Девушка на палисандровых костылях

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19079Unread post Didier
06 Dec 2017, 16:23

Глава XVII

Казалось, будто раньше я еле тащилась долго, все дальше и дальше, а сейчас прошла долгий путь вперед за один шаг. Как-то вечером, когда в город вернулась зима и деревья сбросили свои прелестные коричневато-золотые наряды, я пропела, просвистела, сыграла и продекламировала свой монолог в большом доме на Риверсайд-Драйв. Все это организовал Гарри Клинч. Сначала я трепетала в страхе перед Блюменстайном. "Я с удовольствием это сделаю", - убеждала я Клинча, - "но как же "Фольксгартен" ?"
Клинч рассмеялся.
"Как хорошо, мисс, что я не разрешил вам подписать контракт с нашим голландским приятелем. Он вам разрешит отлучиться. Я все устрою".
И он это сделал. Он, наверное, обладал магическим даром, потому что Луи Блюменстайн не только сказал "все в порядке", но и пожелал мне успеха - и успех пришел. У меня было чудесное новое платье - еще одно вечернее, из черного бархата - как я считала, наилучшим образом подчеркивающее мою индивидуальность, и, кроме того, я получила больше, чем недельную оплату за один вечер, встретила интересных людей и была доставлена в этот дом и отвезена домой в
экипаже. Последнее обстоятельство не осталось незамеченным Страйпами. Они предполагали попросту, что я занимаюсь увеселением по-любительски, даже не догадывались о "Фольксгартене". Впрочем, кое-какую компенсацию они получили. Мисс Клариса Страйп должна была участвовать в каком-то церковном увеселительном мероприятии и я нарядила ее по случаю в турецкий платок ее матери, точнее, его остатки. Она имела исключительный успех, была гвоздем вечера и почти полюбила меня за ту роль, которую я сыграла в ее триумфе. Я тоже была довольна, так как не забыла, с какой добротой она относилась ко мне, когда я лежала с повязкой на глазах.
Люди, которые слушали меня на Риверсайд Драйв, были совсем мне незнакомы. И хотя в "Фольксгартене" меня слышали многие почтенные мужчины и женщины и я отнюдь не стыдилась этого заведения, для таких приватных выступлений мне дали новый сценический псевдоним. Мертон Лесли, как вам это нравится ? Насколько профессионально звучит ? Это не Юноша выбрал. Я нашла имя в одной старой повести и собиралась некоторое время хранить от него в тайне.
Идея сменить сценический псевдоним для приватных выступлений принадлежала Клинчу. Он считал это новым и перспективным полем деятельности для меня и также полагал, что некоторые из этих изысканных нью-йоркских леди будут против артистов из "Фольксгартена". Я попросила Клинча объяснить Блюменстайну зачем мне менять псевдоним и по чьей инициативе это делается. Я не хотела, чтобы Блюменстайн считал мою гордыню достигшей такого уровня, что я сочла скромный мюзик-холл, впервые давший мне убежище, недостойным своего внимания. До того вечера, когда он позволил мне поехать в большой дом на Риверсайд Драйв, Блюменстайн был очень добр ко мне, а после так настаивал, чтобы я стала постоянной участницей его представлений и выступала в декорациях, что в конце концов я согласилась. Мое место аккомпаниатора заняла другая, рабочее время стало короче, а работа - много легче. Я выходила на двадцать минут днем, а потом на двадцать минут вечером. Основным элементом моей декорации было большое пианино. Как только я
усаживалась за него, мои костыли уносили и занавес поднимался. Я исполняла свой номер и никто в зале не догадывался, что я - хромая.
Похоже, что публике в большом доме на Драйв мой номер понравился. Все аплодировали, а некоторые подходили ко мне и прямо говорили об этом. Хрустящую купюру в пятьдесят долларов я спрятала в платье и, как я уже говорила, удобный экипаж доставил меня прямо в Бруклин. Этот вечер мог бы стать невероятно счастливым, но не стал. Там было несколько красивых мужчин, достойные - во множестве, они были непривычно любезны со мной, но том не было одного,
по которому я тосковала. Как только я села в экипаж и копыта зацокали по узкой проезжей части большого моста, я думала только о том, насколько лучше было в "Фольксгартене", где меня ожидал Юноша, чтобы отвезти на поздний ужин, ставший неотъемлемой частью моей жизни... Я с трудом дожидалась следующего вечера - часа, когда мне нужно будет приступать к обычной рутине у Блюменстайна, - и, пока я буду развлекаться с клавишами его пианино, вспоминать о том, кто
ожидает меня за кулисами.
Но следующий вечер в "Фольксгартене" - это был такой вечер... Даже сейчас, когда все миновало, я едва заставляю ссебя описать, какой удар меня ожидал. Потому что - первый раз за много недель - Юноша не пришел в "Фольксгартен". Я высматривала его с "наблюдательного пункта" сбоку от занавеса - я думала, что он мог задержаться в зрительном зале, прежде, чем пройти ко мне за кулисы. Его там не было. Во время представления я внимательно разглядывала
публику, что было в общем-то бесполезно: без очков я отчетливо видела не дальше двадцати футов. Поэтому я замечала только размытые лица - сотни и сотни лиц внимательных слушателей, и знала почти наверняка, что среди них нет пары серых глаз, глядящих нежно и преданно на меня.
Я задержалась, переодеваясь из сценического платья в повседневный костюм, и когда посмотрела из-за занавеса в зал, через сильные линзы очков рассмотрела все в деталях. Интуиция меня не подвела: Юноши не было в зале. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, кажется, что ничего такого не было в том, что он пропустил единственный вечер в "Фольксгартене". Но я обладала настоящей интуицией и боялась не того, что он не пришел, а того, что неправильно воспринимала причины, по которым он появлялся здесь... Казалось я не смогу дождаться следующего вечера в "Фольксгартене". Я начала уже основательно бояться. Казалось, рассвет зловещего и загадочного Завтра уже
наступил. Следующие два дня также не принесли добрых вестей.
Блюменстайн заметил мое состояние и встревожился. Он даже грозился послать за Гарри Клинчем. "Вы нехорошо себя чувствуете, мисс", - заявил мой работодатель. - "Вы слишком напряженно работали в этом году. Вам следует взять отпуск - оплачиваемый отпуск - со следующей недели". Блюменстайн был добр и заботлив, но тоже близорук. Если бы он не был близорук, он тотчас заметил бы Юношу во-первых и его отсутствие во-вторых. Но, наверное, то, что он не понимал
ситуации во всех подробностях, было к лучшему.
На третий день я ждала до конца программы - и опять неудача. Когда я вышла на улицу через черный ход со сцены, я внимательно осмотрела все темные углы и закоулки, надеясь вопреки безнадежности. Надвигался декабрь и дождь грозил смениться мокрым снегом. А мне казалось, что снег уже засыпал меня глубоко. Все, кто хорошо со мной знаком, знают мою импульсивность. В тот вечер я почти достигла переломной точки. В конце концов, я была всего лишь женщиной, а женской стойкости есть предел. Я добралась до телефона в аптеке на углу - большое удобство для женщины, которая хочет излить душу бесчувствнной металлической трубке. Сперва я позвонила в офис "Баннера" и попросила пригласить к телефону Юношу. Найти его оказалось несомненно сложной задачей. Первый голос, ответивший на мой вопрос, сказал, что он на месте и должен был бы сам взять трубку, второй голос сообщил, что он вышел, третий сказал, что не знает, когда м-р Кейн
вернется. У этого голоса сложилось мнение, что м-р Кейн уехал из города. Все это сбивало с толку и не приносило никакого удовлетворения. "А почему бы вам не позвонить м-ру Кейну домой", - сказал третий голос, когда я начала его убеждать, что у меня важное поручение. Я повесила трубку и пошла к телефонному справочнику, который лежал у витрины с сигарами. Я развернула его на букве "К" и довольно рассеянно изучала несколько минут. До сих пор до меня не доходило, что я не знаю ни где Юноша живет, ни точных инициалов его отца. Эти вещи были наименее существенны для моей любви к нему. Я не собиралась выходить замуж за его семью. Поэтому место его жительства мне было неизвестно и так же быстро до меня дошло, что и он не знает, где я живу. Я никогда не разрешала ему провожать меня до пансиона. Наше знакомство, бесконечно близкое в одном смысле, оказалось совершенно поверхностным в другом. Оно очень напоминало мечту и мы жили, как во сне. Мне пришлось позвонить в офис "Баннера" еще раз, прежде, чем адрес Юноши впечатался в мой мозг,
и я набрала 9841 Плаза и поняла, что гений медной проволоки и электрического тока перенес меня близко к его дому, близко к нему.
"Мистер Фред Кейн дома ?" - спросила я. Было тяжело задавать этот вопрос незнакомому голосу. В телефоне есть что-то настолько бездушное, что это ужасает. После того, как все произошло, я почувствовала что вся эта затея ужасна и
бессмысленна, потому что, отшвырнув свое достоинство и поправ гордость, я обнаружила, что его голос - лишь малая часть того, в чем мне отказано. Мне не дали даже возможности узнать, где он и что с ним. Лучшее, что мне удалось, это поговорить со слугами, отличными слугами, которые знали достаточно, чтобы держать язык за зубами. Я спросила о мисс Сесиль, но, конечно же, мне и с ней не дали поговорить.
Я написала Юноше тем же вечером и попыталась объяснить, что и как, слабо надеясь, что он когда-либо это письмо получит. Я чувствовала, что он, должно быть, пытается найти дорогу к "Фольксгартену" - ко мне. Я чувствовала, что кто-то вмешался в наши отношения.
Я бесконечно верила в него и тысячи лет спустя верила бы в него так же бесконечно. Последний день нашей любви просто не мог настать. И еще я чувствовала, что кто-то строит козни. Пришло Завтра, сопроводив меня в бездну горя и черноты.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19204Unread post Didier
08 Dec 2017, 17:37

