«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9811Unread post bordoler
30 Aug 2017, 08:50

Устоять на единственной ножке

Автор: Джеймс Юнэйбр (James Unabre), как Джей-Си Марселлус (J.C. Marcellus); настоящее имя: Фрэнк Фэлли (Frank Falley)

УСТОЯТЬ НА ЕДИНСТВЕННОЙ НОЖКЕ
A Leg To Stand On
Роман

Написан в 1970-х годах.
Впервые опубликован в Чикаго, США, в 1994 г.


1.Графство Санта-Клара, штат Калифорния.
Эвелин стояла в нерешительности у входной двери в свой одноэтажный домик, позволяя тёплому восточному ветерку осеннего вечера шевелить её волосы, подобно тому, как он шевелил вечнозелёные дубовые листья над её головой. Пусть струится мягким потоком за очками, проникает в глаза. Она никогда раньше не носила очки постоянно, хотя они ей были весьма необходимы. А теперь, почему нет?
Она ещё чуть-чуть помедлила и позволила ветру, известному по-разному как чайнук, сантана, риверсайд и бог знает, как ещё; ветру, дующему не с океана, а из пустынь и долин, со скалистых гор и равнин Канады; тому самому ветру, который редок на побережье и всегда несёт с собой чувства чего-то элементарного, изначального, прижать её юбку к ноге и дать ей ощутить бедром подвязку.
Ключ от двери лежал сверху на электрощитке, где она его и оставила. Потянув за шнурок, она слегка приподняла проволочную сетку от насекомых, закрывающую дверной проём, и, пригнувшись, протиснулась под ней внутрь. Сетка мягко упала ей на спину. Теперь уже решительно она отперла внутреннюю дверь и вошла в дом.
Её взгляд упал на теннисную ракетку ещё до того, как она зажгла свет. Чёрт, как она могла оставить её здесь? Она пересекла гостиную и вошла в спальню. Ну что же, Эвелин, включай и этот свет тоже!
Прежде чем взглянуть в зеркало, она посмотрела на пол перед собой. Взгляд скользнул по рисунку ковра, остановился на полоске голого паркета, затем захватил нижнюю часть зеркала во весь рост на стене её спальни и, медленно поднимаясь, вобрал в себя её собственное изображение. Бледно-голубой костюм в строгом стиле. Внутри него молодое тело, крепкое и здоровое? Да, да почему нет? Здоровое!

Она посмотрела на костыли у себя под мышками, на белые перчатки на руках. И на одинокую оставшуюся ножку ниже подола юбки. Красивая ножка, теперь одна-единственная! Она слегка приподняла пятку и повернула ступню. В туфле на низком каблуке с этим костюмом я выгляжу глупо. А ведь нет причин тому, чтобы не уделять своей внешности больше внимания.
Эвелин взглянула на потолок своей комнаты со светло-розовой декоративной отделкой, становящейся тёмно-бархатной в тени углов комнаты, прислонила костыли к стене и, сама слегка опёршись на неё плечом, продолжала созерцать меняющееся затенение потолка, что она всегда делала, будучи утомлённой. Она почувствовала, что её коричневая мокасина стала горячей и тяжёлой. Её нервы механически послали сигнал правой ступне наступить на край пятки левой туфли, чтобы можно было её скинуть. Но правой ступни не было. Правой ноги не было вовсе.
Эта внезапная пустота сразу же вызвала интенсивное подёргивание в её короткой, мясистой культе. Её моментально охватило чувство истерики. У неё больше нет и уже не будет правой ноги, на которую можно натянуть ажурный чулок, которую можно побрить, просушить между пальцами, которую она могла пощупать руками и другой ногой, которую можно было вытянуть и коснуться ею предметов, и которая являлась чем-то более осязаемым, чем просто память. Если бы она вознамерилась сделать шаг своей правой стороной так, как ей отчаянно хотелось, она грохнулась бы лицом об пол.
И всё-таки другие люди ходят на костылях, и их раны заживают. Спустя какое-то время они снова начинают нормально ходить. Она нервно закручивала вправо и влево свою юбку, и подол комбинации, перемещаясь по комнате прыжками на оставшейся ножке и уже держа равновесие так, как это было бы невозможно два месяца назад.
Она с напряжением вытянула культю в направлении пола, как будто культя была зашитым мешком, содержащим её сложенную правую ножку. На лице выступили бусинки пота. Она сильно напрягла оставшиеся мышцы, натянув кожу культи. Если бы только она могла разорвать свежие швы на конце культи, у неё опять появилась бы вторая нога! Но нога не появлялась.
Фантазия покинула её так же внезапно, как и возникла, и Эвелин обнаружила себя на расстоянии в полкомнаты от своих костылей. Её подмышки чувствовали без них пустоту. Костыли были её новой ножкой. Они стали её частью, и она нуждалась в них. Она запрыгала к костылям с распостёртыми руками, как ребёнок к своей матери, и, достигнув их, щёлкнула ими друг о друга. Она посмотрела на них, затем бросилась на кровать и зарыдала, выплёскивая наружу все эмоции, которые подавляла в себе с тех пор, как проснулась в больнице. Она, должно быть, задремала, потому что звонок телефона напугал её гораздо сильнее, чем, если бы она не спала.

Эвелин положила трубку. Ну вот, теперь этот шаг сделан, хотя её руки слегка дрожали. Что ж, Эвелин, давай привыкать к тому, что одноногая женщина! Она села на кровати, сняла туфлю, расцепила застёжки своей подвязки и, скатывая, сняла чулок. Вместо того чтобы небрежно бросить его на пол, как она могла бы сделать это в прошлом, она положила его на кровать рядом с собой. Теперь она должна быть осторожной и не растрачивать свои движения впустую.
Она сняла блузку, затем встала и поскакала к стенному шкафу за парой кальсон, даже слово "пара" теперь казалось неуклюжим. Ей нужен был другой лифчик, самый тугой, какой только можно было найти. Её груди слишком дискомфортно болтались, когда она прыгала, и она намеревалась сегодня вечером заново ознакомиться со своим домом на одной ножке, с костылями и без них.
Она нашла тугой лифчик и надела его, позируя перед зеркалом. Было действительно заметно, как легко стало держать равновесие на одной ноге. Если только намеренно об этом не думать, она больше даже не ощущала какого-либо дисбаланса, даже выполняя все телодвижения при одевании и раздевании.
У неё по-прежнему были красивые, провоцирующие груди. И не было причины, по которой она больше не могла бы привлекать мужчин. Не Штейнбек ли говорил в "Гроздьях гнева" об одноногой проститутке, которая могла назначать в два-три раза большую цену, поскольку часто ли такое бывает, чтобы мужчина мог переспать с одноногой женщиной?
А остальная часть тела по-прежнему была такой же крепкой, красивой и чувствительной, как и раньше. Она слышала об инвалидах, которые набирали вес из-за нехватки физической нагрузки. Но это не про неё! Она сохранит своё тело вне зависимости от того, какие для этого потребуются усилия. Одинокая ножка обрела новую прелесть. Она стала чем-то вроде штатива. Забавно, как торс автоматически приспособился и образовал одноногое тело с действительно хорошо сформированной культяшкой немного выступающей вперёд из-за сокращения повреждённых передних мышц бедра. Выглядело всё это почти естественно.

Пол и мебель в доме неприятно сотряслись, когда Эвелин подпрыгнула, чтобы развернуться. Она двинулась обратно к шкафу, держась за спинки стула, "изножье" кровати и туалетный столик. Переодевание требовало большего количества движений, чем раньше.
Она не могла надеть кальсоны стоя. Сев на край кровати, она натянула кальсоны на левую ногу и снова встала, чтобы натянуть штаны на культю и подтянуть вверх до пояса. Следуя новорождённому инстинкту, она наклонилась за правой штаниной, чтобы загнуть её вверх и приколоть булавкой у бедра. Однако булавка оказалась неудобной, и она отпустила штанину свободно болтаться. Вытащив пару теннисных туфелек, она печально улыбнулась и бросила правую туфельку в мусорную корзину, стоящую у прикроватной тумбочки. Закончив переодевание, она, переступая с пятки на носок, вернулась к своим костылям, взяла их, почувствовала их приятное давление под мышками и зашагала в гостиную, почти волоча по полу пустую штанину своих жёлтых кальсон. Кальсоны были тугими в бёдрах и так же туго облегали её культю, которая слегка покачивалась, пока она шла к входной двери.

Интересно, почему она настояла, чтобы водитель такси оставил её вещи на крыльце, два лёгких, но крепких чемодана российского производства и одну американскую сумку на молнии для ручной клади? Российские чемоданы были ей даны взамен её первоначального, более вместительного холщового чемодана. Может быть, она никогда не узнает, кто его уничтожил. Без сомнения, это всё из-за её упрямого стремления делать всё, что можно, самой. Нигде в России ей не приходилось самой таскать багаж. Даже при посадке в аэропорту Кеннеди стюардесса вынесла её сумку с ручной кладью, а очень вежливый представитель Интуриста пронёс все вещи для неё через таможню и зарегистрировал багаж на рейс авиакомпании TWA на Сан-Франциско. По прилёте в Калифорнию о её вещах позаботилась TWA.
В аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке весёлый русский пилот хотел было снести её на руках вниз по трапу, но она отказалась, не из притворной стыдливости или гордости (она и правда хотела обнять этого мужчину за его галантность), а потому, что боялась, что он может коснуться её культи. Это вызвало бы в ней всплеск чувства инвалидности. В Ленинграде она уже достаточно попрактиковалась на лестницах и одолевала их без труда. Её смущало только то, что своей медлительностью она задерживала пассажиров позади себя.

Она распахнула настежь входную дверь. Ветер по-прежнему дул, и звёзды сияли. Сетчатая дверца от комаров то и дело приоткрывалась на дюйм и, хлопая, снова закрывалась. Слава богу, ограда достаточно высока, и соседи не могли её видеть.
Логично было бы использовать один костыль для ходьбы, а в свободной руке занести сумки в дом по одной. Она ещё не пробовала ходить на одном костыле, но тогда у неё не было столько времени, сколько сейчас.
У неё не получилось. Всё, что ей удалось, это несколько слабых, неуклюжих прыжков вслед за вытянутым вперёд костылём. Она развернулась и запрыгала назад к кушетке, где бросила второй костыль. В конце концов, она просто затолкала чемоданы в гостиную. Она могла бы прыгать и толкать их перед собой до самой спальни, но её упрямство и любопытство требовало найти способ, позволяющий их реально нести.
Маленькая сумка была неудобная, но она дотащила её на костылях, повесив за ремень на плечо. С большими чемоданами попыталась справиться, наклонясь вперёд, держа костыли плечевыми частями рук и дав им откинуться назад от своего корпуса, затем выпрямилась с чемоданами в руках, по-прежнему зажимая костыли под мышками. Она сделала шаг. Получалось медленно, но это было всё-таки возможно. Однако, вот неудача, на третьем или четвёртом шаге, когда вся тяжесть её тела приходилась на подмышки, она наступила на свободно болтающуюся штанину и внезапно оказалась на полу с чемоданами и навалившимися на неё сверху костыли.
Она не заплакала. Один за другим она, прыгая, затолкнула чемоданы в спальню. Затем вернулась за костылями, проследовала на них в спальню, вытащила из туалетного столика швейные принадлежности, присела на кровать, отрезала пустую штанину на уровне колена, загнула её, сделав как бы закрытую манжету, и наглухо зашила. С чувством удовлетворения от достигнутого результата она пошла в кухню, сварила себе турку кофе, налила в кружку, нашла в посудном шкафу коробочку мятных леденцов и, опять опираясь при ходьбе на подмышки, вынесла кофе и леденцы на крыльцо и села, чтобы насладиться бодрящим восточным ветерком.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9812Unread post bordoler
30 Aug 2017, 08:53

2.Нью Йорк – Ленинград.
Путешествие пошло не так, как надо, уже с самого аэропорта Кеннеди. Не то чтобы вовсе не так, а наперекос. Даже до этого у неё возникли проблемы с визой и размещением, и Эвелин решала их беспорядочно, как попало. Всё пошло слишком быстро и произошло слишком неожиданно. К своим 26 годам она уже сделала в жизни довольно много, в том числе поработала ассистенткой надзирательницы в женской колонии. Сидели там молодые девчонки, на самом деле ненамного моложе её, но из-за разницы поколений она запросто могла бы быть их бабушкой. Потом она вернулась в Стэнфорд, поступила в аспирантуру, не столько ради академических знаний, сколько для того, чтобы приблизиться и притереться к этому более молодому поколению. Неожиданно, через знакомых её друзей, она устроилась репортёром "Саннивэйл Эдванс Газетт", несмотря на то, что никогда не писала ничего, кроме курсовых работ, магистерской диссертации и случайных писем редакторам. Всё решило одно из таких писем о мире в Индонезии. Она едва успела узнать кратчайший путь до своего офиса, когда её босс предложил ей некий грант, отправиться в Ханой, чтобы осветить реакцию на заключение мира некоторых бывших активистов антивоенного движения, находившихся там в поездке.
- Поймите меня правильно, я с удовольствием, но почему я? - спросила она.
- А без кого ещё я смогу обойтись? - ответил он.
- Кроме того, это дополнит ту куцую зарплату, которую я плачу тебе.

