более темной сквозь толстые черные линзы моих защитных очков - его рука мягко
сжимала мою выше локтя - места, за которое нужно поддерживать любого идущего на костылях. У бордюра
стоял кэб. Когда мы вышли из него, то оказались перед весело освещенным рестораном. Я отпрянула.
"Ох, я не могу войти в этих жутких штуках", - сказала я и остановилась, чтобы снять очки. Но он
заставил меня надеть их снова. Некоторым образом я гордилась Молодым Человеком, потому что никогда не
подчинялась ничьим приказам.
После того, как мы вошли и устроились за боковым столиком, не очень бросающимся в глаза, я тысячу раз была рада, что осталась в больших черных очках на носу. Не только потому, что заведение было ярко освещено и глаза остались в безопасности, но и благодаря небольшому инциденту, который там произошел.
Считалось, что большинство рафинированной публики в конце июня уехало за город и в городе в середине лета не осталось ничего действительно стоящего. Отели и театры были переполнены коммерсантами из провинции, а коренные жители Нью-Йорка проводили блаженное время в тени деревьев, о которых знали так мало. Однако в ресторане в тот вечер представители изысканной публики были. Некоторые из них останавливались около Молодого Человека, с любопытством смотрели на меня - полагаю, они воображали меня слепой и считали, что я не могу их видеть через черноту защитных очков, - в то время, как я в свою очередь изучала их. Их было трое: первый - дядюшка Эниас Стронг, вторая - м-с Эниас Стронг, третья - их дражайшая дочь. На мгновение я вздрогнула от страха, что Молодой Человек может начать меня представлять, но он тактично не стал этого делать. Они меня рассматривали, но идентифицировать и классифицировать не могли.
Гардеробщик принял мои костыли и верхнюю одежду, таким образом, самые характерные мои приметы были скрыты. Они не видели, как я входила, и вот - они не могли даже вообразить, что Кейт Сентон сидит рядом с ними в эту минуту.
"Не думаю, что вы их знаете", - сказал Молодой Человек, когда они вышли на улицу. Я не ответила, и он расценил мое молчание как ожидаемый ответ. - "Это Эниас Стронг, президент большого "Рузвельт Нэшнл банка", его жена и его дочь. Я знаком с ними по бизнесу и", - он коротко усмехнулся, - "Полагаю, они поедут на побережье и расскажут моим родным, что видели их ангела Фредди у "С------" со странной девушкой".
"С богиней в защитных очках" [по-английски это звучит в рифму - прим. перев.], - предложила я. "С богиней", -
сказал он серьезным тоном, который я так любила. - "С богиней", - повторил он. Его голос стал жестче. "Они не будут настолько порядочны, чтобы оставить все, как есть. Порядочность не в их обычаях. Старый Эниас - скряга, и они меня не любят. Видите ли, мои родители и Стронги разработали хитроумный план, целью которого было женить меня на мисс Кожа-и-Кости, которая только что стояла рядом с вами. Я помог разработать тему и даже усилил план, отказавшись становиться в очередь".
"Вы не хотели на ней жениться ?" - спросила я. Казалось, что комната безостановочно летает вокруг меня, но
все же я приняла легкомысленное предложение Молодого Человека выпить с ним вина. "Хотел ли я на ней жениться ?" -
повторил он. "Не думаете ли вы, что я - лицо, свободно изъявляющее свою волю? Что мне никто ничего не советовал?
У мисс Стронг было что сказать по сути дела. Мне сообщили, что ее сердце уже занято неким парижанином".
Вы когда-нибудь чувствовали себя так, как будто сильные невидимые руки снимают непосильную ношу с ваших плеч ?
Вот такое ощущение было у меня в тот момент. В следующий меня одолели сомнения. Предположим, он рассказывает мне
это, чтобы сделать остальное легче. Предположим, что мисс Стронг действительно любит Молодого Человека... Сама
идея породила в душе и сердце отвратительные мысли: я снова восстаю против всего мира и всего в мире...
И тут я поняла: Молодой Человек! Он не из тех, кто говорит одно, а делает другое, и это я знала наверняка. Если
у мисс Стронг - мои мысли покинули мисс Стронг и вернулись к Молодому Человеку. Он говорил что-то, чего я не имела права пропустить.