Глава XVIII

В город снова пришли рождественские дни и снова их радость прошла стороной. А как могло быть иначе этой зимой, богатой событиями ? Подарков было немного, они были простыми и по ним вы сможете понять, что у меня появился заметный и растущий счет в банке деловых кварталов города. Я подарила по брелоку Клинчу и Луи Блюменстайну, послала цветы больному джентльмену с нашей улицы, м-ру Джессапу, который достиг такого возраста, что, казалось,больше не старел - новый кисет и трубку, сестрам Страйп и их прислуге - разные безделушки. Мое сердце осталось без подарка и я находила радость в любви, которую они мне дарили в ответ.
Я ничего не забыла. Опять летели недели и я прекратила даже попытки его найти. Я впадала в уныние, теряла интерес ко всему и Блюменстайн, в предвидении того недоброго часа, когда эта апатия начнет сказываться на моей работе, стал настаивать на моей поездке на Бермуды... Но Блюменстайн ничего не понимал. И никто ничего не понимал. Моя душа не выносила постоянной тоски и я впадала в уныние. Я уже воспринимала себя как женщину среднего возраста, которая прощается с невозвратной юностью. Мое сердце тосковало. Я была покинута. На некоторое время я утратила даже тягу к красивой одежде и украшениям, которые дарят тепло, молодость и живость. Видели бы вы меня тогда на улицах Бруклина - заурядная женщина, которая тяжело опирается на два костыля, тонкая фигурка в черном костюме и простой маленькой шляпке с грустными глазами, полускрытыми стеклами очков - вы бы ни за что не признали в ней изысканно одетую Мертон Лесли, которую наперебой приглашали в лучшие дома Манхэттена, чьи шутки вызывали радость и смех у самой пресыщенной публики самого удовлетворенного города на земле. Я проживала свою роль в большей степени, чем любой, приблизившийся ко мне, мог вообразить. Я отдавала изрядную долю жизни за хорошую плату. Когда мне платили хорошо, я была настолько весела, настолько красива, настолько изыскана в своих прелестных платьях, настолько очаровательна в манерах, насколько может быть женщина - но я играла роль.
И все-таки ангажементы только множились. Какой-то мужчина отыскал мое жилище в Южном Бруклине. Как он это сделал - ума не приложу. Некоторые люди обладают способностью находить то, что они хотят найти. Этот, должно быть, был один из них. Он был хорошо одет и хорошо выглядел, мой незваный гость. Он приветствовал меня со скромной
улыбкой и неуемной сердечностью. "Вы преуспели на эстраде, мисс Сентон", - так звучало его приветствие. Я была настороже, нее зная, чем он занимается. "Я пытаюсь что-то с этим поделать", - сказала я. "Вы уже сделали много", - заверил он меня, - "но можете сделать больше - при соответствующем руководстве". Я была озадачена, отставила костыли из подмышек и села. "Вам от меня что-то нужно", - сказала я ему. "Моя фамилия Кларксон. Я - "... Внезапно мне все стало ясно. Этот человек - адвокат. Кейны наверняка послали его заключить денежное соглашение. Я поняла - и мне не было нужды читать для этого сотни страниц законов, сводов и кодексов.
"Я продюсер", - продолжал он, но я едва слушала его. Я негодовала, что Кейны осмелились на такое. - "Мне пришло в голову, мисс Сентон, что мы могли бы заключить контракт на гораздо более выгодных условиях, чем Клинч может вам предложить. Гарри Клинч - хороший парень, чертовски хороший, мы друзья, но он не обладает связями".
"Эй, о чем это вы ?" - спросила я. До меня с трудом начало доходить, что говорит он совсем не те слова, которые я сгоряча вложила в его уста. Он повторил все, что сказал раньше. "К чему вам беспокоиться о Клинче ?" - спросил он. - "Вы уже не его полета птица. Вас ждет большая сцена и скоро весь город заговорит о вас". Я холодно смотрела на него целую минуту перед тем, как ответить. "Нет, сэр", - сказала я. - "Ничто не может разделить меня и моего теперешнего агента. Это все, что я могу сказать и что скажу". Он ушел.
Я вспомнила замечание Клинча, адресованное мне: "Я поддержу вас, если вы поддержите меня". Он меня поддержал, теперь мой черед поддержать его. Он был добр к девушке без друзей. В Нью-Йорке иногда имели привычку забывать подобное, но это было не в обычаях Хонитауна.
Когда я рассказала Гарри Клинчу о разговоре с Кларксоном, он коротко выругался, потом извинился передо мной и сказал, что попробует сделать для меня все, чего я пожелаю. Я сказала, что хочу отказаться от работы в "Фольксгартене", хотя не могла даже намекнуть ему, почему. "Понимаю", - быстро сказал он. - "Вы теперь настоящая артистка и Блюменстайн - не ваш уровень". "О, не позволяйте ему даже подумать о чем-то подобном", - поспешно сказала я. "В этом - уж будьте уверены". - сказал Гарри Клинч. Он был прирожденным дипломатом, мой импресарио.
Итак я попрощалась с мрачноватым заведением, где я провела так много счастливых часов, и с Блюменстайном, который отпустил меня с искренними сожалениями и добрыми пожеланиями будущих успехов. Китти Севенн также была погребена, ей устроили достойные похороны. На ее место поднялась другая - Мертон Лесли. И Мертон Лесли становилась
знаменитой.
Я заняла переднюю гостиную в доме и Страйпы распростерлись ниц. Вы только подумайте ! От шестидесяти до ста долларов в неделю - и занята, возможно, два дня и три или четыре вечера. В дождливые дни я ездила в кэбах, днем пила чай в изысканных магазинах, посещала гостеприимные дома, встречалась с элегантными людьми, говорившими то милые,
то резкие слова - это уж как им в голову взбредет, но - никогда не видела Юношу.
Письмо, которое я написала ему в тот вечер, вернулось ко мне окольными путями как невостребованное адресатом. Все дороги между нами были закрыты. Мне было ясно, что в Нью-Йорке только деньги - много денег - могут творить чудеса. Все еще прогресс - все больше ангажементов - и Клинч говорит, что я становлюсь знаменитой. И опять - ни слова,
ни знака от Юноши, лишь добрая память отпечаталась в душе, память о живой мечте, которая никак не может стереться. Иногда я думала, что могу повстречать его на улице, что он может остановить меня, как тогда, когда я делала покупки на Двадцать третьей стрит. В Хонитауне все время встречаешь знакомых и кажется, что в огромном Нью-Йорке однажды
можешь встретить того, кого хочешь встретить больше всего на свете. Как вы знаете, я - фигура заметная, он должен был бы меня увидеть в этом тоскливом нагромождении месяцев - уже заканчивался январь, а его все не было.
Ангажементы продолжали поступать и Клинч снял офис в приличном здании с лифтом. Я была рада, что принесла ему удачу, потому что в известном смысле настоящая удача пришла к нему вместе со мной. Благодаря мне он получил возможность нанимать артистов эстрады и получать высокий и постоянный доход от своего дела. И он думал, что все
случилось благодаря его доброте к одинокой хромой девушке, приковылявшей в его офис почти два года назад, но, как бы то ни было, Клинчу стало только лучше. Бедная маленькая м-с Клинч, терпеливая и безнадежно болезненная, которую я навещала много раз и покидала, благодаря Господа за изрядную долю здоровья, которую Он даровал мне, получила
прекрасную возможность проводить зиму во Флориде, а когда Клинч привозил ее опять на север - жить в прелестном домике, ожидавшем ее на Лонг-Айленде. Есть кое-какиен вещи, которые стоят безнадежной немощности, и одна из них - супружеская любовь и забота.
Но вернемся к Клинчу. Он больше не относился столь неаккуратно к своей внешности, как при первой нашей встрече. Он был Клинч Безупречный и заработал такую репутацию на самом веселом отрезке Бродвея. Он засмеялся, увидев меня в тот день, когда я остановилась у его нового офиса и поздравила в присутствии маленькой тоненькой леди, которую он нанял в качестве офисного работника. "Моя машинистка", - шепнул он мне и снова рассмеялся. "Вы становитесь совсем англичанином, м-р Клинч", - я постаралась сказать ему то, что он хотел услышать. "Лондонцем", - пояснил он.
Внезапно он повернулся на своем вращающемся стуле и высказал свои планы относительно меня. "Лондон -
вот что нам нужно, мисс Лесли", - сказал он. - "Вы должны установить новый критерий". "Критерий ?" - отозвалась я.
"Разве вы сами не видите ?" - был его ответ. - "Нью-Йорк без ума от Лондона. Он обезьянничает все, что там делается. Даже чайные, от которых вы без ума, представляют собой пересадку идеи на нашу почву. Наши лучшие постановки завоюют успех, путешествуя через концертные залы английской столицы. Я это знаю, мисс Лесли. Вы должны ехать заграницу - в этом сезоне. Я устрою вам ангажементы в больших домах Лондона - вы подготовите постановку о 1860-х годах - как я рассчитывал с самого начала и - о Боже, - когда вы вернетесь, я буду платить вам по пятьсот долларов за вечер ."
Я покачала головой. Когда-то Лондон был мечтой и находился недалеко от Парижа, где каштаны выстраивались в ряд вдоль бульваров, но Лондон был далеко от Нью-Йорка. Не то, чтобы я так безумно любила Нью-Йорк, но тогда я не смогу отразить удар, если он меня настигнет, я боялась уйти от Отдаленной Возможности. Я все еще надеялась, надеялась вопреки безнадежности со всей своей силой.
"Вы полюбите Лондон", - продолжал неукротимый Клинч. - "И они полюбят вас. Они повсюду обращаются к Америке в эти дни. Им понравится ваше представление, мисс Лесли - такое чистое, такое блестящее, такое изысканное, такое умное. Это будет большой хит. Это будет стоить десятилетнего развития здесь".
Большой хит ! Предположим, что это большой хит. А потом - что ? Деньги ? Деньги значили не так много для меня, потому что способ мышления у меня оставался все-таки хонитаунский, а не нью-йоркский и тоненькая чековая книжка оставалась для меня скорее игрушкой. Большой хит ! Деньги ! Допустим, я их принимаю, а дальше что ?
Домик в пригороде, экипаж, жизнь респектабельной старой девы, набожность в должные моменты, разведение собак или кур, преследование знаменитостей. Старая дева.
Боже упаси. Я лучше превращусь в Сэйди с ее маленьким мирком, но мирком, освещенным блеском любви. Как-то раз я ужинала с Сэйди и Джимом и заметила, с какой гордостью они показывали мне свою квартиру: шесть комнат и ванную. На потолке были нарисваны розы, гостиную от столовой отгораживала вишневая решетка и что-то вроде колонны у боковой стены гостиной, которую Сэйди назыала "консолью". Был там и камин - без дымохода, Джим приспособил элекрическую лампочку, светившую за решеткой сквозь красную оберточную бумагу. У них была полированная мебель красного дерева, обитая плюшем цвета морской волны, и висел сертификат в красной с золотом рамке, удостоверяющий, что Джим удостоился чести быть избранным казначеем своего профсоюза. Были и другие цвета на ковре, пастельный рисунок справа от "консоли", изображавший дядюшку Джима, достопочтенного олдермена Ред Хука. Парный портрет слева изображал тетушку Джима - Сэйди говорила мне, что ее фамилия была Ремсен и она была в родстве с Ремсенами из Бруклина. Все это было ярким, броским, калейдоскопичным, но это был дом, почти патетичный по своей сути, загонявший мне занозу в сердце и сводивший с ума от ревности, когда я думала о нем. Сэйди стала очень доверительной, когда приоткрыла дверь кладовки и показала детскую коляску, стоявшую там. "Один из новых друзей Джима прислал ее в качестве подарка на свадьбу !" прошептала она мне в сильном смущении.
Дом, настоящий дом. Чего стоила передняя гостиная в пансионе, окруженная подобостратными домохозяйками и их дочерьми, чего стоил рай старой девы в пригородном доме, построенном и меблированном архитектором и строителями, по сравнению с шестью комнатами и ванной Сэйди и Джима ?
Никакого Лондона. Пока сущестует Нью-Йорк, остается надежда. Пока я жива и имею силы, я буду держаться за него, на запад и восток, по всему городу,
сражаясь за Отдаленные Возможности. Надеяться без надежды.
На Двадцать третьей стрит я встретила старую знакомую. Она заметила меня первой и остановила: "Я бы узнала вас в любой толпе по этим палкам". Она осмотрела меня критически. "Должно быть, Гарри Клинч изрядно вам помог", - сказала она. - "Вы выглядите гораздо лучше, чем когда я видела вас последний раз". Она продолжала внимательно меня рассматривать. "Я хотела вернуть вам эти два доллара, но не подворачивался случай, да и мне приходилось туго". Она показала, насколько. Я добралась до соственного кошелька, вынула из него купюру и засунула ей в руки. "Вы не должны мне два доллара, вы не должны мне ничего", - сказала я. - "Это я обязана вам всем в этом мире".
Она молчала в растерянности. "А теперь вы должны дать мне свой адрес, а если вам понадобится помощь - прийти ко мне, вот мой адрес". Она пыталась что-то сказать, но я не позволила. "Вы не должны мне ни цента", - продолжала настаивать я, - "вы никогда не сможете мне задолжать. Я никогда не смогу оплатить свой долг перед вами". Конечно же, я никогда не смогла бы объяснить ей всего, а она, в свою очередь, не смогла бы понять. Кое-что я могла бы объяснить огромной удачей в своей профессиональной эстрадной деятельности. Пока я разговаривала с женщиной - она была примерно моего возраста, с крашеными волосами, в кричащей мятой одежде, вульгарной дешевой шляпке -
мимо нас по проспекту промчался большой лимузин. В нем сидела молодая женщина, и это была Сесиль Кейн. Уверена, что она меня заметила, потому что мои глаза поймали ее взгляд. Однако она не подала вид, что меня узнала. Должно быть, она наслаждалась своим триумфом.
Я рассталась с женщиной машинально, едва слушая ее бормотание. Мой разум был там, в автомобиле, рядом с Сесиль Кейн, и умолял как только может умолять разум доведенной до отчаяния и сгорающей от любви женщины, сообщить хоть что-то о Юноше. На мгновение во мне разгорелис прежние страсти.
Почтальон на той же неделе доставил мне письмо, пересланное из конторы Клинча. Оно было адресовано Кейт Сентон - каким незнакомым собственное имя казалось мне сейчас - и оно пришло от Эниаса Стронга.
Это письмо ! Можно ли поступить лучше, чем привести его здесь полностью, прямо сейчас ?