И тогда у неё возникла идея, поскольку ей предстояло лететь через Россию, взять 10 лишних дней и хоть как-то посмотреть Ленинград и Москву. Дэн Баррак, её босс, согласился, но с условием, что она оплатит добавочные дни из своего кармана и не получит за них зарплату. Однако, если ей удастся сварганить из этого какие-нибудь приличные художественные истории, он попытается извлечь из них для неё некий гонорар. Дополнительные дни поездки усложнили для неё процедуры получения виз и организации размещения, и ей пришлось взять ещё одну свободную неделю, чтобы полететь в Вашингтон и решить все дела с российским консульством.
Пока что всё шло в лихорадочном темпе, но было решаемо. Аэропорт Кеннеди раздражал и слегка угнетал. Первый инцидент не должен был вызвать у неё раздражения, но всё-таки вызвал. Может быть, потому что она нервничала и устала. Может быть, у неё было некое предчувствие. Пожилая пара сзади неё начала скандалить еще до того, как служащий авиакомпании попросил у неё паспорт и билет. Им нужна была особая еда. Какой фильм будут крутить во время полёта? Надёжен ли Боинг-747? Служащий поддался их напору и стал смотреть графики показа кинофильмов, не успев закончить с Эвелин. Не могли они дождаться своей очереди? Не намеревались же они отказываться от полёта из-за того, что им не нравился фильм! И не мог служащий отшить их до тех пор, пока не закончит с ней? Уж слишком вежливы эти скандинавы из SAS.

Она забронировала место у окна спереди крыла. Когда она повернулась, чтобы отойти от стойки регистрации, и служащий положил её холщовый чемодан на ленту конвейера, он вдруг опомнился и спросил: "Ой, а куда Вы летите, мисс? Я чуть не забыл налепить на багаж Ваше место назначения".
"Этого мне еще не хватало", подумала она.
Ей пришлось ждать два часа, коротая время в Макдоналдсе и за бокалом водочного коктейля. Немного повеселев, она подумала, кто мог бы заплатить за неё по счёту. Но желающих не было. Рейс был на Тель-Авив с промежуточной посадкой в Копенгагене, и более половины самолёта заняли представители какого-то комитета по сбору средств. Эвелин казалось, что она не сможет прочесть даже одного абзаца своей книги, так как по громкой связи раздавалось то приглашение женщинам сфотографироваться, то рекомендация родителям искать своих потерявшихся детей у информационного столика или вопрос, кто потерял бежевый кашемировый свитер на втором этаже. Неужели вокруг не было ни одного одинокого мужчины? Хотя изначально она не искала чьего-либо общества, предпочитая свою книгу, её задело, что никто не попытался к ней приклеиться. Она разгладила чулки и то скрещивала, то разводила ноги, но всё безуспешно. До тех пор, пока она не поднялась на борт и не откинула голову на спинку сиденья.

Он оказался говорливой сорокой, студент-индус из UCLA, голос которого звучал как пародия на любую индийскую киноленту, какие только она видела. Она попыталась его игнорировать, кипя внутри от злости по поводу того, что произошло после объявления посадки в самолёт. Они все вышли из задней части здания, в котором разместилось множество европейских авиакомпаний, под навес, где лежала гора багажа. Чёрт возьми, почему он ещё не в самолёте? Чиновник авиакомпании попросил её найти свой чемодан. Она искала, наверно, минут 15, пока не сдалась и не пожаловалась одному из сотрудников в униформе. Он пристально посмотрел на неё:
- Вы летите в Тель-Авив?
- Нет, конечно же, нет, в Копенгаген и Ленинград.
- Извините мисс, можете садиться в самолёт. Весь этот багаж направляется в Тель-Авив. О Вашем уже позаботились.
Она ничего не сказала. Уж такой рейс, что поделаешь. Но почему они, стервецы, не сказали об этом до того, как она напрасно потратила время, ища свой чемодан? И был ли её чемодан действительно в самолёте? Служащий на регистрации рассеянный. Теперь ей ещё не хватало потерять свой багаж.
Индус завёлся на полную катушку. Согласна ли она с тем, что Копенгаген город сексуальной свободы? Была ли она когда-либо в Копенгагене? А в Копенгаген ли она на самом деле летит? Что она думает об UCLA как месте обучения для американских студентов? Иностранных студентов? Индийских студентов? Нью-Дели такой прекрасный город. Когда она планирует поехать туда? И так далее до бесконечности.

В конце концов, когда они были уже в воздухе, его отвлекло то, что он вспомнил, что он вегетарианец. После бурной агитации индусу принесли большое плоское блюдо из стеблей фасоли, из которых он с видом великомученика вытаскивал зёрнышки ветчины, в то время как Эвелин старалась выглядеть скучающей, но внутри истерически смеялась. Затем еврейские женщины передали ему через проход свои салаты и булочки, которые он принял с такой любезностью, что её затошнило. Окончательно он забыл про неё, когда заметил проходившую мимо стюардессу и начал к ней подлизываться.
Не помогло и то, что Эвелин не заснула до тех пор, пока им не осталось два часа лёту до Копенгагена, и к моменту, когда ей захотелось в туалет, все туалеты были переполнены. Сексуальный, сверкающий Копенгаген обернулся моросящим дождём и сумраком, и из-за какого-то неведомого для Эвелин праздника все магазины были закрыты. Она нашла таксиста, который совсем не говорил по-английски, и не повидала ничего, кроме рядов красных кирпичных жилых зданий, после чего вернулась в аэропорт, чтобы прождать шесть часов, в течение которых можно было хотя бы дочитать свой роман. Она уснула на одном из стерильно-чистых стульев с низкой спинкой, образовывавших в громадном зале лабиринты высотой по колено, после того, как поглазела на молодую блондинку с ногой в массивном гипсе выше колена, прислонившуюся к кофейному столику. Её костыли преграждали проход ей самой и другим пассажирам. Прекрасный вариант проведения отпуска!

Вылет задержался на час, но, в конце концов, она села в Ту-104, рейс которого начинался в Лондоне. Это был самолёт, который навевал ту же самую поэзию движения, что и старый "Констеллэйшн" в дореактивную эпоху. Фюзеляж был длинный и узкий. Его два мощных мотора находились прямо по бокам фюзеляжа, вмонтированные в конструкцию крыла, а отогнутые назад крылья ниспадали, придавая лайнеру ощущение пылкого рвения, делающего его контуры такими возбуждающими. Желтовато-коричневая отделка интерьера была проста, но долговечна, сиденья поставлены тесно, но позволяли откинуть спинку для увеличения комфорта.
Они поднялись над дождевыми облаками, и заходящее солнце отражалось оранжево-жёлтым цветом от серебристой поверхности крыльев. Стюардессы раздали пассажирам карамельки в качестве прелюдии к блюду из красной икры, холодной вырезки, салата и свежих фруктов.
После посадки паспорта пассажиров были собраны в самолёте улыбчивым, но молчаливым молодым человеком в зелёной униформе, и внизу у посадочного трапа Эвелин вместе с полутора дюжинами других пассажиров встретили представители Интуриста и отвезли на автобусе в зал прилёта аэропорта. Остальная часть самолёта, казалось, была заполнена посольскими и торгпредскими работниками, возвращающимися домой со своими семьями. Их увезли длинной колонной чёрных автомобилей, сначала восьмилитровые "Чайки" с зашторенными окнами, напоминающие доработанную версию "Паккарда" 1957 года, затем "Волги", имеющие некоторое сходство со шведскими "Вольво".

Зал прилёта был предназначен, похоже, только для иностранных туристов. и ни для кого больше. Он был сравнительно невелик и расположен отдельно от основного здания терминала. Возможно, футов 75 на 40 (1 фут = 30,48 см.), с закруглённым потолком высотой порядка 40 футов. Перегородка высотой не более 8 или 9 футов, оклеенная плакатами популярных курортов и туристических городов Советского Союза, разделяла зал в длину.
Возможно, вторая половина зала предназначалась для вылетающих пассажиров. На одной из дальних стен висела огромная красноватая карта маршрутов внутренних авиарейсов, отмеченных белым цветом. Она всматривалась в географические названия, казавшиеся ей такими экзотическими. Владивосток, Байкал, Киев, Алма-Ата, Одесса, Ереван, Омск, Новосибирск, Тбилиси. Может быть, когда-нибудь... Названия на карте были напечатаны латинскими буквами. Должно быть, этот зал первоначально был общим терминалом, а теперь остался в качестве пристройки.
Часть багажа прибыла рано, и его владельцы начали прохождение таможни. Она с отвращением смотрела на жирную американскую матрону, доставлявшую столько хлопот таможеннику, когда всё, что нужно было русским, это декларация о ввозимой валюте и беглый взгляд внутрь багажа тех, кто ввозил её в приличном количестве. И всё же эта женщина, вероятно, столкнётся с проверкой и задержкой раза в четыре более длительной, когда прилетит обратно в аэропорт Кеннеди. Русские были действительно очень вежливы, хотя и немногословны, возможно, из-за недостаточного знания английского языка.
- Можете ознакомиться с действующими правилами в зале прилёта.
- Как, чёрт возьми, вы хотите, чтобы я прочла их, когда я не знаю русского? - фыркнула она.
Эвелин вмешалась в разговор: "Потому что вон там, над столиками вдоль стен вывешено не менее 30 экземпляров нормативных актов на английском языке". Сначала женщина взглянула на Эвелин, как будто она была агентом МВД, немного попыхтела, но ничего больше не сказала. Прибыл остальной багаж. Но её чемодана не было.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9813Unread post bordoler
30 Aug 2017, 09:00

3.Графство Санта-Клара, штат Калифорния.
К тому моменту, когда я позвонил Эвелин, я не видел её уже незнамо сколько лет. Я успел жениться и развестись, поработать торговым агентом и младшим руководителем, съездить на восток для защиты докторской, увлекался автогонками и, в конце концов, вернулся в свою альма-матер, чтобы стать преподавателем. Жена, которая была инструктором по альпинизму и рисовала замечательных лошадей, сбежала в Новую Зеландию с парнем, открывшим представительство "Бритиш Лейланд" в Крайстчёрче после того, как порулил мужским модельным агентством в Санкт-Пите (не путать с российским Санкт-Петербургом).
Первый раз я встретил Эвелин, будучи первокурсником, когда перелез через забор, чтобы искупаться в озере Фелт, одном из сельскохозяйственных водохранилищ университета. Сползаешь по крутому бетонному береговому откосу и плюхаешься в воду глубиной 40 футов. Она уже была там. У неё даже тогда уже было прекрасное тело, хотя я бы предпочёл, чтобы она была чуточку повыше. Но ей было всего 14, и по моему тогдашнему кодексу ценностей все девчонки, которые были не старше моей сестры-подростка, отбрасывались.

Она мне понравилась, и мы продолжили общение. Какой-то теннисный матч (она выиграла турнир штата, когда ей было 15), заплыв в Санта-Крусе (ни одна из девочек постарше, которых я знал, не могла сравниться с ней в плавании), и когда она достигла возраста, достаточного, чтобы я мог рассматривать её всерьёз (моя сестрёнка уже была помолвлена), я сам был помолвлен с другой.
У неё был брат, стремившийся устроиться в министерство и водивший грузовик на Гудвилл, мама, школьная учительница, с которой она не ладила, и отец, мечтавший об изумительных проектах по недвижимости. После моего окончания университета и отъезда из города мы время от времени обменивались почтовыми открытками. Последнее сообщение от неё было о том, что она окончила Беркли и планировала отправиться с подругой в путешествие автостопом по континенту.
Я пролистал телефонную книгу почти лениво, реально не рассчитывая найти в списке её имя попрошествии стольких лет, но оно там было. Тот же адрес, куда я обычно за ней заходил, где её отец жил до своей смерти после развода с её матерью.
Я подъехал к одноэтажному домику как раз в то время, когда настала пора включать фары. Небо стало тёмно-синим, но не настолько тёмным, чтобы полностью скрыть цвет гераней вокруг её дома.

Я постучал по сетчатой двери и сказал:
- Привет.
- Это ты, Юджин?
- Да.
- Заходи и располагайся. Я выйду через несколько минут.
Я уселся в кресло, которое когда-то было моим любимым. Я подумал, есть ли в доме какие-нибудь напитки или нет, но от вопроса воздержался. То же старое пианино с двумя белыми клавишами, которые я выломал и потом приклеил на место.
- Юджин... - позвала Эвелин.
- Да?
- Надеюсь, я не испорчу тебе вечер.
- Что за глупость ты говоришь! Это как же ты могла бы испортить мне вечер?
- Я на костылях. Я не сказала тебе по телефону.
- Ой, мама-миа! Опять каталась на лыжах?
- Нет, я скажу тебе через минуту.
Я не планировал устраивать танцы, любое вечернее времяпровождение с Эвелин мне было бы приятно. Интересно, чем объясняются её костыли?
Эвелин, должно быть, сидела, когда позвала меня. Теперь я слышал, как она пару раз прыгнула, затем пауза, затем неловко звучащий глухой удар костылей и некоторая возня.
- Тебе помочь?
- Нет, не надо, я справлюсь. Я выйду через секунду.
Её дверь отворилась.
- Ну, как я выгляжу?