"Я влюблен, мисс Сентон".
Старые страхи готовы были вернуться. Но я сохраняла спокойствие. Я прикусила губу почти до крови. Я чувствовала,
как бьется сердце под платьем.
"Я люблю вас, мисс Сентон".
Я закрыла лицо руками. Это был чудовищный момент - пугающий и радостный до такой степени, что, казалось, человеческое существо не в состоянии такое выдержать.
"Я люблю вас, мисс Сентон", - повторил он, как будто я не уловила ни малейшей интонации с первого раза. - "Я хочу,
чтобы вы оказали мне величайшую честь, став моей женой".
"Нет - Юноша - нет, милый Юноша", - запротестовала я.
"Почему нет ?" - спросил он, - "Почему нет ?"
Я не могла ответить две или три минуты.
"Это совершенно невозможно", - наконец пробормотала я.
"Почему невозможно ?" - спросил он. - "Я считаю это не только возможным, но и вероятным".
Его уверенность никогда не покидала его в критические моменты и мне в нем это нравилось.
"Почему вы просите у меня объяснений ?" - спросила я. - "Вы, тот, кто все знает без объяснений. Почему вы хотите,
чтобы я вам рассказывала о пропасти, которая нас разделяет ?"
"Да, я это знаю", - сказал он. - "Вы добрая и милая, умная, красивая, а я - презренный писака, у которого были
и манеры, и возможности, но я отшвырнул их на все четыре стороны. Я бродяга и бездельник. Я -"
"Прекратите, я этого не вынесу", - я заткнула пальцами уши.
Он громко рассмеялся.
"Я знал, что вы любите", - он улыбался мне, - "и я это доказал. Когда вы скажете мне "да", мисс Сентон ?"
"Я никогда не смогу сказать вам "да", Юноша".
"Вы меня не любите ?" - он уже не смеялся.
"Люблю больше, чем любила кого-либо другого на земле", - само сердце произносило эти слова.
"Почему же вы не скажете мне это единственное слово ?"
Я могла привести множество аргументов, но, собравшись с силами, назвала главный.
"Как я могу ?", - спросила я его. - "Разве вы забыли, что я - калека ?"
Думаю, первый раз в жизни я назвала себя этим ненавистным словом. Однако я понимала, что отвратительные слова иногда необходимы. В этом случае никакое другое слово не подействовало бы, поэтому я употребила его без колебаний.
"Я этого никогда не замечал", - мягко ответил он, и за это я любила его еще больше. С того раза, как я увидела его
впервые, Молодой Человек никогда, прямо или косвенно, не упоминал о моих костылях и зря вы думаете, что я не ценила
этого.
"Я - калека до конца своих дней", - настаивала я.
"Я считаю, что вы - самая удивительная и грациозная женщина в мире", - произнес он медленно, а в глазах светилась
нежная серьезность. - "Ваши удивительные костыли - всего лишь ваши верные слуги, мисс Сентон".
Я хотела бы дотянуться до него, крепко обнять и поцеловать, но вместо этого сказала только:
"Ушло столько времени, размышлений и боли, чтобы обучить их, Юноша. По сути они и есть - увечье".
Он посмотрел на меня почти с яростью.
"Возможно, вы думаете, что я - не увечный, мисс Сентон. Вы никогда меня не знали. Возможно, вы полагаете, что у парня нет увечья, если он клеймен долларовым знаком на лбу. Вы никогда не знали проклятья быть богатым !"
Я смотрела на него с изумлением.
"Это проклятье - быть богатым", - продолжал он жестко, - "а если вы очень богаты, это тройное проклятье. В школе и в колледже мой путь был всегда помечен. Вы думали, что бросаетесь в глаза из-за своих костылей, а что бы вы подумали, если бы были известны не как дитя разума, крови, любви, а как сын десяти миллионов долларов ? Как бы вы любили мир, если бы думали, что каждый, кто вам улыбается, улыбается вам потому, что губернаторская чековая книжка может творить для вас чудеса ? Те, кто рядом, подозревают, что это и есть цена, которую я плачу за то, чтобы быть сыном десяти миллионов долларов. Цена слишком высока. Я встал на дыбы. Но что я мог поделать ? Собственного отца не выбирают, не так ли ?" Он хрипло рассмеялся собственной грубой шутке и подытожил: "И в женщинах, и в мужчинах - в ком я только ни сомневался - до вас. Вот поэтому я не осмеливался вам сказать. Вы