Западная Шестьдесят третья стрит, Нью-Йорк
7 декабря 19... г.

Моя дорогая Кейт !

Мы видим тебя гораздо реже, чем рассчитывали и надеялись после того, как ты впервые приехала в Нью-Йорк. Но мы слышали о Мертон Лесли. О Мертон Лесли говорят, как о снискавшей завидную известность. Не зайдешь ли как-нибудь вечером пообедать с нами, Кейт ? А после этого мы бы посидели в компании друзей и посмотрели и послушали бы твой монолог, о котором читали столько хвалебных отзывов. Дай нам знать, когда ты сможешь, и мы пошлем за тобой наш автомобиль, а потом доставим домой.
Я всегда любил твою мать, Кейт. Если ты обладаешь хотя бы половиной ее здравого смысла и способностей, твой монолог не может в полной мере охарактеризовать твои возможности. Жаль, что ты все еще хромаешь и зависишь от костылей. Надеемся, что ты скоро поправишься.
С надеждой, что ты уделишь нам вечер в ближайшие две недели и с наилучшими пожеланиями от всех нас остаюсь -

твой дядя
Эниас Стронг

Наилучшие пожелание от них всех ! Воображаю, какие наилучшие пожелания могли исходить от Изабель Стронг, если хорошенькая незнакомка отняла у нее нежные чувства Фреда Кейна. Наилучшие пожелания ! Я могла бы выразить свои наилучшие пожелания дядюшке Эниасу, назначив дату и сообщив размер своего обычного гонорара - сто долларов за вечернее выступление. Думаю, что, если бы не слащавое упоминание о моей матери, я так бы ему и написала. Но поскольку такое упоминание было, я порвала письмо на сотни маленьких клочков. Снова прийти в жилище Эниаса Стронга? Только не я.
И вы все еще думаете, что я утратила надежду на Отдаленную Возможность ? Кейны могли быть там, настоящий Кейн, Юноша, мой любимый мог быть там. Это была надежда, а совсем не безнадежность. И все-таки с моей гордостью приходилось считаться. То, что я не пойду к Стронгам, не обсуждалось. Я не пошла бы к ним даже за десятикратный гонорар за вечернее выступление.