Однако там, где я ожидал увидеть грузный белый гипс, ноги не было вообще. И всё же она выглядела ошеломляюще, стройная и подтянутая, плечи откинуты назад, выставляя её красивые груди в самом выгодном свете, костыли она держала низко, перенеся вес тела на кисти рук, а не на плечи. Изящный голубой костюм, узкая юбка на шесть дюймов выше колена, голубоватого оттенка чулок. Волосы золотисто-коричневые, шелковистые. Мои глаза пожирали её целиком. Я никогда раньше не видел её в очках, а они были весьма привлекательны, тонко обрамлённые шестиугольники в белом золоте. Полированные костыли из розового дерева. Единственная ножка гладкая и стройная, ступня в тёмно-синей туфельке лодочке, чуть-чуть повёрнутая наружу, стояла прямо по центру тела, и оно казалось более желанным, чем когда-либо.
- Не хватает ещё только чёрной повязки на глаз.
Я чуствовал, что она нервничает, но она хорошо это скрывала.
- Так как же, чёрт возьми, мне обнять тебя с этими подпорками у тебя под мышками?
Я взял у неё костыли, поставил, прислонив к стене, и поцеловал её. Она была мне симпатична. Хотя я не прилагал больших усилий, прижимаясь к ней, я мог ощущать только одну её ногу. Должно быть, она насильно отогнула то, что осталось от второй, назад, чтобы я ненароком не коснулся.
- А теперь дай мне мои костыли. Мне без них как-то неловко.
Я не мог себе представить Эвелин беспомощной, даже если бы она была без обеих ног.
- Юджин, на моей кровати лежит мой бумажник. Подержишь его для меня при себе сегодня вечером? Я не хочу таскать сумочку.
В спальне у неё я не мог не заметить открытого шкафа и на полу около него, шокирующую картину ряда одиноких левых туфель. Без пар. Теннисная туфелька, мокасина, туфли-лодочки, босоножки, один ботинок, несколько сапог, в том числе один для длительных прогулок.
Я открыл ей дверь, и мы вышли на пьянящий вечерний воздух.
- Слава богу, что в этом доме только четыре ступеньки! Второе по неуклюжести, после переноски вещей, моё наивысшее проклятие, это лестницы. Я почувствовала это достаточно скоро.

Эвелин, конечно, ни в коей мере не могла быть неуклюжей. Я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как она потеряла ногу, но её спортивное прошлое должно было хорошо послужить ей при освоении костылей. Она держала их близко к себе, с небольшим наклоном в стороны. Её походка была плавной, уравновешенной и без усилий. В её ходьбе не ощущалось никакого дискомфорта, и её ступня не покачивалась на высоком, узком каблуке. Она боком, с особой лёгкостью и грацией протиснулась через садовые ворота со свободно открывающимися створками.
Она развернулась и попросила у меня сигарету.
- В этой одноногости столько нюансов, - заметила она.
- Некоторые из них смешные. Например, вчера вечером я надела пару слаксов и не закрепила булавкой пустую штанину. Я наступила на неё и, чуть было не убила себя.
Я взял у неё костыли и открыл дверцу своего 914-го. Она повернулась к автомобилю полубоком-полуспиной, чуть присела и, упёршись левой рукой о край сиденья, а правой о внутреннюю ручку дверцы, опустилась в низкую машину.
- Всё ещё спортсменка.
Эвелин улыбнулась. Может быть, я был с ней жесток, я не знал. И всё же мне приходилось шутить по поводу её одноногости. Я надеялся, что и Эвелин так сможет.
- Думаю, костыли уместятся в багажник.
- Нет, я бы лучше держала их здесь, рядом с собой.
- Настаиваешь?
- Настаиваю.

Она положила костыли наклонно справа от себя на сиденье, уперев концами в пол, и я закрыл дверцу. В сидячем положении её юбка облегала культю, и я смог увидеть, насколько она коротка, значительно выше середины бедра.
- Ты потеряла не ту ногу, Эв, сказал я, как только сел за руль.
Она приподняла бровь в ожидании пояснения, что я имел в виду.
- Если бы ты потеряла левую ногу, и нам когда-нибудь пришлось бы взять в машину третьего человека, то ты смогла бы сидеть посередине, и тебе не мешал бы рычаг переключения передач.
- А ты мог бы купить английскую тачку с правым рулём.
- Ты ужинала?
- Нет.
- Как насчёт того, чтобы поехать в "Ла Хонду"?
- Замечательно.

Её добродушное подшучивание было стандартно-изощрённым, и я по-прежнему не мог понять, насколько уязвимой она была. Мы ехали в направлении жёлтых холмов, дубовых рощ и домиков-ранчо с бассейнами и внутренними двориками, а затем углубились в сосново-манзанитовые леса гор Санта-Крус.
За горным хребтом и значительно дальше того места, в котором был виден окаймлённый розовой полоской смог, скрывавший не только Восточную Бухту, но и Гору Дьявола за ней и горную гряду Гамильтона к югу, переходя на западном склоне в туманную дымку над Тихим океаном, находилась моя любимая старая таверна с единственной неясной неоновой вывеской "Шлиц" в окне и единственной жёлтой лампочкой снаружи у двери, с эвкалиптовыми листьями, с которых падали капельки сконденсировавшегося тумана на немощёную землю, а внутри ждало замечательное подогретое вино с пряностями.
Таверна в прошлом хорошо мне послужила, и с тех пор она не изменилась. Девушка, с которой я впервые сделал "это"... Я остановился здесь поужинать, а она жила на деревенском постоялом дворе, принадлежащем местным лесорубам на соседнем участке. Многие последующие мои наезды сюда в равной мере запомнились блюдами домашнего приготовления и миром, абсолютно отличным от университетского. Немногие студенты, как мне казалось, знали это место или, стремились сюда наведываться.

Мы вошли в пустую таверну и уселись в кабинке из красного дерева, перед тем как бармен вышел из задней двери. Эвелин положила костыли на пол у своей ноги, как будто не хотела, чтобы их заметили. Когда он подошёл, мы сделали заказ.
- У меня много вопросов, сказал я.
- Не сомневаюсь, ответила она, и я уже настроилась.
Она чуть-чуть сдвинулась, чтобы сидеть ко мне лицом, и откинулась назад на стену. Подняв культю, дотронулась до неё через юбку, затем усмехнулась, несколько смущаясь, и её лицо приняло задумчиво-отрешённое выражение. Культя упала, и она разгладила юбку на бедре.
- Вот этого мне не хватает, сказала она.
- Чего?
- Способности скрестить ноги.
- Культя короткая?
- Да.
Она опять подняла её под юбкой, положила руку на культю и посмотрела на неё сверху вниз.
- Одно только хорошо при такой длине: я могу носить большинство мини-юбок и не беспокоиться о том, что она будет видна".
- Когда это произошло?
- Не так давно. В июле.
Она задала несколько вопросов о том, как у меня дела, и я налил ей глинтвейна…



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9814Unread post bordoler
30 Aug 2017, 09:05

4.Ленинград, Россия.
Советское турагентство Интурист поселило Эвелин в гостиницу Астория. Забронированная Гитлером как штаб-квартира своей ставки и персональная резиденция после предполагаемого захвата Ленинграда, она расположена сбоку Исаакиевской площади, напротив парка, занимающего значительную долю нижней части площади, ограниченной с севера Исаакиевским собором с золотым куполом, который был построен в первой половине 19-го столетия трудом 440 тысяч крепостных и лишь чуть-чуть уступает по размерам собору Святого Петра в Риме. Каждая из окружающих собор светло-коричневых мраморных колонн высотой порядка 50 футов, после выемки материала из карьера и обтёсывания его за городом, была доставлена на барже вверх по Неве с берегов Финского залива и менее чем за 40 минут поднята и поставлена на место командой из 20 человек, использовавших хитроумные лебёдки, вороты и направляющие леса. 90 человек умерло при золочении купола. Головы рабочих были заключены в футуристические стеклянные колпаки для минимизации вдыхания паров ртути, использовавшейся в процессе. Но для этих 90 человек защиты в виде стеклянного пузыря оказалось недостаточно. Южный край площади заканчивается на ступенях старого дворца, сейчас служащего резиденцией городских властей, на фронтоне которого щеголевато красуются репродукции орденов Красного Знамени, Города-Героя, Ленина и Октябрьской Революции, которыми город был награждён за героическое выживание во время блокады. Доминантой самой площади является дерзко смотрящая на собор конная статуя Николая I в прусском шлеме.

Когда я приехала из аэропорта, жёлтый камень гостиницы лишь едва потускнел, даже в 11 часов вечера, из-за ленинградских белых ночей, когда солнце опускается лишь чуть ниже горизонта, чтобы снова подняться через два часа.
Внутри здания коридор с мраморным полом, покрытым красным ковром, был наполнен громогласно смеющимися русскими торговыми специалистами, плановиками-транспортниками в рубашках с короткими рукавами, направляющимися к своим забронированным столикам, повар в белом халате виднелся через открытые двери зала ресторана, финские студенты в модных брюках и джинсах невинно имитировали западный рок-н-ролл, датские бизнесмены стремились в валютный бар, где коктейль означал глоток чего угодно с фруктовым соком, американские дети сидели на мраморных ступенях спиральной лестницы, обвивавшей шахту лифта 19-го века в позолоченой клетке с деревянной кабиной.

Шофёр такси поднёс мою единственную оставшуюся маленькую сумку к открытой парадной двери, где портье принял её у него и принёс к стойке Интуриста. Они, немедля, взяли моё письмо-поручение, выделили мне номер на этаже, который они называли третьим, но по моему подсчёту оказавшемся пятым, и сказали, что утром мне выдадут талоны на завтрак. Никакой регистрации в нашем стиле не было, и я просто плюхнулась в кровать и уснула, как только меня проводили в номер. Кровать стояла в нише, прикрытой шторами. На следующий день я проснулась только после полудня. Ко времени, когда я спустилась вниз, все экскурсии были уже раскуплены, буфет закрыт, и после того, как я обменяла некоторое количество долларов на рубли и попросила Интурист позвонить в аэропорт и справиться о моём багаже, я решила провести остаток дня, просто погуляв по городу и, может быть, найти по пути какую-нибудь забегаловку. Вечером я думала опять позвонить в аэропорт. В гостинице я купила карту города и направилась к Неве. Когда я до неё дошла, я просто села напротив Медного Всадника и долго рассматривала красные и зелёные здания с белой отделкой на противоположном берегу. Вода в тот день была мерцающе-голубой, отражающей золотые, похожие на иглы, шпили Петропавловской крепости, кое-где с белыми пятнами парусников. Ленинград не показался мне русским городом, но ведь Пётр I специально построил его на западный манер. Очень неприятный молодой человек, загорелый и нарочито статный, начал в этот момент ко мне приставать. Я действительно не ожидала нарваться на подобного типа в России. Он был гораздо типичнее для Рима или Неаполя. барышник, профессиональный эскортмен, гид. Сначала он предложил обменять рубли на доллары по нелегальному курсу. Он обратился ко мне сначала по-английски. Я притворилась, что не понимаю, и он повторил свои слова на французском, немецком, итальянском и даже на языке, который я приняла за польский. На самом деле он был так уверен в том, что я американка, что произнёс по-английски несколько фраз, прежде чем попробовал другие языки. Я не понимаю туристок, которые западают на это. Ты тратишь тысячу долларов или больше на то, чтобы добраться сюда, и ставишь под угрозу всю поездку ради того, чтобы заработать 20-30 долларов. Так что я сказала ему по-русски: "Иди отсюда, а то я заявлю ближайшему милиционеру". Он был весьма поражён. "Вы говорите по-русски!" И тут же продолжал: "А что это за часы у Вас на руке?" Я снова его отшила, и он сдался: пожав плечами, отошёл немного прочь по улице, где присоединился к компаньону. Если бы я увидела милиционера, то я бы ему тут же заявила о нём. Но он был, очевидно, ушлым типом, и, если бы он хотя бы заподозрил присутствие поблизости милиционера, он, скорее всего, не подошёл бы ко мне так нахально.

Позднее в тот же день Эвелин ещё раз встретилась с этим типом при ещё менее приятных обстоятельствах. Она вернулась в Асторию и вот удача, сумела купить билет на оперу "Хованщина", которую давали в тот же вечер в Кировском театре. Второпях, чтобы успеть к началу спектакля в семь часов, она забыла позвонить в аэропорт по поводу своего багажа.
Кировский театр, бывший Мариинский, выглядит как громоздкая конструкция L-образной формы, состоящая из разнообразных строительных блоков, подогнанных таким образом, что каждое её плечо одинаковой длины имеет множество уровней, причём верхушку одного плеча венчает апсида высотой в одну треть её длины. Как будто бы это сооружение игрушка, принадлежащая гигантскому ребёнку, который как попало бросил её в свой игрушечный город, разбросав по сторонам всё то, что там уже было и оставив своим слугам убирать беспорядок. Расчищенная площадка и образовала Театральную площадь. Расположенное между рекой Мойкой и каналом Грибоедова, это светлозелёное здание с белой отделкой по цвету почти идентично Зимнему Дворцу, находящемуся где-то в миле отсюда. Каждые 30 лет цвет обновляется новым слоем землисто-зелёной штукатурки, так что постепенно стена слегка утолщается. Здание кажется опутанным паутиной троллейбусных и телефонных проводов, и часть его вросла в землю болотистого острова, на котором оно построено.