приняли меня таким, каков я есть - из мяса и костей, разума и души, таким, как Бог меня создал. Вы не увидели долларового клейма, поставленного на мне миром, вы думали, что я - старый газетный пес, живущий на свое жалование и небольшие излишки, вы были ко мне добры, преданы и доброжелательны. Думаете, что можете переоценить, что это значит для меня, мисс Сентон ? Я изголодался по настоящей дружбе. Со всем городским населением вокруг меня, трясущим фалдами и облизывающим зубы в молитве, чтобы я присоединился к ним, я одинок - взаправду одинок, мисс Сентон. Теперь вы знаете. Это не по-английски, это против всех правил грамматики, но это горькие факты и каждое слово здесь - истина".
Я не могла вымолвить ни слова в течение нескольких минут. Наконец я сказала: "Дорогой Юноша, вы перекинули через пропасть крохотный мостик".
"Нет, нет", - сказал он.
"Знаете ли вы, что этим летом я жила в страхе, что некая правда, дошедшая до меня, может разрушить иллюзию - очарование, которое настоящая дружба придает жизни без друзей. Теперь этому конец".
Я отвернулась.
"Нет", - возразил он так резко, что мне пришлось убеждать его говорить тише, - "Это только начало".
Я покачала головой.
"Послушайте", - в споре он почти терял хорошие манеры за серьезностью, - "Когда мой отец был моложе, чем я сейчас, ему говорили, что некоторых вещей быть не может. Старик вставал на дыбы и ревел, утверждая, что они могут и должны быть. Он знал, что они могут существовать, но был в достаточной степени человеком, чтобы не вытрясти их из собеседников немедленно. Он вел долгую жестокую борьбу, но выиграл. Это так, мисс Сентон. Он выиграл". Он немного помолчал. "Я тоже намерен выиграть", - шепнул он мне. "Я намерен сделать вас своей женой".
Как может любая женщина сопротивляться такой силе, как эта - отважной, крепкой, вооруженной, если сердце предает ее и торопит безоговорочную капитуляцию ? Мгновение мой разум сопротивлялся. Я знала, что будет наилучшим для меня и наилучшим для Юноши. Я не хотела совершить ошибки. Мы долго молчали, изображая, что просто ужинаем вместе в этом прелестном ресторане. Наконец я почувствовала, что молчание становится невыносимым для обоих и нарушила его.
"Я собираюсь усовершенствовать свою работу в значительной степени, Юноша", - сказала я ему. - "Я собираюсь попробовать сделать себя намного лучше. Я пытаюсь набросать схему, чтобы сделать из моих сессий за пианино маленький монолог. Клинч заронил мне в голову эту идею и я все время ее обдумываю".
Он улыбнулся мне, и я почувствовала, что его голова занята совсем другим. "Это великолепно", - сказал он сердечно. - "Я помогу вам всем, чем смогу, и вместе мы сделаем отличную постановку. Я пошлю к вам театрального обозревателя из нашей газеты и мы сделаем вас знаменитой".
Мы снова по-дружески болтали, обговаривая детали будущего монолога. Он снова был быстр, приветлив и умен и я была уверена, что мысль, не покидавшая мои сердце и разум, полностью улетучилась из его сознания. "Я буду в "Фольксгартене" завтра вечером с грубым наброском монолога", - сказал он при расставании, - "Не забывайте, это будет выдающееся действо. Когда оно будет полностью готово, я пришлю театрального обозревателя - он должен мне столько, что никогда не отдаст, поэтому предан мне телом и душой, - он даст вам советы, которые сделают вас знаменитой. Да, вы будете знаменитой и одинокой. Возможно, от одиночества вы еще раз подумаете и выйдете за меня замуж". Было очевидно, что эту мысль нельзя было вышибить из головы Молодого Человека так легко, как мне это казалось. Когда я доползла до своей каморки, то никак не могла забыть Айлсворта и как врата рая быстро захлопнулись передо мной в тот день в Проспект Парке. И вот они снова стоят открытые - редкая возможность для таких, как я - при всей своей красоте я не могла забыть о другом - о моих неизменных палисандровых костылях. А тут проблема осложнялась еще и беспокойством о зрении.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18416Unread post Didier
01 Dec 2017, 17:36