User avatar

bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19589Unread post bordoler
11 Dec 2017, 16:08

Didier wrote:
08 Dec 2017, 17:37
Жаль, что ты все еще хромаешь и зависишь от костылей. Надеемся, что ты скоро поправишься.
Он даже не понял, что у Кейт нет ноги? Это из-за длинного платья или из-за тупости? :-)



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19601Unread post Didier
11 Dec 2017, 17:33

bordoler wrote:
11 Dec 2017, 16:08
Это из-за длинного платья или из-за тупости?
Я думаю, из-за своего жлобства, обусловленного толстым кошельком. Не было ему смысла присматриваться к какой-то бедной родственнице, да еще и на костылях. Что интересно, за 100+ лет со дня издания этой повести эта категория ничуть не изменилась от слова совсем. Ну и мода тех лет, конечно, играла на руку или, точнее, на ногу нашим любимым девушкам. Хотя, как по мне, в 99,9% случаев даже длинная юбка не скрывает отсутствия ноги. Впрочем, повторюсь, мы не совсем так смотрим. Или даже совсем не так. Ну а пока - очередная глава.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19602Unread post Didier
11 Dec 2017, 17:44

Глава XIX

"У меня новая вершина для вас, мисс Сентон", - объявил маленький щеголеватый м-р Клинч. - "Это Бостон".
"Бостон ?" - переспросила я.
"Это водевиль", - пояснил он. - "И я вам еще не говорил, что водевили сейчас в большой цене у театральных деятелей. Это лучше всего оплачивается в нашем бизнесе".
Я коснулась кончиками пальцев рукояток моих изящных палисандровых костылей. "Вы забыли об этом", - напомнила я ему. Он побагровел, но быстро взял себя в руки. "Я ничего не забываю", - просто ответил он, - "но вы сможете играть в том большом зале в Бостоне точно так же, как вы это делали у Блюменстайна. Вас усаживают за пианино - бац - занавес
поднимается - вы в одном из забавных костюмов 1860-х годов - идет действо - бац - занавес закрывается. Это так же просто, как покер [тут игра слов: покер - кочерга, выжигание по дереву и карточная игра - что именно имел в виду м-р Клинч ? - прим. перев.], но вдвое доходнее. Одна неделя в Бостоне - шестьсот долларов - так же просто, как если бы кто-нибудь поднес их вам под нос на тарелочке". Я рассмеялась и согласилась. Мне всегда нравился энтузиазм Гарри Клинча. Однако каким-то образом мне удалось избежать одежды 1860-х годов, несмотря на то, что меня бы не увидели в ней на моих неизменных костылях. Помнится, я мотивировала это тем, что это слишком остро напоминало мне о матери. Все вместе это казалось невозможным. Я пошла к своей портнихе и мы начали придумывать для меня еще одно черное бархатное вечернее платье, которое призвано было восхитить и смутить старый город Новой Англии. Тремя неделями позже я села в скорый экспресс на вокзале Гранд Сентрал и отправилась в Бостон. Первый раз почти за два года я покидала Нью-Йорк и предвкушала пятичасовую поездку почти так же, как предвкушала путешествие по железной дороге из Хонитауна в незнакомый город... Я никогда не пресыщалась путешествиями, как уроженцы Нью-Йорка. Это до сих пор ново, остро и интересно для меня и я так это люблю. Я люблю сидеть в поезде, внимательно наблюдая, как мы проносимся через города, задеваем луга и леса, ловим взгляды голубых озер и серебристых рек и белые гребни океанского побережья... Мне нравится внимательно и вдумчиво изучать попутчиков. Я в душе усмехаюсь тому, как они бросают любопытные взгляды на мои костыли или перешептываются, когда я, плавно покачиваясь, прохожу мимо них. Как много может сделать Время для такой женщины, как я.
Бостон был очарователен. Он с самого начала мне понравился своими необычными узкими улицами и простыми домами из красного кирпича, осветительными газовыми рожками на фонарных
столбах в узких аллеях. Теперь, когда я узнала Лондон, я вижу в нем лишь увеличенный Бостон, более задымленный и грязный.
На эту неделю для представления в театре водевиля я "воскресила" Китти Севенн. Организация и подготовка выступления, как Клинч и предполагал, были безупречны и, вероятно, никто из обширной аудитории, с которой я встречалась дважды в день не мог связать меня с женщиной на костылях, которую они могли встретить на улицах города, идущей на работу или домой. Я упоминаю об этом снова, потому что дважды это обстоятельство оказало большое влияние на мое пребывание в Бостоне во время ангажемента.
Первый случай произошел днем в середине недели, когда я уходила через боковую дверь театра. Я собиралась зайти в билетную кассу узнать, нет ли почты на мое имя. У входа в кассу какой-то мужчина, выходивший оттуда, остановил меня, коснувшись локтя... На мгновение сердце почти замерло. Я остановилась и оглянулась. Юноша ? Это была
первая мысль, всегда приходившая мне в голову. Но это был не Юноша. Это был другой, которого я тоже не забуду никогда. Это был Уильям Перкинсов из Хонимтауна, которого я узнала бы из миллиона. На мгновение мы оба потеряли дар речи. Я пришла в себя первой.
"Ох, Уильям", - выдохнула я, - "как я рада вас видеть !" Казалось, что я предпочитала увидеть его более, чем кого-либо еще. Я уже долго жила вдали от Хонитауна. В один миг он перенес меня туда. "Я был на представлении и видел вас. Меньше всего я предполагал, что это вы, и вспоминал о тех днях в сарае вашей тетушки. Помните, как вы показывали нам
комедии и трагедии, а потом то же - у Перкинсов ?" Тысячи вопросов вертелись у меня в голове, тесня и отталкивая друг друга. Мало помалу он рассказал мне о Хонитауне подробно - все то, что я жаждала узнать. Моя тетушка чувствовала себя плохо и уже долго лежала в постели. В Хонитаун из окружного центра пустили трамвай, и торговцы нашего маленького городка роптали. Трамвай стал для них трагедией. М-р Сондерс, торговец скобяными изделиями как-то вечером застрелился, подведя баланс своей лавки. Жители массово стали стекаться в окружной центр за покупками, и Сондерс оказался первым, кто почувствовал перемены.
Уильям перевел разговор на более приятные темы. У м-ра и м-с Дрейк дела пошли на лад и они наняли служанку. Я этому порадовалась, но внезапно затосковала по дому - первый раз в жизни. Хонитаун никогда до этого не был для меня притягателен. Теперь же я страстно желала увидеть его вновь - пыльную открытую площадь, главную улицу, вытянувшуюся
в тени холмов, дома из красного кирпича с нарядными белыми колоннами, старомодные, изящные церкви среди деревьев, опустевшую Академию. Уильям Перкинсов был старым другом.
В тот вечер я изменила своему правилу и не обедала в Бостоне в одиночестве. Ко мне присоединился Уильям, приехавший в Бостон сопровождать перевозимых по железной дороге лошадей, ослепительный в своем новом костюме, котелке и ярко-красном галстуке. Что касается меня, я придала случаю наибольшую торжественность. Я одела свой самый нарядный шерстяной костюм и самую красивую шляпку - и ни одна из деталей моего одеяния не ускользнула от него. Я видела, как он снова и снова разглядывает меня - мой изящный костюм, элегантные палисандровые костыли, серебряный лорнет, покачивающийся ниже талии, в большинстве случаев заменявший мне скромные очки. Что до его окончательного вердикта - он был слишком застенчив, чтобы высказать его мне в лицо. Но я чувствовала, что этот вердикт благоприятен для меня.
Вместе с тоской по Хонитауну снова вернулась тоска по Юноше. Сам факт, что за столом со мной сидит мужчина - пусть даже Уильям Перкинсов - заставил меня почувствовать одиночество. Я сожалела, что нахожусь вдали от Нью-Йорка, и начала считать часы до возвращения на остров Манхэттен - страну моей Возможности... Прежде, чем мы расстались, я взяла с Уильяма слово никому не рассказывать о встрече со мной, поскольку я готовила для родного городка сюрприз.
Неделя подходила к концу и я уже знала, что выступление оказалось успешным. Гарри Клинч поспешил телеграфировать мне об этом из Нью-Йорка. Билеты распродавались полностью на каждый спектакль и, наверное, особого вдохновения выступать для трех тысяч людей одновременно не было... Я играла свое маленькое представление так много раз, что стала делать это почти механически, и честно пыталась противодействовать такому положению вещей. В моей работе не было моментов, когда я могла отвлекаться от нее. Но когда действие заканчивалось и я скрывалась за
кулисами, с выгодной позиции, любезно указанной мне распорядителем сцены, я разглядывала многочисленную публику в поисках знакомой пары серых глаз. Лучше бы мне знать, чем надеяться. Я могла появляться перед зрителями раз, другой, третий, четвертый, надеяться без надежды и подсчитывать дни, оставшиеся до возвращения в Нью-Йорк, страну моей Отдаленной Возможности.
И вот субботний вечер. Шесть сотен долларов у меня в кошельке, а утром - поезд в Нью-Йорк. Этот последний день должен сыграть вожную роль в моей работе, ведь я в отличной форме. Гарри Клинч говорил, что Бостон - это "город великой субботней ночи" - что бы он ни имел в виду, я ощущалала нервный трепет. Представление в разгаре, я в ударе, слышен смех публики и одобрительные возгласы. Я, закинув голову, смеялась и пела старые песни. И вот когда я закинула
голову очередной раз, кровь на мгновение заледенела, но я продолжала петь.
При всей моей близорукости я увидела высоко на неровном потолке над сценой пятно желтого цвета - огонь. Крохотный огонек, не больше мужской ладони, полз по легко воспламеняющемуся краю занавеса. Зрители были в опасности и не знали об этом. Но я увидела огонь.
Я не могу передать, насколько панически боялась огня. Я помню ужас, испытанный много лет назад, когда загорелся наш большой сарай, а потом, немного позже, еще больший ужас, когда половина незащищенного Хонитауна выгорела от пожара, раздутого ветром. М-р Джессап рассказывал мне о пожаре в Бруклинском театре, когда тела лежали в углу у лестницы словно бревна после половодья. Совсем недавно вся страна была в ужасе после чудовищного пожара в театре "Ирокез" в Чикаго.
Моим первым побуждением - а вы уже знаете, насколько я импульсивна, - было умчаться в ужасе со сцены. Однако ситуация для меня была предрешена - я не только не могла умчаться, я двинуться с места не могла - совсем как мраморная статуя на пьедестале в парке. Реально я была еще беспомощнее: я даже стоять не могла без костылей. А костыли в этот момент были спрятаны - Бог знает где - где-то в укромном уголке пыльной сцены. Мне пришлось оставаться на месте так,
как будто я была привязана к мачте, и продолжать играть и петь. Вот я и пела и играла, причем так, как раньше не играла и не пела. Я заметила стоящего в кулисах режиссера и движением головы обратила его внимание на беспрепятственно разгорающееся пламя.
Все это произошло невероятно быстро, гораздо быстрее, чем я об этом рассказываю. Пока я играла и пела, пока тысячи лиц смотрели на меня, пламя весело бежало по краю занавеса. Потом - после того, что, казалось, длилось часами, но на самом деле продолжалось не более нескольких секунд, упал противопожарный барьер между зрителями и мной, я склонилась на клавиши и заплакала от напряженности момента. Вокруг зазвучала разноголосица команд, рабочие полезли на горящий занавес, освобождая сцену и в суматохе никто не вспомнил о моих костылях. Зато вспомнили обо мне.
Режиссер, здоровенный ирландец, с широченной грудью и с еще более широким сердцем, вспомнил о моей хромоте, схватил меня в свои лапищи, вынес на улицу и усадил в экипаж, который домчал меня до отеля. Опасность для меня лично миновала.
Эти современные театры строились с исключительной тщательностью. Я помнила об ужасной трагедии в Чикаго, но в Бостоне этим вечером был совсем другой случай. Бостонская публика должно быть подозревала наихудшее, когда на сцену с лязгом упал зловещий противопожарный занавес, но каждый мужчина в театре был героем, а каждая женщина - героиней. Они вышли из находящегося под угрозой театра один за другим так спокойно, как будто вечернее представление окончилось обычным исполнением национального гимна.
За сценой пожарные и рабочие сцены трудились с сообразительностью, пару раз проявив истинный героизм и справились с огнем без серьезного ущерба зданию. Это был эпизод, показавший как в такой ситуации избежать наихудшего.
На следующее утро я получила воскресные газеты - вам следовало бы посмотреть на их первые полосы. Я вела себя вполне по-геройски. Это было удивительно, как Китти Севенн спокойно сидела за пианино перед лицом опасности, и никто из этих газетчиков не догадался, что она сидела лишь потому, что не могла просто встать и уйти. В конечном счете, это обесценивало мой героизм.
Китти Севенн получила редкостную рекламу, потому что крохотный эпизод был передан по телеграфу во все концы страны. Бедная Китти Севенн, которую извлекли из гроба всего на неделю, на нее посыпалось столько ангажементов, что хватило бы по меньшей мере на год. Но с театром я покончила - по меньшей мере на долгое время. Не потому, что я боялась нового пожара. Мне хотелось больше свободы, больше времени для себя и, наконец, я хотела съездить в Хонитаун.
Снова я почти что отказалась от надежды на Отдаленную Возможность.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19732Unread post Didier
13 Dec 2017, 17:08