Когда до начала спектакля оставалось меньше минуты, Эвелин выскочила из такси и помчалась к входу, на который ей указал водитель. Уже звучала призрачная мелодия "Рассвета на Москве-реке", когда ей показали её место с прямой спинкой в старом партере. Она ворвалась в театр в такой спешке, что было не до покупки программы, и хоть она и вытягивала шею, в зале было слишком темно, чтобы разглядеть детали интерьера. Она вся растворилась в музыке и спектакле, несмотря на то, что едва помнила что-либо из сюжета, который однажды слышала ещё в годы учёбы в Беркли. Акустика зала была впечатляющей. У старых мастеров-строителей были свои секреты. Битое стекло под полом сцены, листы бумаги за некоторыми стеновыми панелями, тонкомолотая золотая пыль в краске.
В первом перерыве Эвелин купила программу, чтобы восстановить в памяти сценарий. Она читала по-русски не очень быстро, но у неё всё же было время, чтобы после прочтения содержания первых трёх сцен внимательно осмотреть шесть или семь галерей, и вообразить себе царей от Александра II до Николая II со всей их свитой, а позднее, возможно, и Ленина в подковообразных ложах. Она смотрела на роскошный занавес, за которым выступал Шаляпин, Павлова, Уланова и старший Стравинский. Из коридора прозвучали предупредительные звонки, и публика опять заполнила зал.
Занавес поднялся, открыв за собой роскошную комнату во дворце князя Голицына, в которой князь читал любовное письмо от царевны Софьи. Не до конца понимая слова, Эвелин впитывала великолепно исполняемые арии пророчеств Марты, перебранок Голицына с князем Хованским и ответных реплик загадочной Досифеи. Снова упал занавес, на этот раз под звуки марширующих армий Петра за кулисами.

Эвелин вышла со своего 8-го ряда кресел в изогнутый коридор, следуя за небольшой группой людей вверх по ступеням из белого мрамора. Большинство мужчин были в костюмах или, по крайней мере, в пиджаках. Немало было и в военной форме.
Женщины казалось, все были в своих наилучших нарядах. У верхнего края лестницы она пристроилась к очереди в маленький буфет. Купила свежий апельсин и два маленьких бутербродика. Пошла дальше по застланному красным ковром коридору. Нашла довольно большую, но простую комнату со столиками и стульями. Заказы здесь принимали официанты. Она не ела целый день и заказала бутылку малиновой воды и шоколадное пирожное в дополнение к своим бутербродам и апельсину.
Она откусила от одного из них и вспомнила, как будучи маленькой девочкой, точно так же пробовала ветчину, до того, как в нее стали добавлять воду и размягчители, до того, как свиней стали пичкать гормонами и искусственными кормами.
Она откинула назад волосы, встала и вышла из комнаты в направлении, которое считала правильным, чтобы попасть в партер. Идя по изогнутому коридору, она увидела большой зал, который заставил её остановиться в изумлении. Помещение, было футов двести в длину и очень широкое. Картины в золочёных рамах по стенам, великолепный резной потолок, удерживающий ряд величавых люстр. В одном углу буфетик и несколько столиков. Середину зала с бесценным паркетным полом, выложенным в виде многоцветовых геометрических и цветочных орнаментов, окаймляла широкая красная ковровая дорожка, 16-18 футов шириной. По ней прохаживались люди, вокруг всего огромного зала. Мужчины и женщины кто под руку, кто поодиночке, многие с бокалом шампанского в руке, многие в вечернем платье. Она стояла в благоговейном трепете при виде этого Старого Мира. Это покоробило её предвзятое представление о безклассовом пролетарском обществе. Она присоединилась к процессии. Шла медленно, в ногу с толпой людей, больше смотря на них, чем на какую-либо деталь самого помещения.

- По-прежнему одна, свободно говорящая по-русски и всего лишь обыкновенная туристка, да?
Это был тот скользкий молодой тип с набережной Невы. Он взял её под руку. Она выдернула руку и отстранилась. Он немного поотстал и продолжал в своей заискивающей манере:
- Пожалуйста, я ничуть не хотел вас обидеть. Я просто очень хотел бы задать несколько вопросов об Америке. Вы так хорошо говорите по-русски...
- Что заставляет вас допустить, что я американка?
- Это так?
Она ответила "да" осторожно и уклончиво, стараясь держаться на шаг впереди него. Но плотность толпы была такой, что она не могла оторваться от него на большее расстояние, не расталкивая людей вокруг.

Он опять начал говорить и ещё раз взял её под руку. Она попыталась заглушить в своём сознании ощущение его руки и звук его голоса. Учтивый, маслянистый тон опытного уличного торговца, одновременно осторожный и уверенный. Она решила попрать любые запреты, какие только могли быть против этого, сделала глубокий вдох и шагнула напрямик через голый паркетный пол. В этот момент раздался звонок к началу следующего отделения спектакля, и она трусцой побежала через комнату наперерез к одной из дверей выхода и каким-то образом, не имея ясного представления о том, что она делает, снова очутилась в партере. Она не сразу села на своё место, а задержалась у входа в зал в боковом проходе, дожидаясь, пока погаснет свет, в надежде, что он не увидит, где она сидит.

Остальная часть оперы была сплошным расплывшимся пятном, бессмысленная музыка и калейдоскоп человеческих голосов. Кто он такой? Просто энергичный человек? А если нет? Ведь её поездкой могут интересоваться многие люди, любая из американских разведслужб, Сайгон, Китай, почти любое другое правительство мира, сами Советы, Ханой. Им захочется узнать, почему она задержалась в Ленинграде. Её багаж не прибыл вчера вечером, и она почти забыла об этом. Это всё могло быть взаимосвязано.
Картина за картиной на сцене были потеряны для неё. Угроза Марты принести себя в жертву, роскошный танец турецких рабов, предательское убийство Андрея, Пётр, проклинающий староверов. Её внимание вновь включилось только в финальной сцене жертвоприношения с тонкой, вызывающей мурашки на коже спины, вдохновенной музыкой Мусоргского.
С помощью изощрённого сценического трюка церковь была "сожжена" и превращена в груду "дымящих" красных угольков. Она фактически подумывала о том, чтобы пробраться к выходу, но так и не собралась, пока весь состав актёров не появился снова на сцене, чтобы попрощаться со зрителями. Эвелин уходила потрясённая, мысленно всё ещё слыша марш солдат за кулисами. На какое-то время она забыла про этого молодого пройдоху.

Она стояла у здания театра со стороны улицы Декабристов, не веря арктическому свету ленинградской белой ночи, наблюдая, как театралы начинают выстраиваться в очереди на такси, автобусы и троллейбусы. Она пошла к одной из очередей на такси. Сначала она ждала терпеливо, с удовольствием смотря, как люди договариваются между собой о том, чтобы взять одну машину на нескольких. Она смотрела, как невысокая блондинка с сыном лет двенадцати приветствует старого друга, который пел в хоре оперы, и слушала, как мальчик настойчиво спрашивал, как это церковь могла сгореть на сцене.
- Иллюзия, мой мальчик. Вентиляторы дуют на полоски ткани, которые колышутся, и на них играют лучи цветных прожекторов, вот и весь огонь. Генераторы дыма гонят дым.
- А как брёвна обуглились и обвалились, превратившись в тлеющую кучу?
- Волшебство, мальчик мой, чистое волшебство.
"Жаль", - подумала Эвелин: "Я бы и сама хотела узнать". Она подумала, что запомнила маршрут до гостиницы, и вышла из очереди. На то, чтобы пройти пешком расстояние, по её догадке, в милю-две, могло бы уйти не больше времени, чем на ожидание такси, а белая ночь была очаровательна. Она повернулась в сторону ближайшего угла площади.
В этот момент к тротуару несколько поодаль от толпы ожидающих людей подъехала серая, старомодная "Волга", напоминающая уменьшенный в масштабе "Форд" 1953 года, и молодая женщина крикнула из неё Эвелин по-английски с акцентом:
- Вы ищете такси?
- Нет-нет, - ответила Эвелин.
- В какую гостиницу Вы направляетесь? Я могла бы Вас подбросить, если нам по пути.
- Астория.
Эвелин на самом деле не знала, почему она ответила. Может быть, она не совсем была уверена в том, что найдет дорогу назад, а может, не хотела, чтобы за ней следовал тот прилипала с оливковым загаром, если он снова её обнаружит.
- Мы поедем через Исаакиевскую площадь. Садитесь, мы Вас подвезём.
- Хорошо.

И Эвелин села в открывшуюся ей дверь на заднее сиденье, в то время как молодая женщина подвинулась, освободив ей место. Машина сорвалась с места, казалось, до того, как дверь полностью захлопнулась, набрала скорость и широкой дугой вырулила на улицу Глинки. Эвелин повернулась, чтобы поблагодарить молодую женщину, и увидела того самого мужчину с набережной Невы, неприятно улыбающегося ей.
- Вот мы и встретились опять, девушка, и, может быть, наконец-то немного поговорим.
Смятение злобы и испуга вскипело внутри Эвелин.
- Кто Вы такие? Чего вы от меня хотите?
- Ничего. Мы просто пара обыкновенных советских граждан, интересующихся знаниями об остальном мире.

Машина притормозила, чтобы повернуть направо на улицу Герцена, когда Эвелин увидела, как два милиционера в серой форме выходят из-за угла со стороны Мойки. Она схватилась за ручку двери и начала кричать: "Милиция!". Мужчина с набережной на заднем сиденье тоже что-то прокричал, и водитель такси, вместо того, чтобы продолжать выполнять правый поворот, резко вывернул руль назад влево, переключился на низшую передачу и надавил на газ, возвращая машину на улицу Глинки. Когда Эвелин схватилась за ручку, защёлка дверцы частично открылась, а через мгновение уже вообще не держала дверь, и Эвелин почувствовала, как её рука отрывается от распахнутой, свободно болтающейся дверцы, и она вылетает наружу, словно в замедленной съёмке. А затем всё пропало. Сплошная чернота.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9934Unread post bordoler
31 Aug 2017, 10:32

5.Графство Санта-Клара, штат Калифорния.
- Вот тогда ты её и потеряла? - прервал я.
- Нет, не тогда. Я очнулась почти сразу же. Я лежала на тротуаре, и надо мной склонились двое очень заботливых милиционеров. Один из них моментально убежал, чтобы позвонить в скорую. Я начала кричать: "Запомните номер такси!"
- Когда же ты её потеряла?
Но, прежде чем она смогла ответить, я снова прервал её.
- Позволь мне сходить в туалет, а когда вернусь, расскажешь.
- По пути я заказал кувшин холодного пива.
- Готова к ужину? - спросил я Эвелин, как только вернулся в кабинку таверны.
- Совсем оголодала.
- Всё готово, - сказал бармен, довольно весёлый малый с видом дровосека в желтовато-коричневых джинсах.
- Я не хотел приносить, пока вы не вернётесь, чтобы вы получили его прямо с пылу-жару.

Фирменным блюдом заведения в тот вечер были тонко нарезанные кусочки свинины с ломтиками зелёного перца и лука и кружочками свежих помидоров, рассыпчатые, очень похожие на Кантонский кулинарный стиль, и всё это в очень мягко приправленном соусе кэрри с жареной картошкой по-домашнему. Когда бармен ушёл, она продолжала свой рассказ.
Я всё продолжала им рассказывать, как выглядел человек с набережной, просила отправиться на его розыски, спрашивала, удалось ли им запомнить номер машины. Тот, который остался со мной, пока другой ушёл вызывать скорую, он был очень приятный человек, всё говорил и говорил мне: “Успокойся, всё будет хорошо”. Я всё ещё протестовала, говоря, что со мной и так всё в порядке и надо бы поймать такси, когда подъехала скорая помощь, фактически до того, как вернулся второй милиционер. Скорая была похожа на очень простой грузовик-фургон, но, насколько я могу судить, внутри был оборудован довольно прилично. В больнице они продержали меня всего пару часов, но, похоже, осмотрели меня весьма основательно, в том числе сделали какую-то электрическую проверку головы. Особенно когда они узнали, что я говорю по-русски, они стали обходиться со мной исключительно любезно. Они то и дело спрашивали, довольна ли я их медицинским обслуживанием, и выражали надежду, что я навещу их как-нибудь при более благоприятных обстоятельствах. Они заставили меня пообещать, что я немедленно вернусь, если у меня возникнет головная боль и в любом случае через три дня для прохождения повторного осмотра. Фактически я отделалась лишь несколькими синяками, и даже моя одежда, за исключением чулок, вообще не получила повреждений, которые не могла бы исправить химчистка. Оставшийся со мной милиционер предложил мне вернуться в гостиницу, но я была слишком взволнована, чтобы чувствовать усталость, и решила сопроводить его до отделения. Он позвонил, и вскоре милицейская машина с водителем ждала нас. В отделении дежурный сыщик или как там он называется, был представлен мне как Артур Ильман. Он был молодой, красивый, высокий, лет 35-ти, но была одна вещь, несколько портившая его внешний вид: у него в одном глазу была некая искусственная линза, заслонявшая большую часть радужки. Он извинился за беспокойное начало моего пребывания в Советском Союзе и спросил, почему я совершила такой поступок, выскочила из такси на ходу. Я ответила ему спокойно. Он улыбался и слушал меня некоторое время, не очень долго, однако. Всего несколько предложений. Затем он протянул мне глянцевую фотографию мужчины с набережной, размером 8 на 11 дюймов.

- Этот человек?
- Да.
- Его зовут Виталий Вичаускас. Не волнуйтесь. Мы его ведём. Мы знаем о нём давно.
- Вы имеете в виду, что знаете о нём и позволяете ему шататься вокруг, создавая проблемы?
- Таковы таинственные проделки полиции, мисс Томасон.
Он говорил по-английски довольно свободно, и именно на этом языке мы с ним общались.
- Мы заработались сегодня гораздо дольше, чем обычно, - продолжал он. Позвольте мне отвезти Вас обратно в гостиницу. Это по пути.

Я согласилась, продолжала свой рассказ Эвелин. Он был очень галантен в своей манере и задал мне несколько простых вопросов, откуда я родом и как живётся в Калифорнии, а также нравится ли мне Ленинград разумеется, если не учитывать моего неудачного столкновения с Виталием Вичаускасом.