Глава XV

Монолог был окончательно готов после долгих недель усидчивой работы и почти невероятного количества правок. Юноша гордился им, а я гордилась обоими - большим мужественным парнем, которого я так любила, и творением, порожденным его умом. Я чуточку упростила юмор произведения, потому что изначально он был не совсем понятен самым сообразительным людям на земле. Затем как-то раз в начале дня я попробовала показать номер самому Луи Блюменстайну. "Это потрясающе, мисс", - сказал мне Блюменстайн, его глазки-бусинки чуть не выпучились, пока он вытирал лоб, - в начале сентября стояла страшная жара. - "Я поставлю вам роскошные декорации и посажу прямо у рампы". Но я не хотела этого делать. Мои костыли опять загораживали мне сцену - и это в тот момент, когда я могла начать многообещающую карьеру. Мы с Блюменстайном нашли компромисс: я сидела на своем старом месте за пианино и в должное время начинала свой монолог - немного пения, немного художественного свиста, немного музыки и немного разговорного жанра. Посетителям, похоже, номер понравился с самого начала, и первый раз в "Фольксгартене" я услыхала что-то, подозрительно похожее на аплодисменты. Юноша был несказанно рад. Если бы я поверила хотя бы половине того, что он говорил, я была бы уверена в себе больше, чем Мод Адамс, Этель Бэрримор и миссис Фиске вместе взятые. К счастью мою голову не так легко было вскружить, хотя в тот вечер он пришел ко мне и сказал кое-что, что доставило мне больше удовольствия, чем все остальные его похвалы. "Вы были прекрасны в этом представлении", - сказал он мне. Я бы
расцеловала его за это, но просто обернулась и сделала вид, что порицаю его за ложь.
Юноша сдержал свое обещание, как и всегда, и прислал ко мне театрального обозревателя своей газеты, некоего м-ра Дэйвиса, чтобы он посмотрел мое представление.М-р Дэйвис был маленький важный человечек, очень толстый, очень светловолосый, в наутюженой одежде и с вкрадчивой речью. Мне нужно было продвигаться к профессиональной карьере, так как я произвела на него впечатление, и вечерний номер "Баннер" - и это было удивительно - посвятил мне почти целую колонку. Он писал, что я похожа на русскую актрису Назимову [Алла Назимова, актриса театра и звезда немого кино - прим. перев.] и другие лестные вещи, но я до сих пор сохранила остатки скромности и поэтому отказываюсь повторять это здесь.
Если бы все это было написано о Кейт Сентон, то могло бы попасть в "Хонитаунский Еженедельный Аргус" и я наверняка стала бы знаменитой в родных краях. Но речь шла всего лишь о некой мисс Китти Севенн и м-р Дэйвис, не заметивший моих костылей, не упомянул о них в своей статье, что вполне меня устраивало. Успех имел и другие последствия. Когда наутро Блюменстайн обнаружил, что его "Фольксгартен" снискал новую славу и что изысканная публика снова бронирует столики, он поднял мне жалованье до двадцати пяти долларов в неделю и я "взлетела по социальной лестнице" у Страйпов.
Моя новая комната была большим квадратным помещением, уют которого я не рассчитывала найти в нью-йоркских домах. Оно было облицовано белым мрамором, что было достижением тех дней, а на фасаде камина вмсел очень старый портрет, - портрет девушки, - на который приятно было смотреть. "Булавка" Страйп хотела выбросить его, когда я переезжала в большую комнату. "Эту старую мазню следовало бы выбросить вон". - говорила она, - "я уговорю Ма повесить сюда хромо [хромолитографию - прим. перев.], чтобы заполнить пространство, что-нибудь в красивых ярких цветах". Вместо того, чтобы выбрасывать старую картину, я купила ее у Булавки за новенькую хрустящую пятидолларовую купюру, став, таким образом, покровителем искусств и завладев чем-то большим, чем коллекция тряпок для навешивания на себя. Я отмыла и очистила старую картину и она наградила меня своим первоначальным видом. Улыбающееся лицо девушки смотрело на меня насмешливо и с симпатией. Много, много раз я хотела догадаться, кто она. Жила ли она в этом доме и,
возможно, в этой самой комнате ? Потом я хотела понять, любила ли она и была ли любима, и удерживали ли ее
от вступления в брак и от счастья два коричневых костыля с одной стороны и десять миллионов долларов с другой ?
Впрочем, это были вещи, о которых я с трудом пыталась забыть. В целом же в те осенние дни моя жизнь
складывалась счастливо. С глазами было намного лучше и я могла носить черные очки только на улице. Комната приобрела вид настоящего дома и Страйпы прониклись ко мне уважением, как только я смогла снять жилье подороже. После окончания вечернего представления мы ездили в "С------" и ужинали там каждый вечер.
Мы не встречали Эниаса Стронга и Юноша поведал мне, что они удалились в свою берлогу в Беркшире - так восхитительно-пренебрежительно называли в Нью-Йорке поместье в три или четыре тысячи акров с дворцом на одной из возвышенностей. В такой среде обитал и воспитывался и Юноша. Поскольку иллюзии были разрушены, я не колеблясь осведомилась о его социальной позиции в городе. Эта позиция была значима и высока. Его отец был синонимом пакета правительственных ценых бумаг, его мать входила в советы директоров всех больших благотворительных заведений, двое его сестер пользовались завидным уважением со стороны европейской знати, представленной на рынке. Когда я узнала, кем он был в городе, где человека ценят по толщине его чековой книжки и родовому древу, я не могла поверить, что это - мой серьезный сероглазый любимый Юноша, которого я узнала как близкого друга и товарища. Наша дружба продолжалась на той же высокой ноте, на какой началась до того, как он открыл мне правду. Темы, которую мы обсуждали в тот вечер, мы с тех пор старательно избегали. Все шло как раньше за исключением того, что мы чуть больше времени проводили в
обществе друг друга. Это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. Это был сон, от которого я боялась
пробудиться.
Город снова оживал. Большие магазины снова наполнялись более достойными посетителями, и я знала мой Нью-
Йорк уже достаточно хорошо, чтобы понять: эта элегантная публика и есть истинные жители Нью-Йорка. Время от
времени Юноша показывал мне на кого-нибудь из знати. Среди знакомых его семьи и еще более широких репортерских
знакомств было мало тех, кого бы он не знал.
Его родные спрашивали. когда он собирается в отпуск, а он отвечал, что в отпуск не собирается. Я и сама
настаивала на этом. Прошло тяжелое жаркое лето, а он постоянно работал и ему необходимы были отдых и смена
впечатлений. Но он стоял на том, что "Фольксгартен" в качестве летнего отпуска его вполне удовлетворяет, а
легкий ужин в "С------" дает достаточно отдыха и смены обстановки для любого.
Тем не менее, я беспокоилась все больше и больше. Его семья - отец, достойная мать, две заботливых сестры, -
могли заподозрить неладное в его постоянном пребывании в городе. Они бы не поверили, что газета поглощает все
его время, они могли бы припомнить грязную сплетню, которую им наверняка уже пересказал Эниас Стронг, и всей стаей
окружить Юношу.
Вот почему я была в ужасе от перспективы очнуться от своего сна.