Глава XX

Я не стала ждать до лета - как сама себе пообещала, - чтобы вернуться в Хонитаун. Было что-то детское в моем нетерпении поскорее вернуться в старый городишко, но я не стыдилась этого порыва. Лето уже чувствовалось везде, несмотря на раннюю весну, и я была уверена, что унылость уставшего от зимы города не сможет распространиться далеко за его пределы. Поэтому я назначила дату до конца апреля и собралась ехать в родной городок. Гарри Клинч протестовал.
Ангажемент следовал за ангажементом, но все же я не собиралась из-за этого оставаться в Нью-Йорке. Я тосковала по дому. Я устала ждать Отдаленной Возможности, которая все никак не материализовалась, и мой разум успокоился. Он привык также к тому, что я - настоящая артистка, и стал позволять себе артистические капризы.
Все вернулось вновь, когда я зашла в железнодорожную контору на Нижнем Бродвее купить билет - еще раз, после того, как была готова сдаться и признать, что Нью-Йорк меня одолел. Это была та же самая контора и за мраморным прилавком стоял тот же самый клерк. Я подумала, что он не смог меня узнать, но yе догадывалась об исключительно крепкой памяти кассиров.
"Она так и не вернула вам те два доллара ?" - спросил он, компостируя билеты и протягивая их мне в конверте. "Вернула с лихвой", - честно ответила я. "А я почему-то думал, что она никогда этого не сделает. Как по мне, не выглядела она должным образом", - прокомментировал клерк, когда я уходила. Но он так ничего и не понял.
Опять оказаться в поезде, сознавать, что с каждым оборотом вагонных колес я приближаюсь к Хонитауну еще на несколько десятков футов и дюймов, следить, как часовая стрелка ползет по циферблату моих крохотных часиков и понимать, что стала ближе к городку уже на много миль - вот удовольствие от этого памятного путешествия. Долгое время я читала - еще одно удовольствие от того, что была совершенно одна, а когда устала от чтения, взяла расписание и стала подсчитывать, какое расстояние мы покрыли. Мое возвращение в комфортном салон-вагоне - новый роман на колене, цветы и сладости передо мной и проводники, готовые исполнить любое мое желание, - сильно отличалось от былого путешествия из Хонитауна...
Наконец местность стала знакомой и я надела очки, чтобы не пропустить ни малейшей детали пейзажа, который я так любила. Города вдоль железнодорожной линии словно приплясывали, приветствуя мое благополучное прибытие домой, видавшее виды депо в окружном центре, уподобилось домашнему питомцу. Каким все казалось маленьким, как будто очки сыграли со мной странную шутку ! Когда я была девочкой, все казалось большим, впечатляющим, с поездами, приходящими и уходящими во все концы, веселое местечко, где питались работники депо. Теперь все казалось ничтожным, запущенным и очень грязным, так что никто силой не затащил бы меня за тесный прилавок столовой. Но все это был дом, и на старой узловой станции я обнаружила маленький пригородный поезд, который доставил бы меня прямо до Хонитауна. Я была в шаге от дома. Кондуктором пригородного поезда оказался старый приятель моих отца и матери. Если бы я только упомянула при нем свое имя, он точно вогнал меня в слезы рассказами о тех, кто был мне так близок, а я не осмеливалась плакать по возвращении в Хонитаун. Однако я заметила, что он пристально уставился на мои костыли и на меня, когда взял мой билет. Я представила, как он говорит про себя: "А не дочка ли это Гарри Сентона - его маленькая Кейт ?" Я уверена, что он так бы и сказал, присмотрись он ко мне повнимательнее, - глаза и волосы моей матери. Но глаза были скрыты большими очками, волосы - дорожной вуалью, и старый кондуктор прошел дальше. Я бы с удовольствием заговорила с ним, но не рискнула, во всяком случае тогда. Сердце было чересчур переполнено воспоминаниями... Вот
ферма м-ра Расселла, вот дом Сэмьюэла Питерса, а вот - Уильяма Питерса, а вот - ...
Длинный белый фермерский дом на склоне холма, пристройки и сараи, сгрудившиеся вокруг него. Крыльцо фермерского дома, виноград, растущий по сторонам, словно кисть руки, ухватившая крыльцо, в углу крыльца - раскидистое дерево. Открытое окно под крышей - мое окно. Я снова увидела путь, который проделала во время побега из старого дома, тогда дерево послужило мне приставной лестницей... Поезд повернул и я увидела дорогу, проходившую мимо дома. Она терялась из вида там, где ее пересекал гребень холма и у этого пересечения находилось маленькое кладбище... Поезд проследовал дальше, он уже свистел и замедлял ход у Хонитауна. Я едва узнавала пейзаж, раскинувшийся передо мной. Поскольку никто не видел, как я вернулась в Хонитаун, то никто не обращал внимания на заблестевшие глаза женщины, выглядывающей из-за тента семейной повозки Перкинсов, проезжавшей по городской площади под апрельским дождем. Моя тетя не вышла на крыльцо, чтобы встретить гостя, заслышав звук колес экипажа на улице и не стала, как обычно, у коновязи, чтобы его приветствовать... Меня встретил Элам, неуклюже поздоровался шепотом и проводил меня к ней. Она неподвижно вытянулась на кровати под балдахином - кровати, на которой поколения Сентонов появлялись на свет и покидали этот мир. Я немного побаивалась, что мой внезапный приезд может ее испугать, но Элам и деревенская женщина, которая ухаживала за ней, осторожно сообщили ей эту новость, и она была к ней готова. Я беззвучно подошла к кровати, вытащила костыли из подмышек и опустилась на колено рядом с ней... Я снова была
маленькой девочкой. Казалось, тетя поняла это - первый раз в своей жизни. Она протянула ко мне исхудавшую старческую руку. Я поднесла ее к губам и горячо поцеловала узловатые пальцы. Это стоило того - возвращаться к родным и друзьям. И хотя я не постояла здесь, в тени смерти, и десяти минут, но поняла, что мы очень разные - моя тетя и я. Она была добра и милосердна, показывая мне ту сторону своей натуры, о которой я и не догадывалась, пока жила с ней все эти годы. Она задавала мне множество вопросов и на большинство из них я правдиво отвечала. Она была взволнована, гораздо больше взволнована, чем я в тот день. Ее память оставалась острой, она говорила снова и снова, что мы могли бы летом принимать пищу на крыльце, как я хотела, что я могу разыгрывать свои представления в сарае - делать все, что угодно... Ее пальцы ласкали полированный подмышечный упор одного из моих костылей, как будто это я лежала в постели, а она
подошла ухаживать за "маленькой искалеченной девочкой Кейт" и спрашивала, могу ли я ее простить, чтобы она спокойно отошла к своему последнему пристанищу.
Простить ее - конечно да, и в этот горестный момент я ее действительно простила, но прощение не подразумевает того, что память о тяжелых временах можно стереть мгновенно... Я вышла из комнаты сразу, как только смогла это сделать, соблюдая приличия. Я спустилась по узкой лестнице в старую гостиную. Над диваном висел портрет моей матери. Я упала на диван и расплакалась. Это был не первый раз, когда я плакала здесь. Но какими ничтожными были другие поводы ! Я-то считала их значительными - одиночество сиротства, отстраненность, привнесенная моей хромотой, другие обиды, действительные и воображаемые. Какими жалкими казались они теперь. Жизнь стала сложной - тогда, несмотря на
все неприятности она была простой.
Я ходила по комнате, уютной старой комнате, рассматривая своих старых друзей на книжных полках, иногда роясь в них, но все равно оставалась безутешной. Было что-то большее, чем болезнь моей тети, что заставляло меня страдать. Я поняла, что именно, наткнувшись на старое пианино своей матери, как натыкалась ребенком, учась ходить. Тотчас я открыла свой чемодан и вынула письмо - одно из его писем. Не то, что это было чем-то замечательное письмо, блестящее или драматическое - просто случилось так, что это было последнее письмо, которое он написал мне. Обычная записка с планами на субботнее утро, он планировал повезти меня в пригород на Лонг-Айленд, но я поднесла его к губам так, как будто оно было священным или волшебным. В один момент старые друзья на книжных полках были забыты. Мой разум одним скачком заработал в другом направлении...