Он сказал одну странную вещь, которую, при сложившихся обстоятельствах, я никогда не забуду: "Вы когда-нибудь пользовались костылями, мисс Томасон?" Этот вопрос меня смутил. Казалось, что он ни к селу, ни к городу. И тогда я заметила, что он смотрит на группу женщин, идущих по Невскому проспекту, уже по-дневному светлому в эти ранние утренние часы, возможно, направляясь домой по окончании ночной смены. Одна из них, не старше тридцати, была одноногая и шла на костылях.

- Идут с работы? - спросила я его.
- Вероятно, - ответил он.
- Мы знаем одну из них. Недавно её задерживала милиция за демонстрацию на улицах. Своего рода хулиганство, которое Ваша страна, кажется, одобряет и даже поощряет, только если это происходит в нашей стране.

Я ему не ответила, и он больше ничего не сказал, пока мы не доехали до гостиницы. Он высадил меня у парадного входа и подождал в машине, пока я не зашла внутрь.
Лифт в золотой клетке был выключен на ночь, но вместо того, чтобы вызвать один из двух маленьких лифтов с автоматическими дверями на другой стороне холла, я поднялась пешком. Немного помокнув в поистине самой громадной ванне, в какой только мне доводилось купаться, я улеглась в постель последний раз, должна добавить, с двумя ногами.
Она почесала свою ногу и направила её пальцы на меня, слегка пошевелив ими в чулке.

- Ладно, по меньшей мере я могу сказать, что пары чулок теперь мне хватает на вдвое больший срок. - Она согнула ногу перед собой на драпированной скамье.

Вторую половину следующего дня я провела, прогуливаясь вдоль реки по другому берегу, какое-то время проведя в Музее Военно-Морского Флота. Потом села на трамвай, чтобы ехать обратно, и это всё, что я помню. Я очнулась в больнице, и у меня не было правой ноги. Не было правой туфли, правого чулка, правой ступни и пальцев.

- Ещё не совсем прошло, да?
- Да. Они сказали, что я буду ощущать боли разной интенсивности ещё, возможно, с полгода. А может, и дольше.
- Я имел в виду память.
Она задержалась на мгновение.
- Да, но по-разному. В тот момент я не чувствовала ничего кроме... любопытства! Думаю, что я отбросила всё это в голове и не позволяла себе что-либо чувствовать. Только здесь, уже по возвращении, я пережила горькие мгновения.

Первое, о чём я подумала и спросила, это какой сейчас день и что сделали с моим гостиничным номером. Помню, что спустя некоторое время уснула, и мне приснилось, что я пинаю футбольный мяч культёй, которая мне представлялась чуть длиннее, чем она была на самом деле.

- Они тебе сказали, что произошло?
- По всей видимости, я стояла на задней площадке трамвая, готовясь к выходу. Рельсы поворачивали. Трамвай накренился. Кто-то упал на меня. По какой-то причине двери оказались открыты или, может быть, это я их толчком открыла, и я выпала прямо под колёса следующего вагона.
- С твоей-то координацией в это трудно поверить!
- Но это случилось, и теперь мне придётся привыкать к тому, что я самая красивая одноногая женщина в Калифорнии.

После ужина мы пили коньяк. За первой рюмкой последовала вторая, третья и четвёртая. Она говорила о том самом первом дне в больнице. Я мог себе представить ужас, когда просыпаешься в незнакомом окружении и обнаруживаешь, что ноги нет; смотришь вниз и видишь, как одеяло падает плоско за культёй и не очерчивает контур части её тела, которую она всю жизнь принимала, как что-то само собой разумеющееся, использовала, ходила на ней. Холодный пот, вскрик, отказ верить тому, что это наяву. Вот сейчас, мол, снова засну, а когда проснусь буду опять дома и посмеюсь над глупым сном. И осознание, что это не сон, и отчаянное желание пошевелить пальцами ноги, коленом или лодыжкой. Ведь ощущается фантом утраченной конечности! Ощущение, будто нога по-прежнему на месте. Только глаза и рука ощупью ничего не находят, и в это невозможно поверить. Бесконечные рыдания и молитвы. А ведь она женщина, для которой тело всегда, во всяком случае, психологически является "товарным запасом".

На самом деле всё было совершенно не так. Современная медицина, похоже, свела многое из этого к минимуму, по крайней мере, с такими людьми, как Эвелин, стойкими и смотрящими на жизнь с бесконечным любопытством и наделёнными такой громадной самонадеянностью, что ничто не способно остановить их в их стремлениях будь то в карьере или в самой жизни.
Когда она очнулась первый раз, она слишком была накачана наркотиками, чтобы о чём-либо переживать. Во второй раз действие снотворного ещё продолжалось, но её самообладание также приходило в состояние равновесия. Может быть, подсознание, осведомлённое о происшествии, также подготовило её, дав ей ощущение, когда она проснулась, что она уже об этом знает.
Врач навестил её в тот день и рассказал о происшествии, и очаровал её манерами, отработанными за многие годы. Она лежала в небольшой, но исключительно хорошо оснащённой больнице, которую он возглавлял, хотя, как она узнала позднее, он имел широкую частную практику на стороне нечто, по представлению Эвелин, совершенно невозможное в социалистическом Советском Союзе.

Ей повезло, сказал он, что неотложная помощь базировалась всего в одном квартале от того места, где с ней это случилось, и привезла её к нему без задержек. Быстрая ампутация предотвратила дальнейшие осложнения и спасла её жизнь. Он проверил, чтобы её культя была правильно перебинтована и настоял на необходимости для неё проводить хотя бы час в день в положении лёжа на животе, чтобы предотвратить укорочение передних мышц культи, приводящее к появлению неустранимого выступа на ней.

К полудню к ней вернулось достаточно сил, чтобы настаивать на отправке домой, и после того, как ей отказали, она всё равно привстала и почти потеряла сознание от слабости, которую сильно недооценила.
Больничная палата была чистая и белая. Соседей в палате не было, и от обстановки веяло эксклюзивностью: обитые белой искусственной кожей стулья, большое окно с видом на сад, занавески, приводимые в движение электрическим выключателем на консоли, расположенной рядом с её кроватью, переговорное устройство для связи с постом медсестры, зеркало во весь рост, в которое она начала испытывать почти болезненный позыв посмотреть на себя. Уже в тот первый день она начала представлять себя с целым шкафом разных костылей, подходящих по цвету к её различным нарядам, перешивающей штаны и колготки по форме культи и играющей Лонг Джон Сильвер на костюмированных вечеринках.

Наконец, она начала беспокоиться, как будет оплачиваться счёт её расходов на мед обслуживание и распространяется ли советская бесплатная медицина на приезжих иностранцев так же, как на граждан страны. А её врач, заявлявший, что является дальним потомком концертирующего пианиста 19-го века, вежливо уклонялся от прямого ответа расплывчатыми фразами о правах туристов и взаимных договорённостях. Так или иначе, ей не стоило беспокоиться.
После своего единственного резкого движения в тот первый день она провела почти весь его остаток во сне, а поздно вечером почувствовала мучительную боль в повреждённых тканях, нервах и мышцах, которую в конце концов даже успокоительное не могло заглушить. Впоследствии жестокая боль достигала наивысшей точки ночью и в периоды, когда она оставалась неподвижной в одном положении слишком долго. Со временем, узнала она, боль ослабнет и окончательно исчезнет с заживлением громадной раны. На второй день она накопила достаточно энергии, чтобы упросить дать ей снова встать.

- Я думаю, помогло то, что сестра не очень хорошо знала английский, а я не признавалась в знании русского. Я всё-таки добилась своего, хотя и не сразу. Они, естественно, дали мне инвалидную коляску, от которой я отказалась. Мне пришлось пригрозить, что я буду прыгать до туалета, и фактически допрыгала до двери своей палаты, прежде чем они капитулировали и принесли мне пару костылей. Как оказалось, слишком рано, потому что я опять, почти что, потеряла сознание и от своей общей слабости, которую я опять недооценила, и от неимоверной боли, которая пронзила мою культю, тазобедренный сустав и всю область таза. Мне пришлось снова сесть, прежде чем опробовать их, но я достигла своей цели.
- Как шло привыкание к костылям? Когда ты научилась пользоваться ими?
- Никакого привыкания не было. Я просто начала ими пользоваться. Если уж тебе суждено передвигаться таким образом, ты просто делаешь это.
- А я думал, существуют целые программы обучения хождению на них.
- Если и существуют, то я думаю, это глупо. Хотя медсёстры поначалу следовали за мной повсюду, будто только и ждали, что я грохнусь об пол, и старались завести меня в то, что они называли спортзалом, чтобы я научилась ходить вверх и вниз по лестнице, поделала упражнения и тому подобное. Я просто сказала им: “Не мешайте”.
- Тебя тревожило то, как люди будут смотреть на тебя, когда ты выйдешь из больницы?
- Нет, мне казалось, что я выгляжу довольно сексуально, особенно в мини-юбке.

Эти слова прозвучали смело, но в них не ощущалось ни капли притворства. В её манере говорить было что-то слегка безумное, то ли от коньяка, то ли нет, не могу сказать. Всё, что она говорила, по сути было правдой, но бравые слова использовались также для того, чтобы приглушить слабый голос сомнения. На её глазах выступили слёзы, когда я, извинившись, отлучился в туалет. Может быть, это коротко напомнило ей о её новых ограничениях, какими бы она их ни представляла себе, а может быть, сожаление по поводу её новой внешности, может быть, из-за того, что она больше не могла оставаться незаметной.
Но на её лице также появилась печать решительности, сопровождаемая плутовской улыбкой, когда она извинилась, выскользнула из кабинки, подобрала свои костыли и зашагала в женский туалет с такой лёгкостью, как будто иметь одну ногу было для неё абсолютно нормально, при этом бармен мужественно притворялся безразличным к происходящему.
Формы её икры и лодыжки были безупречны, колено и видимая из-под юбки часть бедра стройны и мускулисты, идеально пропорциональны, и тёмный контур её одинокой ножки привлекал особое внимание.

- А она ничего смотрится, костыли и всё это, - сказал бармен и я с ним согласился.

Мы ехали домой сквозь мягкий, влажный туман в лощинах. Я настоял на том, чтобы положить её костыли в багажник, и она не возражала. Время от времени она выпрямляла ножку, касаясь моей ноги, в то время как я кончиками пальцев пробегал по той части верха её грудной клетки, где начиналась упругая мякоть. Пальцами я чувствовал напряжение, страх внутри неё. Я пообещал себе восстановить её уверенность в себе как в женщине, но не сегодня. Это нельзя форсировать, и я был вполне уверен, что это придёт, само собой. Просто времяпровождение с кем-либо, кого она знала раньше, само по себе, являлось для неё хорошей терапией. Временами, пока мы ехали, а обратный путь был в большинстве своём сонный и тихий, и уже в доме по возвращении она рассказала мне ещё несколько подробностей о своём пребывании в больнице и назвала имя, которое внезапно заставило меня захотеть узнать гораздо больше о том, что с ней произошло. Это случилось, когда она произнесла фамилию врача, который ампутировал ей ногу - Каганов.

- А имя у него было Юлий, не так?
- По-моему, да. А откуда ты знаешь?
- Я слышал его имя раньше.
- Как это могло быть?
- Не помню. Это могло быть в связи с новой хирургической технологией. Статья в "Нью-Йорк Таймс" или в каком-то другом еженедельнике. Но продолжай дальше свой рассказ.
- После первых двух дней я полностью изменила своё намерение удрать и решила, что больница будет идеальным местом для выздоровления, чтобы привыкнуть к жизни на костылях и всему такому.

Я заметил противоречие между этим и её более ранним высказыванием в отношении костылей и не сказал ничего, но она это тоже заметила.

- Я имею в виду не просто ходить на них, а носить вещи и делать разные дела, например, заправлять постель. У меня был только номер в гостинице, в который я могла вернуться, и он был не хуже больничной палаты. Доктор Каганов распорядился доставить все мои вещи из гостиницы и взял на себя заботу о получении моего потерянного чемодана в аэропорту.
- Живи здесь, если тебе нравится, пока не почувствуешь себя в порядке, - сказал он мне. Как видишь, это номер-люкс, пользоваться которым имеют привилегию немногие, и наоборот, спрос на который невелик. Будь как дома.
- Вначале я виделась с ним каждый день. Он дал мне некоторые советы по пользованию костылями, в частности, не надавливать весом тела на плечевой нерв, чтобы не парализовало кисти рук. Он проверил, насколько хорошо я научилась бинтовать культю. Однажды, когда он застал меня одетой и тренирующейся изящно садиться в низкое кресло, он попросил меня подняться в солярий, чтобы встретиться с его подругой. Силы к тому времени уже во многом ко мне вернулись, но встречи с незнакомцами вызывали волнение, думаю, из-за нежелания показаться неуклюжей.

Опять я поймал противоречие с её прежней бравадой. Но Эвелин продолжала без остановки.