User avatar

bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18565Unread post bordoler
02 Dec 2017, 16:23

А почему она называет его Юноша? Он явно не моложе её.



User avatar

Anjey
Интересующийся
Posts: 57
Joined: 02 Dec 2017, 16:24
Reputation: 3
Sex: male
Has thanked: 70 times
Been thanked: 40 times
Gender:
Ukraine

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18567Unread post Anjey
02 Dec 2017, 16:38

bordoler, Здарова подскажи как тут разобраться в этом форуме



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18580Unread post Didier
02 Dec 2017, 19:48

bordoler wrote:
02 Dec 2017, 16:23
А почему она называет его Юноша?
Об этом - в четвертой главе: "... при всем мужестве этого лица в нем было что-то мальчишеское. Ему было не более тридцати". И дальше его мальчишество всячески обыгрывается. В оригинале - The Boy. Это можно перевести и как "мальчик", и как "юноша", и как "молодой человек". Два последних варианта я счел наиболее подходящими и использовал ситуативно. Насколько это близко к задумке, у автора не спросишь: ни Луиза Бейкер, знакомая с ним лично, ни журналистские расследования его имени не раскрывают. Да и нет его в живых давно, судя по всему. А так вообще-то у Мистера Некто есть вполне конкретное имя - Фред Кейн.



User avatar

bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18642Unread post bordoler
03 Dec 2017, 15:48

Didier wrote:
02 Dec 2017, 19:48
"молодой человек"
Это больше подходит. Всё-таки "юноша" - это от 15 до 21 года... :-)



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18698Unread post Didier
03 Dec 2017, 20:18

bordoler wrote:
03 Dec 2017, 15:48
"юноша" - это от 15 до 21 года...
Ну, не обязательно. В статье о неком вокально-инструментальном ансамбле (эдак, примерно, 1971 г.) было написано буквально следующее: " NNN - это xxx юношей, объединенных страстной любовью к музыке..." При этом юношам было от 25 до 33 лет. Сочетание "молодой человек" я использовал при переводе книги Луизы Бейкер, как более подходящее. А начал переводить "Девушку..." - ну не играет оно, разве что в самом начале, фразы не звучат, становятся надумаными и неуклюжими. С учетом вышеизложенных обстоятельств - вот такое принял решение :-) . Ну а "мальчик" - это больше подошло бы для современности: "... там ждет меня красивый мальчик на золотом коне" :ROFL: .