Я собиралась возвратиться в Нью-Йорк, по возможности этой же ночью. В конце концов, это не мой дом. Мой дом там, где ко мне пришел успех. Обычно в большой город ходил ночной поезд, который проезжал через окружной центр чуть позже полуночи. Если этот поезд еще в ходу, я смогу сесть в новый трамвай из Хонитауна и добраться до этого поезда. Планы быстро созревали в голове. Прежде, чем они сформировались окончательно, наступило время ужина, а я не хотела обидеть отказом преломить хлеб добрых жителей старого дома - фермера-арендатора и его семью, - которые заботились о тете. Однако их еда была тяжелой и нездоровой. Мы стали разными людьми и в том, чтобы объяснять это, не было ни толку, ни пользы. Я была рада, что все кончилось и покинула дом. Дождь прекратился м сумерки наполнились мягким золотом, просеянным через апрельский воздух. С деревьев все еще капало, почва была влажной, но я придерживалась тропы на главной дороге. За мной прибежал Элам. "Эй, мисс Китти", - закричал он. Я ненадолго остановилась м он меня догнал. "Ваша тетя проснулась и говорила о вас", - сказал он. - "Не знаю, может вы хотели ее видеть ?"
Добрая душа ! Когда я вспоминаю его надежную честность, великую преданность, я не могу не думать о том, как Бог щедрой рукой помещает своих лучших людей там, где их меньше всего ожидаешь встретить. Я заколебалась и солгала Эламу. Я устала от этого напряженного дня. "Я увижусь с ней - завтра", - сказала я ему.
Больше я свою тетку никогда не видела.
Я сошла с тропы на главную дорогу и направилась по знакомому пути к центру деревни, сперва длинными легкими шагами, выработанными опытом, пока не достигла предательски скользких от дождя плит. Там я пошла медленнее в вечном страхе, что мои костыли заскользят и я упаду. Я почти все время смотрела вниз, на каждом шагу выбирая точки опоры для костылей. Когда я подняла глаза, то увидела одинокую девушку чуть впереди меня. Было уже почти темно, но ее белое платье было как вспышки света на фоне туч. Она шла в том же направлении и тоже медленно. Следующий раз я подняла глаза, когда мы проходили под электрическим фонарем на углу у баптистской церкви. Теперь я могла рассмотреть ее отчетливо - изящную фигуру, мягкие волосы - она была без шляпки, большие черные очки на незрячих глазах. Тесси Хесслер !
Я поспешила вперед, приблизилась к ней неслышно, как кошка, и тронула ее рукой. "Кто здесь", - спросила она с бесстрашием слепой. Я положила ее удивительные пальчики себе на лицо и позволила им легко пробежаться по нему.
"Кейт !" - закричала она. - "Кейт Сентон !" И вслед за этим она буквально выплеснула на меня чистую дружескую радость. Мы расцеловались снова и снова. Минуту она меня исследовала во всех подробностях - как это обычно делают слепые. Она пробежалась пальчиками по моей одежде, по костылям, по изящной маленькой шляпке, потом еще и еще раз по лицу. Пальчики на мгновение задержались на очках. "О, Кейт !" - воскликнула она в тревоге. "Это ничего", - успокоила я ее, - "всего лишь наследственная близорукость, которую я получила от мамы. Я пренебрегала ею много лет, а теперь очки помогают мне видеть столько мелких красот этого мира, которые я раньше не замечала - ". Я сразу прикусила язык
в смущении, вспомнив, что эти самые красоты скрыты от тех, кто прокладывает жизненный путь в бесконечной ночи. Но Тесси Хесслер никогда не смущалась. Она видела все более отчетливо, чем существа, наделенные глазами.
"Куда ты направлялась ?" - спросила она.
"К Дрейкам и к тебе".
"О, я как раз иду к м-ру Дрейку", - сказала она. - "после мясной лавки. Я хожу к нему каждый вечер".
"Одна ?" - удивилась я. Она казалась такой беспомощной, когда я общалась с ней.
"Он научил меня полагаться на свои силы", - пояснила она, - "и еще разным вещам, но пусть он сам тебе об этом расскажет".
Самые приятные воспоминания о моей проездке в Хонитаун связаны именно с возвращением Тесси Хесслер и Дрейков в орбиту моей жизни. Маленький художник и его крупная жена были искренне рады, увидев меня, и не скрывали этого. А мне их смешной, маленький, тесный домик на дороге казался родным. Я ходила по мастерской, он была такой же сумбурной - наполовину готовые картины, картины, которые не будут окончены, пока не вострубит архангел Гавриил, всяческие наброски то тут, то там. Я посещала мастерские многих художников, в том числе действительно знаменитых, но ни одна из них не производила такого впечатления, как задняя комната м-ра Дрейка. А вот и стул, на котором я сидела, красуясь в большом сером плаще и красной туфельке на ножке, а там - рабочее место скульптора, где теснились
материалы, резцы, шпатели и наполовину вылепленная женская головка.
"Я и не знала, что вы скульптор", - начала я.
"Я - нет", - сказал м-р Дрейк. - "Это мисс Хесслер".
Тесси ! Тесси - та художница, которая делает эти вещи. Чудо, рожденное в Хонитауне ! М-р Дрейк
научил мою подругу уверенности в своих силах, обучил удивительному алфавиту для слепых и совсем
невероятному - одному из самых великих искусств в мире.
"Во Франции живет мужчина - один из нас, лишенных зрения", - рассказала она, - "который лепит
диких животных, и люди задерживаются у его работ. Вправе ли я надеяться на меньшее ?"
Самопроизвольно слезы покатились у меня из глаз. В этот момент я почти обожествляла м-ра Дрейка.
В конце концов, было ради чего возвращаться в Хонитаун... Спустя некоторое время я спросила о его
собственной работе. Он, как всегда, был несколько смущен. Наконец, он заговорил. "Вы помните, я когда-то
писал портрет "Девушка, которая любит Шекспира" ?" - спросил он. Могла ли я забыть тот момент, когда он
поднес зеркало к моим глазам ? "Так вот, он имел успех", - сказал он. - "Если вы когда-нибудь попадете на
Запад в К------, вы увидите его в местной галерее. Он послужил началом моего успеха. И я этого не забыл".
Он показал на наполовину вылепленную женскую головку, и я поняла.
Целых два часа я не вспоминала о Юноше и даже не думала, что такое возможно. Затем, пока мы с Тесси медленно шли от жилища м-ра Дрейка, я рассказала ей свою историю - с кем-то нужно было поделиться. Она с сочувствием и пониманием безмолвно слушала, пока я разворачивала свое повествование. Когда я закончила, она не проронила ни слова, просто положила свою нежную руку на мою, и я почувствовала, что во всех превратностях она всем сердцем со мной.
И еще одно. Уже было девять вечера и нужно было садиться в трамвай, который довез бы меня до окружного
центра, и мой поезд в Нью-Йорк отходил в одиннадцать, но я не могла уехать, не посетив могилу на кладбище, где
Восточная дорога пересекает гребень холма. До него была добрая миля от центра деревни, но будь их все пять, я все
равно бы пошла. Ночь была теплая, светила луна и Тесси сказала, что проводит меня. Я возражала, но слабо, потому
что соскучилась по ней.
Снова мы шли вдвоем по старой дороге. Путь был неблизкий, плечи изрядно ныли, но я не могла упустить такую
возможность... Потом в трамвае пришло время прощаться с подругой моего детства. Она прильнула ко мне и я почувствовала, что, несмотря на все ее мужество, ей невыносимо расставание со мной. "Не бойся, Тесси", - сказала я, - "я вернусь в Хонитаун за тобой. Ты увидишь - на свой лад - огромный город. Ты услышишь оперу, великолепные концерты, и поймешь. А я собираюсь построить себе дом - где-нибудь на побережье, где грохот прибоя играет бесконечный хорал. Это будет наш дом, мы проведем в нем наши жизни и встретим старость. Поедешь со мной ?" "Я поеду с тобой куда угодно, Кейт", - просто ответила она.
Так я рассталась с ней - крохотной искоркой белого света в неверных лунных тенях, и большие иссиня-черные очки,
словно глаза, пронизывали меня до самого сердца. Поездка в трамвае сквозь черноту ночи была долгой и печальной, и
опять я покидала Хонитаун с теми же чувствами, что и в первый раз. Но я усвоила один урок. Нельзя привносить мечты в
жесткую реальность. Я снова мечтала, возводя воздушные замки и эти восхитительные постройки, возвышаясь на гигантской скале, храбро встречали морские волны. Это помогало в утомительной поездке на трамвае - и это было неплохо. Но еще до того, как занять место в спальном вагоне, мне пришлось порвать все надуманные планы и выбросить их в мусорную корзину моего воображения. Я поняла, что Тесси Хесслер совершила свой побег из однообразия Хонитауна и в этом она никогда сильно от меня не отличалась. Но что касатся дома - если я его хочу, то как обойтись при его строительстве без Юноши ? Без него никакое человеческое жилище не казалось даже приемлемым.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 19898Unread post Didier
15 Dec 2017, 17:06