- Я пыталась это скрыть, но уверена, что Каганов знал, какие у меня были чувства. Я находилась на последнем этаже со стеклянной крышей, с видом на два пересекающихся канала. Она сидела у буфета за столиком у стены, к стене была прислонена пара костылей из розового дерева. Блондинка, красивая, очень славянской внешности и… как я одноногая; на ней был очень дорогой вязаный чулок и сапожок кремового цвета. Доктор Каганов представил её как Татьяну Михайлову, помог мне сесть на стул и, извинившись, почти сразу же удалился. Она повернулась ко мне и с очаровательной улыбкой, которая так хорошо получается у европейских женщин, сказала: "Добро пожаловать в университетский женский клуб".
- У неё тоже не было правой ноги. Мы одновременно посмотрели друг на друга и рассмеялись. Её культя была длиннее моей. Она одёрнула юбку, которая ясно обнаруживала отсутствие ноги, покрывая культю. "Плохо, что одна и та же нога", - сказала она - "Иначе мы могли бы обмениваться обувью". Когда я взглянула озадаченно, она пояснила: "Досадно покупать пару туфель и потом одну из них выбрасывать. Мы могли бы обмениваться лишней обубью". Помню, что я рассмеялась.
- Ей было чуть за 30, на ней был щеголеватый бежевый костюм, широкополая коричневая шляпка с лентой на пряжке и подобная пряжка на сапоге. Но из-за того, что мы обе потеряли одну и ту же ногу, она являла собой почти мою полную копию: “Доктор Каганов говорит, что Вы не помните, как это произошло. Полагаю, вам повезло больше. Я всё знала задолго до того, как это случилось”.
- Она работала стюардессой, когда обычный медосмотр выявил у неё рак в голени. Чтобы избежать опасности распространения опухоли, ей отняли ногу выше колена. Но её надо видеть! Если бы я могла выглядеть хоть вдвое менее эффектно, чем она, то я могла бы умереть счастливой. Она работала в министерстве, появлялась в обществе, обладая полнейшей уверенностью в себе. Наблюдая за ней, я видела, как изящно и красиво можно пользоваться костылями. В её случае я бы не сказала, что она пользовалась ими, она носила их, как дорогой предмет гардероба.
- После того, как мы попили чай, она пригласила меня на мою первую прогулку по улице. "Не очень далеко, дойдём до маленького парка рядом с больницей". Я, конечно, поинтересовалась, что мне следует надеть, и разрешит ли мне доктор Каганов. “Всё в порядке. Это он попросил меня погулять с вами. То, что на Вас сейчас надето, вполне сойдёт. Сегодня тепло, а культя у Вас короткая, она не будет видна, если это Вас беспокоит”.
- Она сказала мне, что сама, не колеблясь, носит мини-юбки. Важно то, как ты упаковываешь культю.

Не было сомнения в том, что Эвелин всё ещё была сильно напряжена. В её голосе чувствовалась тревога, а тело слегка подрагивало, когда я прикасался к ней, хотя я был уверен, что внутренне она хотела, чтобы к ней прикасались. Как первое публичное выступление молодой артистки. Я хотел задать ей ещё массу вопросов. Многие из них весьма интимного характера. Должен признаться, что даже несмотря на то, что я изо всех сил старался себя сдерживать, я пожирал её глазами, зачарованный пустой частью юбки там, где должна быть нога.

Я решил пока ей не говорить то, что знал о докторе Юлии Каганове и о его возможных связях. Мне нужно было сначала провести маленькое расследование: Эвелин, вполне возможно, стала невольной участницей нечто большего, чем ей самой было известно.
Тёплое осеннее калифорнийское солнце начинало заливать спальню, восходя над пустым полем позади дома.

Эвелин проснулась довольно рано. Она чувствовала себя чудесным образом ожившей и лежала, раскинув руки поперёк постели. Хорошо, что она повидалась с Юджином. Она села на кровати и посмотрела на себя в зеркало. Осмотрела свои плечи, руки, груди и лицо и слегка взбила волосы на голове. Потом откинула одеяло и всем телом ощутила прохладный утренний воздух.
Она надела лифчик, минут пять расчёсывала волосы и решила обвязать культю эластичным бандажом. Вчера вечером культя начала побаливать и выглядела как будто распухающей. Пройдёт два или три месяца, говорил Каганов, прежде чем усадка тканей закончится, и повреждённые мышцы соединятся друг с другом. С тех пор прошло как раз примерно столько времени, но она не очень строго соблюдала повседневные правила. Она наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати костыли.
О, чёрт! Где же она их оставила? Под кроватью их не было. Она надела трусики, чулок и поясок подвязки, прицепила к ней верхний край чулка. Бретельки подвязки с правой стороны она загодя отрезала, и, когда она встала, наклонившийся на бок поясок напомнил ей о ремне ковбойской кобуры из вестернов. Она поскакала в гостиную, по пути опираясь на мебель. Не увидев нигде костылей, она присела на кушетку. Чёрт побери, где же она их оставила?



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9935Unread post bordoler
31 Aug 2017, 10:37

Когда они с Юджином вернулись домой вчера вечером... Ну, конечно! Он внёс её внутрь на руках. Она помнила его слова о том, какой удивительно лёгкой она была без ноги. Формула моментального сокращения! Они хохотали, и она прыгала по всему дому. Она приготовила ему какао и сама, без помощи принесла его в гостиную, передвигаясь с пятки на носок. После какао они выпили немного бренди, поговорили ещё о России, Юджин включил радио, и совершенно сойдя с ума, она попробовала танцевать под парочку рок-композаций. Равновесие она держала великолепно. Наконец, Юджин поцеловал её и отнёс на руках в спальню.

Никто из них не вносил костыли в дом. Они остались в багажнике машины Юджина. Нет, не так. Когда они подъехали к передней стороне участка с её домом, Юджин вылез из машины первый и помог вылезти ей, и пока он доставал костыли из багажника, она допрыгала до гаража, расположенного на внешнем углу её земельного участка. Зачем она это сделала? Потом Юджин прислонил костыли к боковой стене гаража и поцеловал её.

Значит, костыли так там и стоят. Чёрт! Она почувствовала себя словно обнажённой, оставившей свою одежду в гараже. Она встала с растущим ощущением пустоты под мышками, тем же, какое у неё было в первый вечер по возвращении домой. Сколько недель прошло с тех пор, как костыли стали частью её гардероба? К счастью, двор был закрыт от посторонних взоров высокой живой изгородью. Единственная возможность увидеть её снаружи через ворота, а утром в такую рань немного будет шансов на то, что кто-нибудь пройдёт мимо. Что она сказала бы соседям, если бы они её увидели?

Эвелин вприпрыжку вернулась в спальню. Надела блузку, облегающую юбку из хлопчатобумажной ткани и теннисную туфельку, которую взяла из ряда левых туфель на нижнем ярусе стенного шкафа. Она уже делала это в тот вечер, когда позвонил Юджин. Она взглянула на свои туфли и вспомнила, как в них влезала правая ножка, и их запах, и какие они были тёплые, когда она их снимала. На мгновение ей представилось, что правые туфли могли бы быть полезны, если ей сделают протез. Но это будет позже, а сейчас она не могла перенести коробку, потому что её руки с костылями под мышками стали заменителем утраченной ноги. После этого она отстригла бретельки с правой стороны всех своих чулочных подвязок и решила перешить правые штанины всех своих брюк в закрытые карманы для культи. Это придало бы ей ощущение ухоженности и полноценности. Если её одежда не будет содержать на то намёка, ей ничто не напоминало бы о ножке, которой у неё больше не было.

Она встряхнула головой, встала и поскакала снова в переднюю. Открыла входную дверь, одним прыжком перепрыгнула через четыре ступеньки крыльца, приземлилась, согнув ногу в колене для амортизации удара, поймала равновесие и проворно запрыгала к той стороне гаража, в которой имелась боковая дверь. Оказавшись внутри, она должна будет открыть одну створку ворот гаража, убедиться, что никто её не видит, сделать два быстрых прыжка и взять стоящие снаружи костыли. Тогда уже, если кто-нибудь войдёт во двор, она не будет выглядеть так по-дурацки, глупо было до сих пор не обзавестись запасной парой костылей! Она открыла дверь. Никого в поле зрения. Она резко выпрыгнула наружу. Но где же костыли? Юджин поставил их, прислонив к стене гаража сразу за изгородью. Проклятие! Она осмотрела боковую сторону гаража между изгородью и стеной. Нигде нет. Она запрыгала назад внутрь гаража, озадаченная и слегка обеспокоенная. Дети стащили? Но во всём доме, состоящем из нескольких секций, не живёт ни одного ребёнка. Или успел вселиться какой-нибудь после её отъезда в командировку? И всё-таки: кто ещё мог это сделать, если не подростки или уборщики мусора?

Эти костыли были подарком Каганова, такие костыли из розового дерева здесь были бы не дёшевы. Эта мысль повергла её в уныние. Она продолжала пристально водить взглядом вдоль стен темноватого гаража с грязным полом, надеясь, что костыли материализуются из тени. Но, кроме нескольких садовых инструментов, ничего не было видно. И всё же, с глупой, дурацкой надеждой она прыгала от стены к стене, передвигая грабли и газонокосилку. Без костылей для поддержки она начинала чувствовать усталость. На её лице проступил пот, очки докучливо сползли на кончик носа.
Она закрыла ворота гаража, выпрыгнула из боковой двери и поскакала обратно через передний двор, теперь уже прыгая не плавно, а устало и неловко. Ох, проклятые четыре ступени перед входной дверью в дом, притом без перил, на которые можно было бы опереться! Она преодолела их прыжками по одной и прислонилась головой к входной двери, чтобы перевести дыхание, прежде чем открыть её.

Незнакомая женщина в гостиной окинула её холодным взглядом и произнесла: "Похоже, вам костыли особо и не нужны для передвижения, да?"

Эвелин застыла в дверном проёме, упёршись руками в косяки, сетка от насекомых осталась приоткрытой, касаясь её спины. Она была скорее ошеломлена, чем оскорблена, но оскорбление нарастало. Женщина продолжала говорить, и рациональная часть мозга Эвелин начала воспринимать её присутствие. Она так сидела на кушетке, как будто это была её гостиная. Она была крупная высокая и солидная, в угловато скроенном коричневом костюме. Ноги у неё были толстые. Она сидела, скрестив их, выставив так, что они казались увеличенными чрезмерным наездом телекамеры. Её глаза строго смотрели над высокими скулами. Южнославянское лицо, хорватское, может быть, или сербское.

- Я въехала в эту улицу, прежде чем поняла, что здесь тупик. Я заметила, что у вас тут за гаражом есть ручей. Выпив чашку кофе в драйв-ине на шоссе, оставила там свою машину и решила пройтись пешком и взглянуть на ручей.
- Кто вы?
- Меня зовут Ливингстон. Я та, кого вы могли бы называть социальным работником. Я работаю в агентстве профессиональной реабилитации.
Эвелин разрывалась между природным инстинктом вежливости и нарастающим озлоблением от мысли, что кто-то мог войти в её дом без предупреждения, без разрешения.
- Почему некоторые люди, с которыми я работала, боятся вылезти из своих колясок, боятся сделать шаг на протезе без костылей, а вы вот без всяких вспомогательных средств передвигались по саду не хуже, чем человек без физических ограничений.
- Я рада, что вы не произнесли слово "инвалид", - сказала Эвелин, - А теперь убирайтесь.
- Извините, что вы сказали? - Женщина была заметно удивлена. Не похоже было, что она когда-либо раньше слышала такие слова.
- Убирайтесь!
- Но, моя дорогая, вы могли бы очень помочь стольким многим людям...
- Убирайтесь вон! - Эвелин прокричала это и освободила дверной проход.
- И научитесь стучаться, прежде чем входить в чужой дом. Меня не удивляет, что вы социальный работник, наглости вам не занимать. Убирайтесь, пока я не вызвала полицию.

Женщина проявляла признаки нерешительности. Было что-то неестественное в её улыбке и в том, как она уходила. Она посмотрела прямо в глаза Эвелин, подойдя к ней вплотную:
- Сожалею, что обидела вас. Там, где я работаю, ждут вашего прихода, если только дверь не заперта.
“Там, где ты работаешь”, - подумала Эвелин, - “Люди слишком бедны, у них нет бабок, чтобы сказать тебе "убирайся". Но она ничего не сказала вслух. Она с презрением смотрела на эту тварь под названием Ливингстон, которая, казалось, и поверить не могла, что кто-то на самом деле поставит под вопрос то, чему её учили.

Эвелин повернулась, намереваясь закрыть ворота. Как только нежданная гостья оказалась за изгородью, Эвелин поскакала через двор к воротам так быстро, как только могла. Женщина ещё не успела удалиться более чем на 50 футов по улице. Эвелин проследила, как она дошла до конца многосекционного дома и повернула за угол. Умно. Теперь она не увидет номерной знак её машины. Эвелин повернулась и медленно запрыгала назад, ощущая в ноге огромную усталость. Боже мой, где она, её вторая ножка? Как просто было бы взойти по этим ступенькам! У Эвелин выступили слёзы от расстройства, утомления и боли. Болела её культя. Ей хотелось сесть на ступени и заплакать, заснуть и проснуться с двумя ногами.

Нет, не надо! Она взберется на эти ступени и отдохнет внутри дома. Её нога дрожала от утомления. Она заставила себя запрыгнуть на первую ступеньку. Удержала равновесие. Ещё прыжок вверх, ещё один, и ещё. Её нога онемела. Она отворила дверь и схватилась за спинку ближайшего стула. Используя его, чтобы добраться до кушетки, она плюхнулась на неё и стала слушать биение своего сердца. Нужно начать тренировать свою ножку, развивать в ней больше силы!

Полнейшее изнеможение не давало ей заснуть. Она пыталась читать, чтобы отвлечься, но прочтя несколько страниц, отложила книгу. Было бы хорошо сходить за утренней газетой. Она повторяла себе, что, увы, не может, а при мысли об этой Ливингстон в ней вскипала ярость. Почему исчезли костыли? Она напрягла мозг, чтобы остановить пассивный дрейф сознания и тщательно обдумать свой следующий шаг.