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 18854Unread post Didier
04 Dec 2017, 18:53

Глава XVI

Блюменстайн снова повысил мне жалование и я снова "взлетела" по шкале ценностей у Страйпов. Теперь я получала тридцать пять долларов в неделю и чувствовал себя мультимиллионершей. Конечно, повышения для меня добился Гарри Клинч. Он сказал Блюменстайну, что "Фольксгартен" однажды лишится меня. Это встревожило его маленькую лысую голову и он пришел ко мне с предложением платить тридцать долларов в неделю, если я подпишу контракт на пять лет. Я подумала, что стоило бы это сделать, если бы не Клинч. "Не делайте этого, мисс", - сказал он. - "Через пять лет вас ждут бóльшие дела, чем это". Клинч соблюдал мои интересы. Он говорил с Блюменстайном в тоне, который меня испугал. Я думала, что наверняка лишусь места еще до того, как Клинч закончит разговор с моим работодателем, но в итоге поняла, что не знаю даже основ этого бизнеса. Когда я выходила от Блюменстайна, то не только не была связана контрактом, но и жалование мое повысилось до невероятных тридцати пяти долларов. Тридцать пять долларов каждые семь дней ! Тогда это были для меня огромные деньги. Я не только переехала на один утомительный лестничный пролет ниже, забрав с собой любимый портрет, но и завоевала повышенное уважение у всех Страйпов. Я ездила в кэбах и проводила по утрам долгое и приятное время, делая покупки. Думаю, вы уже знаете, что у меня было то, что женщины называют умением одеваться и завидуют наличию этого качества у той или иной особы. Моей личной фантазией было одеваться в черное и белое. При сравнительно скромных расходах в те дни нового достатка я выглядела максимально эффектно. Я покупала чудесные шляпки - изумительно большие и изумительно маленькие, - потрясающие перья, шелковые чулки, маленькие
прочные ботинки, туфельки на вызывающе высоком каблуке, длинные перчатки - глупые, экстравагантные и восхитительно красивые атрибуты, дававшие мне бóльшее, чем всегда, ощущение, что я - настоящая девушка из Нью-Йорка.
Я могла бы посвятить остаток жизни этим очаровательным магазинам Нью-Йорка, если бы как раз посредине гонки за экстравагантностью меня не остановил знакомый голос. "Не было ни минуты, чтобы здесь не оказалось писаки", - услыхала я, когда мой кэб остановился. А голос продолжал: "Стихи так себе, но подходят, чтобы леди остановилась, а как иначе оценивать литературу, кроме как по функции, которую она вполняет ?"
Думаю, что узнала бы этот голос и через миллион лет. Я быстро остановилась, прочно утвердившись на костылях, и взглянула прямо в глаза говорившего, серые глаза, которые я так любила. "Вот и я, ваша пленница", - сказала я. - "Что вы намереваетесь со мной делать ?"
Он серьезно смотрел на меня без намека на улыбку.
"Украду вас на экскурсию. У нас осталось немного таких дней, как этот. Осень уже не за горами". Я распланировала это утро как раз до полудня, а уже было около одиннадцати. Я также рассчитывала потратить определенную сумму за эти четыре часа, а деньги ушли почти полностью за час с небольшим. Все достается за цену, чуть большую, чем рассчитывал. Ты участвуешь в гонке, в которой обречен на проигрыш.
Но это уводит вдаль и в сторону от нити моего повествования... Я капитулировала и мы направились на восток по Двадцать третьей стрит с неясными планами прогуляться по авеню и позавтракать за каким-нибудь излюбленным столиком у "С------". Эти планы изменились - намного изменились. К северу от Мэдисон Сквер к бровке подъехал лимузин и когда Юноша увидел этот автомобиль, то изменился в лице. Он пристально смотрел на авто и на тыльную часть шляпки его пассажирки. Затем он повернулся ко мне и тихо заговорил, пока мы шли по авеню. "Я попрошу вас сделать очень важную вещь - для меня", - сказал он, как бы подбирая слова. - "Можете ли вы сделать для меня нечто очень трудное ?" Я посмотрела на него твердо, не щурясь. "Для вас я сделаю все, что угодно", - ответила я. Он тотчас же меня поправил: "Не говорите так. Одну важную для меня вещь вы уже не сделали и это больно". "Я думала, с этим покончено", - возразила я.