Глава XXI

В конце концов, менять точку зрения - это женская привилегия. Хотя до сего времени я сомневаюсь, что у меня оставалась точка зрения. Возможно и была, но дырявая, как решето, не способная удержать ни капли твердости и решимости. Гарри Клинч убедил меня, и я решила ехать в Лондон. По крайней мере это было не хуже Нью-Йорка... Я находилась в жалком состоянии. Когда я была вне Нью-Йорка, то с трудом могла дождаться поезда, который доставил бы меня обратно, а в Нью-Йорке - совершенно несчастна. Я гадала, когде все это закончится. Отдаленная Возможность становилась Невозможностью и отчаяние одолевало надежду. Поэтому я лихорадочно готовилась пересечь Атлантику. Два новых чемодана уже стояли в углу моей комнаты в Южном Бруклине, а я кружилась в вихре сборов в дальнюю дорогу и старалась все забыть. Как шепот может пробудить надежду в усталом сердце !
Пришел вечер, когда я отработала последний ангажемент в Нью-Йорке - это был красивый старый дом в начале Пятой авеню. Я отдыхала после своего номера, полузакрыв глаза и лениво слушая болтовню вокруг меня. Половину я пропускала мимо ушей, как не стоящую внимания. Хорошо одетый молодой человек с зачесанными назад волосами внезапно попытался
завести со мной разговор и привлек мое внимание к прехорошенькой блондинке, сидевшей по диагонали старомодной гостиной от нас. "Очень удачливая детка", - пробормотал он. - "Это мисс Китти Моррелл из Мемфиса. Одна из этих тяжеловесных и полнокровных южных "шишек", знаете. Я сам сильно ей увлечен, да что толку ? Все говорят, что она
помолвлена с Фредди Кейном - знаете старого Росса Кейна, президента "К. и В," - это его сын. Очень везучая девчонка - ухватить столько денежек. Она собирается - "... Но я оказалась невежливой и не обратила внимание на его бормотание. Фредди Кейн ? Юноша ? Я взяла себя в руки, улыбнулась бормочущему дураку и узнала от него достаточно, чтобы
убедиться в том, что ошибки быть не может. Он тоже не сомневался, так как когда-то был репортером - "так, ради опыта" - сказал мой информатор. Я жаждала расспросить этого молодого человека подробнее, но не осмелилась. Я хотела знать, я задыхалась без информации, но вынуждена была держать язык за зубами. Я не знала, какая грязная клевета могла
просочиться о последнем лете. И эта хорошенькая маленькая блондинка - это было слишком гнусно, чтобы поверить в это сразу. Я знала Юношу и не могла в это поверить. Тем не менее, я воспользовалась первой же возможностью подойти к мисс Китти Моррелл и вызвать ее на разговор. Она была хитрая штучка - посмотрела сочувственно на мои костыли и завела разговор о собственной любви к верховой езде, гольфу, поло и прочим тысяче и одной вещам, созданным для женщин со здоровым и крепким телом. Любезно с ее стороны, не так ли ? Я начинала медленно ненавидеть ее. Но я приветливо улыбалась, как только женщина может иногда улыбаться тому, кого она ненавидит.
"Я получила такое удовольствие от вашего пения - от вашего маленького представления", - сказала она. - "Я хочу, чтобы вы пришли и спели для меня на маленькой вечеринке, которую я устраиваю в следующую среду".
В среду вечером. А на утро четверга я заказала билеты на пароход. Вопрос, стало быть, снимается. Но я тщательно обдумывала предложение то так, то эдак. Несколько минут у мисс Китти Моррелл - и я, возможно, увижу Юношу еще раз. С такой точки зрения это захватывало. Но действительно ли я хочу его увидеть ? "Стоит ли бередить сердечные раны ?" -
вопрошал разум у сердца. Доставит ли мне радость лицезреть, как он любовно болтает с этой глупой маленькой куколкой из Мемфиса ? Это не обсуждалось. Поэтому я сообщила мисс Китти Моррелл, что приготовления к отплытию в четверг делают невозможным мое присутствие на ее вечеринке в среду.
В ответ на это она надула губки. Я знала, что она относится к тому типу женщин, которые встречают отказ недовольной гримасой. Как могли вкусы Юноши полностью измениться ? "Если вы передумаете", - сказала она - должно быть, интуиция в ее маленькой головке уловила мои колебания - "приходите обязательно. Я надеюсь, что вы передумаете". Но я покинула ее, заверив, что придерживаюсь постоянных и неизменных привычек.
Отдаленная Возможность снова замаячила передо мной, и за двадцать четыре часа я забыла все заверения в своем постоянстве, данные мисс Китти Моррелл. Время отплытия было так близко - всего сорок восемь часов, - что я была испугана, ужасно испугана. Отдаленная Возможность отчаянно взывала о своем праве на жизнь. И, поддавшись порыву, что делало меня той, кто я есть, я снова мгновенно изменила мнение. Я заколола шляпку, прежде, чем оно могло бы еще раз поменяться, набросила длинное меховое пальто и пошла, работая костылями на полной скорости, к телефонной будке в аптеке на углу.
Ожидала ли по-прежнему мисс Китти Моррелл появления Лесли Мертон на своем музыкальном вечере ? Должно быть, да, несмотря на собственные заявления в том, что Мертон Лесли - капризна, как всякая примадонна. Должно быть также, ее репутация привела к такому положению вещей, что она могла капризничать без вреда для себя. Ситуация была неясна, но тем не менее я собиралась петь у мисс Моррелл.
Когда я вернулась домой, то почувствовала себя удовлетворенной. Надежда - пускай самая отдаленная надежда - гораздо слаще отчаяния. С этой мыслью и надеждой я послала воздушный поцелуй прикованному к постели джентльмену в окне. Бедный джентльмен ! Подумать только об этих долгих годах, в течение которых он глядел на свои цветы, не имея возможности даже их сорвать !