Она встала с кушетки и оперевшись на неё, попробовала мышцы своей ноги. Они всё ещё были очень усталыми. Она снова села на кушетку и отдохнула ещё несколько минут, затем опустилась на руки и колено и поползла в спальню, взобралась на кровать и позвонила в университет Юджину. Ей сказали, что он будет после одиннадцати. Она позвонила ему домой, но его не было и там. Тогда она легла на спину и ещё чуть-чуть отдохнула.

Завтрак. Вчера она заказала доставку на дом, и все полуфабрикаты у неё уже были. Она мелкими прыжками направилась в кухню, опираясь по пути о дверные ручки, спинки стульев, горизонтальные поверхности и углы шкафчиков и столиков. Теперь ей казалось глупым, что она проползла на руках и коленке в спальню, после того, как совершила сверхчеловеческое усилие, чтобы избежать именно этого на ступеньках крыльца. Передвигаясь туда-сюда вдоль кухонного стола и мойки, она приготовила себе кофе, яичницу с ветчиной и тост.

Снова попробовала позвонить Юджину, опять безрезультатно. Как бы ей без него достать другую пару костылей? И где вообще приобретают костыли? Наконец, она открыла "жёлтые страницы". Аптеки. Она позвонила в одну, которая рекламировала службу доставки товаров на дом. Они обещали привезти костыли позднее в это же утро, а также дали ей телефон в Сан-Франциско, где можно было сделать костыли на заказ.
Она прилегла на спину в ожидании костылей, но не могла выдержать пассивное времяпровождение. Можно было бы использовать момент, чтобы начать перешивать брюки. Она рылась в выдвижных ящиках, когда зазвонил телефон. Это было Юджин. Она спросила его, не заметил ли он костыли, приставленные к стенке гаража, когда он уезжал.
- Заметил? Ну что ты! Я бы не оставил тебя без них. Я внёс их в дом и положил на кушетку в гостиной. Ты уже спала, и я побоялся тебя разбудить.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9936Unread post bordoler
31 Aug 2017, 10:43

6.Ленинград, Россия.
С самого начала Эвелин беспокоилась о своём ханойском задании. К третьему дню пребывания в больнице, уже полностью осознав степень своей слабости, она поверила Каганову, когда он сказал ей, что она, возможно, не поднимется ещё с неделю, так что вылететь в Ханой по графику ей вряд ли удастся. И всё-таки, несмотря на слабость и острую боль, которую она ощущала, часть её существа ещё надеялась показать им всем пример чудесного выздоровления и вопреки всему, отправиться в Ханой. Этому, конечно, не суждено было свершиться. Времени потребуется значительно больше, чем просто на заживление раны, и почему-то, наверно, от кагановской манеры, её не покидало ноющее подозрение, что если бы она настояла на выписке из больницы, то её виза в Ханой была бы аннулирована. К счастью для неё, у неё не было ни настроения, ни сил, чтобы проверить это предположение.

Однако возникла проблема, как позвонить Дэну Барраку в Саннивэйл. Изначально она намеревалась провести по шесть дней в Ленинграде и Москве, прежде чем продолжить путь в Ханой. В первый свой день в Ленинграде она встретилась с Виталием Вичаускасом, человеком с набережной Невы, а вечером пошла в Кировский на "Хованщину". Во второй день она потеряла правую ножку. После трёх дней в больнице оставалась ещё неделя до того, как предполагалось продолжение её путешествия в Ханой.
Лишь на третий день пребывания в больнице до неё дошло, что связаться с Дэном можно, что физически никакого "железного занавеса" нет, и что Дэну, может быть, ещё хватит времени, чтобы отправить в Ханой вместо неё кого-нибудь другого. К этому моменту Каганов приставил к ней медсестру, которая могла говорить по-английски, так как Эвелин всё ещё не призналась, что понимает по-русски. Эвелин спросила её, не могла бы она организовать звонок в Соединённые Штаты.

- Вам нужно дождаться доктора Каганова. Его сегодня здесь нет. Но не волнуйтесь. Он уже сообщил в вашу организацию, и всё, что нужно, будет для вас сделано.

Эвелин ещё находилась под сильным влиянием успокоительных препаратов, чтобы удивиться по поводу того, откуда Каганов узнал, где она работает. И ещё целую неделю ей не представилось повода, чтобы этим заинтересоваться.
Уже на второй день, когда ей выдали костыли, и она могла видеть их стоящими у своей кровати, желание сбежать из больницы у неё пропало. Она начала расслабляться и позволять природе осуществлять процесс заживления раны. С каждым днём её силы и выносливость крепли, но в то же время, постепенно ослабевало действие успокоительного, и от этого усиливалась боль в культе.

Более получаса на костылях и в её культе развивался достаточный отёк, чтобы причинять ей мучения. Но она упорно продолжала тренироваться, и при поддержке медсестёр и Каганова с каждым днём оставалась на костылях всё дольше, ходя по коридорам больницы и болтая с медсёстрами, она, в конце концов, призналась, что говорит по-русски. Её немножко забавляла игра с языковыми клише, которые она больше не могла использовать применительно к себе. Фраза "не могу слишком долго стоять на ногах" коробила её разум. Нужно было её изменить на "не могу стоять на ноге". Но аромат уже не тот. "Оставаться на костылях" или "оставаться на ноге". Она сравнивала аналогичные русские идиомы и смеялась над ними вместе с сёстрами.
За день до того, как её познакомили с Татьяной Михайловой, она решила, что не может проводить все дневные часы в кровати и в больничной одежде. Она попросила принести её чемодан.

- Чемодан не нужен, - сказала говорящая по-английски медсестра. - Мы поместили все Ваши вещи в шкаф и туалетный столик.
Она открыла дверцу шкафа, чтобы показать висящую там одежду, и Эвелин сразу же заметила, что её туфли стоят не парами, а разделены на группы левых и правых туфель. Она указала на них костылём.
- Наверно, вот те мне больше не понадобятся.
- Почему? Вы сможете их носить, когда Вам сделают протез.
Эвелин пробормотала в сомнении: "Та-ак...".
- Теперь везде пользуются протезами, - продолжала медсестра. И в Советском Союзе, и в Соединённых Штатах. Мы живём в современную эпоху. Когда пользуешься протезом, двигаться и всё делать становится проще. Вы ведь хотите иметь полную свободу действий?
Эвелин усмехнулась:
- Но разве я не могу чувствовать себя столь же свободно на костылях? Главное, чтобы голова была в порядке, а ногой можно обойтись и одной, в конце концов.
- Вам не следовало бы так говорить, - Голос медсестры прозвучал весьма строго.
- Или я скажу доктору Каганову. Он Вас переубедит.

Позднее Эвелин поняла, что доктор Каганов ничего подобного делать не намеревался. Казалось, что он отвергает саму идею протеза для такой высокой ампутации, как у Эвелин.

Когда медсестра ушла, она осмотрела одежду. Её блузки и кофточки были выглажены, всё остальное было тоже отутюжено. Замечательно! Она, конечно, не могла жаловаться на отсутствие внимательности, чуткости. Ей было интересно, каков уровень обслуживания в более крупных, менее эксклюзивных больницах, и для граждан Советского Союза, а не для иностранцев. До сих пор, бродя по коридорам, она видела мало других пациентов и не обменялась с ними ничем, кроме улыбки один или два раза.
Мои фотоаппараты! Она сделала два больших шага к туалетному столику и поставила костыли к стене. Именно в этот момент она поняла, как естественно сбалансированной она чувствовала себя, стоя на одной ноге. Вот так природа компенсирует утраченое. Она присела низко на своей единственной ножке, осторожно, чтобы не ткнуть нежной культёй в пол, и выдвинула нижний ящик. Они лежали там, и её плёнки тоже. Просмотрев остальные ящики, она поняла, что фактически все её вещи были на месте, причём аккуратно и логично разложены.

Она встала, опираясь руками на столик, её нога начала подрагивать, и она почти чувственно оценила комфорт костылей. Ощущение судороги в ноге прошло, и она подошла к окну. Издали доносились звуки уличного движения, смешиваясь с шелестом стоящих поблизости деревьев. Ощутив прилив энергии, она решила одеться.

Она расчесала волосы, затем выбрала серый пуловер и юбку-клёш, не доходящую дюймов на шесть до колена. Надела жёлто-коричневый лёгкий чулок и коричневую мокасину. Более пяти минут она разглядывала себя в зеркало, принимая различные позы. Она была очарована своим новым имиджем и не могла найти в нём ничего отталкивающего. Она вертелась на месте, держала костыли то вертикально, то наклонно под разными углами, то на расстоянии вытянутых рук, а то оба костыля в одной руке. Наконец, упругим шагом вышла на прогулку.

Внезапно в коридоре она почувствовала свою вторую целую ногу. Это повреждённые нервы играли с ней злые шутки. Воображаемая нога была несгибаема в колене, и ей казалось, будто нога волочится по полу. Это погасило в ней эмоциональный подъём. Об ощущениях фантомных конечностей ей ещё ничего не было известно. Она шагала туда-сюда по коридору, а ощущение не проходило. Тогда она вернулась в свою палату и опять уставилась на себя в зеркало. До этого момента она так легко принимала потерю ножки благодаря тому, что о ней уже ничто не напоминало. Без ножки было странно чарующее чувство обновления самой себя, поэтому её образ так сильно нравился ей и, несмотря на физическую боль, она ощущала определённое удовольствие от ходьбы на костылях. Они были её новой игрушкой, новым транспортным средством, точно так же школьники не могут удержаться от того, чтобы попробовать костыли какого-нибудь одноклассника, пришедшего в школу со сломанной ногой. Фантомная конечность всё это разрушила. Зачем утруждать себя её отрезанием, если она всё равно в ощущениях остаётся с тобой? Ей хотелось топнуть ею об пол, и она фактически попробовала сделать это. Мучительная боль, пронзившая её культю, почти ослепила её, но фантом исчез. В изнеможении она присела на кожаный стул.

На следующий день, когда она вместе с Татьяной Михайловой отправилась в парк, она нервничала, как дебютантка, и надеялась, что во время её первого выхода туда их никто не увидит. "Прекрасный день, - казала Татьяна. Сухо, 23 градуса". Эвелин ещё не научилась быстро переводить температуру в градусы по Фаренгейту, но это было не важно.
Больница выходила фасадом на улицу. Они вышли из главного входа через очень маленькую приёмную, прошли мимо дружелюбного охранника, который, казалось, хорошо знал Татьяну Михайлову. Эвелин спускалась по ступеням медленно и очень осторожно, в то время как Татьяна была к ним довольно привычна. Для Эвелин это была первая возможность увидеть больницу снаружи: старинный, мутно-жёлтый особняк, скрывающий внутри себя сверкающее современное оснащение. Ничем не отличается от остальных зданий на этой улице, сооружений 18-го или 19-го века, внешний вид которых не давал никакого представления об их назначении.

"Одно из них школа”, - сказала Татьяна, - “А большинство остальных жилые дома. Как это вы их называете... апартаменты".
Улица могла бы вместить восемь полос автомобильного движения, однако Эвелин не помнит, чтобы видела на ней хоть один автомобиль. Улица казалась пустынной, тротуары в заброшенном состоянии, с выбоинами и ямами на брусчатом покрытии. Сплошной ряд домов, в котором находилась больница, был очень длинным. Они не дошли до его конца, свернув где-то с улицы в сторону на парковую аллею.

Поначалу Эвелин не задавала вопросов, с повышенным вниманием наблюдая окружающую обстановку, уж очень приятно было, даже возбуждающе, прогуляться на свежем воздухе. Они шли вдоль старинной кованой решётки забора, свежеокрашенной в чёрный цвет, за которой виднелось нечто похожее на заброшенное поле с обилием сорной травы, диких цветов и кустов, всё очень благоухающее и манящее.

Сквозь кустарник и решётку она время от времени замечала статуи и сухие фонтаны. Но больше всего её внимание было занято наблюдением собственной ходьбы, а также периодическими взглядами на Татьяну.
Сначала они шли рядом и смеялись, стараясь идти в ногу, чтобы не зацепиться костылями друг о друга. Затем Эвелин чуть отстала, чтобы пропустить женщину средних лет, неуклюже идущую им навстречу на искусственной ноге: она высоко приподнималась, наступая на здоровую ногу и перенося негнущуюся деревянную вперёд с отклонением в сторону по дуге.

- Вот тебе и протез! Весьма неуклюж при высокой ампутации.

Татьяна замедлила ход и позволила Эвелин догнать её. Когда они, наконец, сели, Эвелин спросила, почему была пуста улица и что за больница у доктора Каганова.

На улице никого нет, потому что лето, и место это в городе не очень модное. Туристы, русские в том числе, направляются в хорошо известные районы города. Многие из наших людей уезжают на лето. Также большинство домов пустуют из-за капитального ремонта. Людей выселяют в другие квартиры, внутренности домов ломают и делают новые жилища в старых стенах. Мы в Ленинграде гордимся традиционным обликом города, поэтому не изменяем наружность построек. Только совершенствуем их. Больница? Обычная больница, только маленькая. Что связывало с ней Татьяну? Именно здесь была ампутирована её собственная нога. Когда бы её ни попросил Каганов, она приходит, чтобы помочь новым ампутанткам.
Парк, в котором они находились, представлял собой слегка облагороженный край дикой природы за кованым решётчатым забором. Но даже такой парк казался регулярно спланированным, с хорошо ухоженными дорожками, вьющимися сквозь него. Эвелин спросила Татьяну, чем она зарабатывает на жизнь. Она сказала, что работает в министерстве культуры сотрудником по связям с артистами от симфонических оркестров до групп народного танца; занимается составлением программ для государственных праздничных мероприятий.