"Да уж, закопано и похоронено", - проворчал он, затем заговорил ясно и четко о том, что было у него на уме.
"Эта леди спонсирует изряднуюую часть парикмахерских", - сказал он. - "Это моя сестра. Я собираюсь представить ее вам. Думаю, она будет с вами мила".
Вот это было тяжело. Я была напугана самой мыслью о таком знакомстве и в этот момент хотела оказаться в совсем другом месте. Но уходить было поздно, сестра Юноши обернулась, заметила, как мы идем по тротуару, и ее острое личико осветилось интересом и любопытством. С ней была другая молодая леди, в которой я сразу узнала дочь Эниаса Стронга.
На мгновение я пожалела о маскировке, которую мне дали бы черные очки, но затем "опоясалась" мечом отвагои и приготовилась встретить лицом к лицу любую "музыку", которую мне собирались предложить. Процедура представления прошла достаточно быстро, смутив и Юношу, и меня. После этого мы протиснулись в глубокое чрево лимузина и я, как только уселась, принялась прибирать с дороги свои костыли и пристраивать их на полу, чтобы не мешали. Это заняло достаточно времени, чтобы собраться с мыслями, после чего я выпрямилась и приготовилась к худшему.
Его сестра - она отзывалась на имя Сесиль - обернулась. "Мисс Стронг", - сказала она, - "говорит, что где-то вас видела". Мисс Стронг согласно улыбнулась. Как велико было искушение обратить их внимание на то, что мисс Стронг и глупая девчонка-калека, все лето кружившая голову любимому братцу, на самом деле близкие родственники. Однако здравый смысл к счастью победил и я придержала язык. "Очень возможно", - спокойно сказала я. - "Люди имеют обыкновение меня забывать". Юноша пристально посмотрел на меня. Он наверняка понимал, как мне тяжело, потому что, когда я встретила его взгляд, то прочла в серых глазах так же ясно, как если бы он это произнес: "Не бойся дорогая. Что бы эти женщины ни сделали, ни сказали, я всегда буду рядом. Будь стойкой. Если они захотят сделать горячо, помни, что я и сам могу стать горячей штучкой".
Я сама сразу поставила в тупик мисс Стронг, упомянув косвенно свои костыли. Смешно - психологически, я имею в виду, - но мне удалось в некотором смысле не ставить незнакомых людей в неловкое положение, самой заведя о них речь. Поэтому, когда Сесиль заговорила снова, это был совершенно другой разговор.
"Я надеюсь, что кто-то позаботился о Фреде этим летом", - сказала она. - "Мы не смогли. У меня никогда не было такой привязанности к городу, как у него в эти надоедливые жаркие месяцы".
"В городе может быть жарко летом, но он никогда до конца не надоедает. Несмотря ни на что, я сама отсюда никуда не уезжала", - каким-то образом ко мне возвращался кураж.
"Правда ? Как интересно".
Я слыхала о людях, заполнявших паузы в разговоре подобными выражениями, но никогда не предполагала, что самой придется к такому прибегнуть. Юноша наблюдал за мной, не зная, чем помочь, его глаза смотрели на меня с любовью и сипатией и это было как слово поддержки. Мисс Стронг знала достаточно, чтобы сохранять молчание, уставившись в окно машины.
Сесиль начала раздражаться. "Но здесь же не покинутый город, где лишь Фредди и вы ?", - сказала она с натянутой улыбкой. Пока я подыскивала достойный ответ, меня прервали. "Я старался держаться поближе к городу", - сказал Юноша, - "из боязни утратить мисс Сентон". Он решительно продолжил: "Ты не знаешь, Сесиль, я просил ее выйти за меня замуж".
Не думаю, что, если бы главный инженер автопарка Кейна в то же мгновение направил лимузин под городской трамвай, перевернул его и поднял панику, то в машине, где мы ехали, возникло бы бóльшее возбуждение. Мисс Стронг мновенно оторвала взгляд от созерцания улицы - невероятно быстро. Мисс Сесиль Кейн смотрела то на нее, то на Фредди, то на меня, прежде, чем к ней вернулся дар речи. "Я думаю, Фредди следует поздравить", - промямлила она наконец, - "а
вам пожелать счастья, мисс э-э-э ?" "Сентон", - подсказала я. Память у мисс Кейн оказалась не ахти. Мисс Стронг повторила те же банальности - ложь, я имею в виду.