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 20352Unread post Didier
18 Dec 2017, 17:44

Глава XXII

В тот вечер у Китти Моррелл я одела белое, - потому что помнила. Я помнила, как Юноша говорил, что я нравлюсь ему в белом, вот я и блистала белым платьем и смуглой кожей. Это было платье мечты, более красивого у меня никогда не было. Это была симфония из тонкой шелковой ткани, оно облегало меня почти идеально, подчеркивая изящные линии спины и плеч и длинные грациозные руки. Это были Белые Одежды в своей безупречности - от кончика белой туфельки до большого белого пера в густых черных волосах. В завершение костюма сегодна я покачивалась на новой паре костылей - снежно-белых, с подмышечными упорами, обтянутыми белой кожей. Когда я одевалась, то чувствовала себя истинным продуктом Природы и Искусства, так что старшей мисс Страйп вовсе не было нужды останавливать меня в холле, когда я спешила к ожидавшему меня экипажу, и говорить: "В этом костюме вы выглядите просто шикарно".
Я отвечала ей машинально, раздумывая, почему же она не сказала мне что-нибудь доброе много месяцев тому назад - когда одежда не означала женской победы, когда я так нуждалась в маленькой похвале и жаждала настоящей дружбы.
Как грядущее, Отдаленная Возможность может поддерживать сама себя ? В конце концов - новый костюм - новая надежда - новые чувства - я играла в гостиной, полной незнакомцев. Ни одного знакомого лица, но я чувствовала, что приближаюсь к финалу. Я почти механически доиграла свой номер, выслушала вежливые аплодисменты, приняла должные благодарности от Китти Моррелл вместе с чеком и начала собираться ...
После всего, что было сказано и сделано, меня ждало окончательное разочарование. Я набросила верхнюю одежду и направилась на выход к своему экипажу. Но, когда я подходила ко входной двери, меня остановили. Можете вы себе представить как вас окликает голос из прошлого, из памяти, с Небес ? Вот такой голос я и услышала. Он был мне знаком миллионы лет - голос Юноши: "Я почти разминулся с вами - после всего этого времени". Я снова смотрела в его любимые серые глаза, голова кружилась, и я наверняка бы упала, если бы костыли не поддерживали меня. Я не могла промолвить ни слова, а он заговорил опять.
"Мисс Моррелл сказала, что вы сегодня вечером прийдете дать маленькое представление - помните, как мы сочиняли его вместе ? Я приехал из верхней части города и так рассчитывал услышать его еще раз, мисс Сентон. Ужасные времена ! Мой автомобиль безнадежно сломался и мне пришлось добираться сюда на трамваях - только чтобы опоздать на действо, которое так много для меня значит. Слава Богу, я не разминулся с вами". Он замолк, чтобы перевести дух, и закончил: "После того, как она сказала мне, что вы прийдете, я едва дождался сегодняшнего вечера. Я и вообразить не мог, что вы и есть знаменитая Мертон Лесли, снискавшая себе такую славу. Я не предполагал, что мисс Лесли и мисс Сентон - одно лицо, пока мисс Моррелл не упомянула о костылях мисс Лесли - вот тогда я стал складывать два и два и убедился, что ошибки быть не может".
Он подвел меня к глубокому дивану в прихожей, все еще продолжая говорить. Остальные пели и играли в гостиной мисс Моррелл, и нас никто не беспокоил. "Я не собирался приходить сюда сегодня, мисс Сентон, пока она не сказала мне о них", - его взгляд на мгновение задержался на моих костылях, лежащих рядом. - "Тогда я изменил все свои планы и
приехал. Видите, я все еще быстро устаю и собирался провести этот вечер дома, потому что завтра отплываю на "Мерседии" в Лондон".
Мой пароход ! Голова шла кругом и я готова была задать ему тысячу вопросов. Но кто-то из гостей прошел через холл и остановился, чтобы поговорить с ним. На несколько минут наш тет-а-тет стал невозможным. Я внимательно слушала, о чем гости говорят с Юношей. Из этих разговоров я поняла, что он долго болел. Когда незнакомцы вышли и мы снова остались наедине, он пояснил: "Вы, должно быть, подумали, что я - хам и даже хуже того, мисс Сентон, от того что я полностью исчез из поля вашего зрения. Но я боролся с мерзким брюшным тифом и множеством еще более мерзких осложнений долгие месяцы. Я могу лишь смутно припомнить последний раз, когда пришел в "Фольксгартен" и обнаружил, что вас уже нет. Старый Блюменстайн воспользовался вашим отсутствием и был довольно груб со мной. Похоже, его здорово разозлило мое внимание к вам, - памятуя судьбу ваших предшественниц. В любом случае, он не дал мне никакой подсказки, что с вами и где вас искать. На следующий день я собирался отправиться на поиски - но следующего дня уже не было, Кейт", - первый раз он назвал меня моим собственным именем и я вздрогнула от радостной неожиданности [обращение по имени без добавления "мисс", "миссис", "мистер", "сэр", "леди", "лорд" равнозначно переходу на "ты" - прим. перев.]. - "Я собирался наутро отправиться по твоим следам, но утра уже не было. Я заболел настолько тяжело, что не знал, жив я или уже мертв".
Так он сидел и излагал мне свою долгую историю. Это, похоже, требовало усилий, он был еще слаб, но хотел рассказать все с самого начала. Он снова напал на мой след, когда прочитал в газетах о роли Китти Севенн в событиях в театре Бостона, чуть не ставших трагическими. Он поехал в Бостон, как только вышел из дома после болезни - только затем, чтобы узнать, что Китти Севенн вернулась в загадочное никуда, откуда появилась всего на одну блистательную неделю. Это была долгая история и я слушала каждое его слово с неослабевающим интересом. Но вскоре я поняла, что он чересчур возбуждлается, - а это нехорошо для выздоравливающего - и приложила пальцы к губам, чтобы призвать его к молчанию. Мисс Китти Моррелл стояла в гостиной на виду у нас обоих. Я показала на нее движением головы.
"Она такая славная, эта вторая Кейт", сказала я, - "что я не смогла ей отказать и не прийти сюда сегодня вечером, даже если это означало завтра". Я отдавала себе отчет, что планы на морское путешествие, возможно, придется срочно менять: "Она - милая девушка и я рискну предположить, что она не вернется в Мемфис без колечка на пальчике". Он повернулся ко мне, едва сдерживая гнев: "Что они тебе наплели, дорогая ? Что они только осмелились тебе наплести ?"
Но времени разговаривать больше не было. Юноша, улучив момент, сказал: "Увидимся дома".
Долгие месяцы это было надеждой и мечтой, часто - угасающей надеждой и угасающей мечтой, но мечты и надежды утешают усталое женское сердце. Теперь же все было ясно. Юноша рассказал мне о своей борьбе за здоровье, борьбе против тех, кто мог стать помехой нашей любви. Недели и месяцы для него были такими же долгими, как и для меня, такими же жестокими, трудными и безнадежными. В конечном итоге мы оба это поняли.
Пробили часы в соседней комнате. Я считала каждый кдар - двенадцать раз. Полночь. Пришел новый день. Мы вступали в наше Завтра вместе, с настоящей надеждой и взаимными обещаниями.



User avatar

Topic Author
Didier
Автор
Posts: 2152
Joined: 11 Jun 2017, 20:06
Reputation: 2493
Sex: -
Has thanked: 151 times
Been thanked: 4367 times
Gender:
Burundi

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 20491Unread post Didier
20 Dec 2017, 17:59

Глава XXIII

Я встала рано утром, вышла на тихую улицу, дошла до угла, прежде чем за мной приехал кэб, и бросила прощальный взгляд на каждый дом, как на старого друга. М-р Джессап приветливо помахал мне со своего места перед окном. Я задержалась у другого окна, дальше по улице. Но прикованного к постели джентльмена с его доброй улыбкой не было видно за стеклом а на двери висел букет весенних цветов, перевязанный крепом. Бог призвал джентльмена в свои рощи и поля. Вот и я уезжаю. Я не отменила свою поездку на "Мерседии". Она отходит в десять утра, а часом раньше мы обручимся с Юношей в маленькой церкви, увитой виноградом, и это будет самый важный ангажемент [игра слов: ангажемент и обручение по-английски пишутся и звучат одинаково - прим. перев.] в моей жизни.

КОНЕЦ



User avatar

bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: Девушка на палисандровых костылях

Post: # 20524Unread post bordoler
21 Dec 2017, 12:33

Спасибо! :thank_you Жаль, что так быстро всё закончилось. Хочется продолжения...



Post Reply
  • Similar Topics
    Replies
    Views
    Last post

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 7 guests