Тут заговорил Юноша: "Мы выслушали ваши сердечные пожелания, а теперь высадите нас здесь, у "С------", мы перекусим".
Леди Сесиль закусила губу, но все еще изображала улыбку. "Это государственный секрет, или Изабель и я можем поделиться им с миром, тревожно затаившим дыхание ?". "Да, пожалуйста, можете сообщать кому угодно", - сказал Юноша, - "и обязательно добавьте, что я пока только надеюсь на это. Потому что, по правде говоря, ваши поздравления преждевременны и только смущают мисс Сентон. Обязательно скажите, что она пока не приняла мое предложение. Вот это можете говорить всем".
Мы оба знали, что никто никому ничего не скажет.
Он поднял мои костыли с пола, в то время, как я соскользнула на тротуар и передал их
мне, как только я была готова идти дальше. "Я был уверен, что ты была рада познакомитьмя с мисс Сентон, равно как будешь рада видеть ее многократно в будущем", - сказал Юноша, обращаясь к своей сестре. Мисс Сесили Кейн ничего не ответила, и я была только этому рада. У меня не было желания выслушивать все то, что ее сердце могло подсказать острому язычку. Когда мы уселись в ресторане и официант умчался с нашим заказом, я перешла к делу.
"Вы милый Юноша", - сказала я ему, - "но пугающе и опасно импульсивный Юноша. Почему вы
сказали все это своей сестре, все это, что она будет повторять ?"
Он доверительно улыбнулся.
"Она не будет этого повторять и Изабель Стронг - тоже. Это не согласуется с их планами. Допускаю, что я импульсивен", - мои обвинения в чужой адрес стали возвращаться ко мне, - "но я устал и мне опротивели домашние разговоры касательно меня и мой судьбы. Я хотел показать им вас - какая вы милая, какая умная и красивая родственница может у них появиться. Когда я увидел Сесиль здесь, меня как-будто что-то подтолкнуло, и я последовал этому импульсу. Я знаю, что не имел права этого делать. Я дурак. Я заставил вас страдать и не заслуживаю прощения". Он закрыл лицо руками и казался таким расстроенным, что я наклонилась над столиком и успокоила его: "Все в порядке, милый, может быть, все и к лучшему". Не ахти что, но это, казалось, его подбодрило. "Странно", - сказал он, - "вы назвали меня "милый", а сами не хотите - ". Я сменила тему - так же неуклюже, как садилась в экипажи и выбиралась из них - но сменила.
"А мне подняли жалование", - сообщила я. Хорошо, когда есть с кем поделиться. - "Теперь мне платят тридцать пять долларов в неделю и это мне кажется просто океаном денег".
Он опять улыбнулся.
"Вы становитесь знаменитой", - заключил он. - "Чувствуете ли вы себя одинокой и покинутой ?"
Я покачала головой. Казалось, нет способа избежать этой темы в разг8оворе с Юношей.
"А вам следовало бы чувстововать себя покинутой, чтобы выйти замуж за меня".
Я опять покачала головой.
"Совершенно незачем чувствовать себя покинутой, чтобы выйти замуж за вас".
"Так отчего же вы не выйдете за меня замуж ?" - настаивал он.
"Вам нужна более убедительная причина, чем та, которую вы только что видели ?" - попыталась убедить его я. - "Ваша сестра, подруга вашей сестры... Вам не кажется, что пропасть чересчур глубока, мой дорогой Юноша ?".
Но он был непоколебим, милый и упрямый, его очень трудно было переубедить. В этот день мы больше не затрагивали эту тему.
Но я ощутила, что наш праздник близится к концу. Наступает завтра, и сама мысль о завтрашнем дне приводила меня в содрогание. Его сестра знает, девушка, которая хотела выйти за него замуж знает, скоро будет знать вся его семья. Когда все они узнают, что он объявил о своей любви ко мне прямо в лицо мисс Изабель Стронг, всякие компромиссы станут невозможны. Никаких колебаний, никакого расчета на естественный ход событий. Закат на моем горизонте багровел, предвещая завтрашнюю бурю. Я молила Бога даровать мне силы благополучно провести свое суденышко сквозь нее. Море
обещало быть штормовым, а пролив - труднопроходимым.



Post Reply
  • Similar Topics
    Replies
    Views
    Last post

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 6 guests