- Вскоре после того, как я устроилась на работу, я перестала пользоваться протезом. В нём было слишком жарко и липко, и ходьба получалась слишком медленной. Кроме того, тогда как раз входили в моду короткие юбки, и я предпочла появляться на людях без ножки, чем показывать колено и бедро, не соответствующее по размерам моей настоящей ноге. У меня была подруга-художница, которая нарисовала на моём протезе чёрный чулок, наполнила землёй и посадила в него цветы. Как только ты научишься носить в руках вещи, а я вот, например, могу без труда нести большую печатную машинку, ты поймёшь, что костыли быстрее, безопаснее, дают тебе ощущение гораздо большей свободы, и как только ты научишься пользоваться ими грациозно, будешь выглядеть намного красивее. Ты также обнаружишь, что обладаешь чем-то таким, что возвышает тебя над всеми двуногими женщинами в мире. Они не могут с нами конкурировать. Есть некие инстинкты у мужчин, которые заставляют большинство их сбегаться к нам.

Они пробыли в парке недолго. У Татьяны была назначена встреча, и она рассталась с Эвелин у входа в больницу. Она ободряюще сказала, что скоро опять навестит Эвелин, и быстро ушла. Эвелин не сомневалась, что уже скоро сама будет ходить так же легко и грациозно.

Она не чувствовала большой усталости, и фантомная нога не возвращалась. Она поднялась по ступенькам к парадной двери медленно и по-прежнему неуклюже. Женщина в приёмной, которую она не знала, обратилась к ней по-русски.

- Мисс Томасон, вам были два звонка. Можете воспользоваться телефоном на своём этаже.

Эвелин взяла бумажные листочки, но не могла понять русский рукописный текст. Она попросила женщину прочесть его вслух.
Один звонок был от какой-то Беатрис Унгер из гостиницы "Европейская", женщины, о которой Эвелин никогда не слышала. Другой, из районного отделения милиции.

Она сначала позвонила в милицию. Они хотели бы побеседовать с ней по поводу ДТП. Либо они могли прийти к ней в больницу, либо, поскольку дело это было не срочное, они могли подождать, пока она не сможет сама к ним прийти. Она выбрала второй вариант.

Телефон, оставленный ей Беатрис Унгер, не отвечал. Говорящая по-английски медсестра сказала ей, что администратору гостиницы звонить не надо.

- В каждом номере гостиницы есть телефон с отдельным номером.
Эвелин отправилась в гостиницу "Европейская" одна. Каганов не только разрешил, но и поощрил этот визит.
- Вы теперь достаточно сильная, при условии, что возьмёте такси туда и обратно и будете отсутствовать в больнице не больше двух часов. Татьяна сказала мне, что Вы уже прилично научились ходить на костылях.
- Не думаю, что она наблюдала за мной так внимательно.
- Татьяна очень наблюдательная женщина.

Когда Эвелин, в конце концов, дозвонилась до Беатрис Унгер, та представилась членом делегации, направляющейся в Ханой. Она ничего не сказала по поводу того, что произошло с Эвелин, просто спросила, можно ли её увидеть. Однако то, что она знала, как позвонить Эвелин в больницу, и находилась в Ленинграде, а не в Москве, предполагало с её стороны некоторое знание фактов.

Эвелин не спрашивала, зачем она звонила; просто согласилась повидаться с ней после быстрой консультации с Кагановым, который оказался от телефона на расстоянии прямой слышимости.

Не имея большого выбора одежды, она одевалась с огромной тщательностью. Каганов сам вызвал такси, которое уже ожидало её, когда она выходила из больницы. Каганов и говорящая по-английски медсестра наблюдали, как она садилась в машину. У гостиницы "Европейская" водитель помог ей вылезти и вручил ей её костыли. Вопрос об оплате поездки даже не возникал. Доктор Каганов обо всём заранее позаботился.

День был ясный и бодрящий, с маленькими облачками на ярко-голубом небе. Они ехали вдоль каналов, обрамлённых каменными и кованными железными перилами. Перила выгибались дугой на мостах, украшенных золочёными орлами или скульптурами вздыбленных коней. Некоторые каналы были широкие, обсаженные деревьями, по берегам мягко искривляющиеся линии домов. Другие были узкие, с перекинутыми через них крытыми переходами, соединяющими верхние этажи жёлтых зданий. Один канал, пояснил водитель, был тот, в котором утопилась героиня Чайковского Лиза. Он выходил прямо в широкую Неву. Они выехали на Дворцовую площадь, наводнённую туристами, таращившими глаза на Зимний Дворец, и проехали от неё через арку здания Генштаба на Невский проспект - ленинградскую 5-ю Авеню, с таким же столпотворением народа, и Эвелин узнала место, где Артур Ильман в то утро до завтрака показал на одноногую женщину. Почему он задал ей этот вопрос? Они свернули на улицу Бродского и остановились на другой стороне напротив Филармонии, на которой красовалась реклама восторженно ожидаемого приезда Каунта Бэйси. Они находились как раз перед гостиницей. Эвелин больше не волновалась.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 9938Unread post bordoler
31 Aug 2017, 10:59

В данный момент её больше заботило то, как одолеть тротуар и холл гостиницы, не споткнувшись и не упав. Оказалось, что это не проблема. Она спросила портье, как пройти в номер Беатрис Унгер, ей показали путь к лифтам, она пересекла не слишком многолюдный холл с тёмными стеновыми панелями и поднялась на четвёртый этаж. Все вокруг казались ей совершенно нормальными, а она побаивалась, что каждый будет на неё смотреть. Она думала, придётся ли ей объяснять что-либо Беатрис Унгер или извиняться перед ней за что-либо. Но уж только не за свою внешность. Она постучала в дверь.

Беатрис Унгер небрежно поприветствовала её, и когда Эвелин уселась на зелёную кушетку времён королевы Анны. Беатрис взяла её костыли и поставила их в противоположном углу комнаты. Этот жест вселил в Эвелин ощущение дискомфорта. Она чувствовала почти что страх от нахождения так далеко от них, но ничего не сказала.

Беатрис Унгер на вид было лет 55; очень мускулистая, с короткими желтовато-блондинистыми волосами, серыми глазами и почти кустистыми светлыми бровями. На ней была бежевая блузка поверх очевидно голой, без лифчика, груди, тускло-коричневая юбка до колен и прогулочные туфли, не полностью скрывавшие светло-коричневые лодыжки. У неё была отработанная улыбка, перечеркнутая тонким бледным шрамом, идущим от левого угла рта вниз под подбородок. Шрам делал её улыбку несколько асимметричной и подчёркивал серость её глаз.

- Мне нужно завтра быть в Москве, чтобы встретить остальных членов делегации. Но я приехала в Ленинград по просьбе г-на Баррака, чтобы проведать Вас и сказать, чтобы Вы ни о чём не беспокоились. Можете оставаться здесь столько, сколько хотите, сколько Вам нужно для полного выздоровления и, конечно, чтобы хоть как-то посмотреть город. Я имею в виду, когда Вы достаточно поправитесь, чтобы без труда передвигаться. Он сказал, что Вы можете свободно распоряжаться своим временем.
- А откуда Вы знаете Дэна Баррака?
- Мы знаем друг друга много лет. Я участвовала в студенческих движениях, комитетах действия, коалициях и тому подобных вещах со времён президента Джонсона. Но позвольте предложить Вам что-нибудь поесть и выпить. У них здесь самая вкусная выпечка во всём городе. Как насчёт пирожного и кофе?

Эвелин на самом деле нехотела есть, но она была почти что загипнотизирована, наблюдая перечеркнутый шрамом рот этой женщины, и не могла отказать. Беатрис Унгер сняла трубку телефона и повторила просьбу несколько раз до тех пор, пока на другом конце провода не поняли её английский.

Пирожные и кофе принесли, и они говорили о том, о сём, вспоминая эпизоды из своего прошлого. Казалось, что Беатрис Унгер не удивляет и не интересует то, что произошло с Эвелин. Она как будто не осознавала, что Эвелин лежала в больнице с чем-то более серьёзным, чем перелом руки.

Когда они выпили кофе и съели пирожные, Беатрис Унгер сказала, что все номера в российских гостиницах прослушиваются, и жаль, что бедным русским агентам приходится сейчас слушать всю их пустую болтовню. Эвелин проворчала в ответ что-то вроде "на самом деле ведь это всё неправда, а?" Беатрис Унгер засмеялась и сказала, что, может быть, и нет, но на самом деле она не любит сидеть в помещении в хороший день, и Эвелин, возможно, тоже после того, как провалялась в больнице столько времени. Всего в полу квартале от них, на Площади Искусств, есть прекрасный парк. Почему бы им не пройтись до него и не понаслаждаться Ленинградом? Сколько возможностей посмотреть Ленинград им представится ещё?

Эвелин хотела было возразить, что, мол, она будет замедлять шаг Беатрис Унгер, но та проявила настойчивость. Эта женщина шла точно со скоростью Эвелин и не создавала видимость, что сдерживает себя. Эвелин неожиданно осознала, что идёт намного быстрее, чем она шла с Татьяной. Вместе с Беатрис Унгер они фактически обгоняли других прохожих, идущих медленнее.
Они сели на скамейку в 30-40 футах от памятника Пушкину. Беатрис Унгер указала на несколько зданий вокруг - Филармония, Государственный Русский Музей.

- Не упусти это. Здесь великолепная коллекция Репина, Рериха и ряд замечательных авангардистских полотен начала 20-го века.
- Вы их видели?
- Тут близко и мне выдался шанс заскочить туда сегодня утром. Вам это понравится. Но то, что я действительно хотела сказать вам, это вот что. Я не шутила, когда говорила, что мой номер в гостинице прослушивается. Вероятно, так оно и есть. Слишком многим людям может быть интересно то, что я делаю. Еду в Ханой и всё такое. Я знаю, что они просматривали мои вещи.
- К чему Вы клоните? У Вас есть идея, кто это сделал? Только сейчас Эвелин отпустила костыли, теперь их отсутствие в руках уже не было таким осязаемым. Но она чувствовала враждебность к этой женщине.
- Не знаю. ФБР, МВД - это всё равно, они все заинтересованы. Наиболее вероятно, что ФБР, именно так они обычно работают. Меня пронзила мысль о том, что и те, и другие, возможно, позвонили своим людям в Копенгагене и дали указание меня обыскать и отправить им совместный отчёт.
- Мой багаж был задержан, - вставила Эвелин.
- Меня это не удивляет. Типичное отсутствие фантазии. Но вернёмся к тому, о чём я хочу Вас попросить.

Эвелин досаждало то, что Беатрис Унгер, казалось, рассматривала всё это как нечто нормальное. Она была с Эвелин абсолютно прямолинейна: "Есть ряд людей, с которыми я попрошу Вас повидаться. Фактически это поручение Дэна Баррака. Он хотел бы, чтобы Вы запомнили всё, что они Вам скажут, и по возвращении домой изложили это письменно".
Это понравилось Эвелин ещё меньше: "Создаётся впечатление, что вы поручаете мне что-то незаконное, и я хочу заявить чётко и недвусмысленно, у меня нет намерения делать здесь что-либо противоправное". Эвелин почувствовала неприятное биение в культе, и стягивающий культю бинт начал её раздражать. Беатрис Унгер закурила и предложила сигарету. Эвелин отказалась и изменила позу, сидя на скамейке.

- На самом деле это не противоправно. Вы знаете, что здесь есть много людей - артисты, интеллигенция и прочие, которые чувствуют себя скованными. Они не могут открыто выразить свои истинные мнения, не могут выехать из страны. Просто запомните, что они будут говорить, и напишите об этом, когда вернётесь домой.
- Вряд ли я буду в состоянии ходить кругом и интервьюировать людей, даже если бы мне и понравились ваши идеи, а они мне не нравятся.
Эвелин начала говорить до того, как Беатрис Унгер закончила свою фразу. Но женщина сохраняла самообладание.
- Вам не придётся кого-либо посещать. Комиссия из людей, призванных обеспечивать благополучие туристов, навестит Вас в больнице. Запомните, что они скажут.
- Полагаю, доктор Каганов не разрешит им навестить меня.
- Он знает, что они придут.
- Полагаю, я расскажу ему всё об их визите.

Эвелин не знала, как бороться с Беатрис Унгер. Она словно стреляла по ней из укрытия. И эта "стрельба", казалось, совсем не беспокоила Беатрис. Кто она такая? Из разведки? Эвелин начинала ненавидеть её.

- Вы слишком много полагаете, - продолжала Унгер, - Доктор Каганов очень хорошо знает, зачем они придут.
- Это подразумевает, что вы, Дэн Баррак и доктор Каганов все являетесь членами какой-то организации. Если так, то тем более я не хочу иметь с ней ничего общего. А что это за организация? Думаю, я имею право знать.
- Не обязательно. И если это та организация, какой вы себе её представляете, то вам следовало бы допустить возможность того, что Вам не удастся избежать контакта с ней, даже вернувшись домой.
- Ну что ж, попытаюсь.

Эвелин чувствовала себя очень неуютно, потная, сердитая, тело чесалось, и ей не хотелось ничего, кроме как убраться подальше от Беатрис Унгер и этого парка.

- Как хотите, - ответила холодная, светловолосая, сероглазая и улыбчивая Беатрис Унгер с несимметричным ртом из-за шрама. - Но вам будет лучше, если вы будете делать то, что я прошу. Вы не будете делать что-либо неправильное. Вам не будут задавать вопросы. Зачем беспокоиться? И я уверена, что Вы измените своё мнение, когда услышите, что эти люди будут говорить.
- Я ухожу, - сказала Эвелин и сразу почувствовала облегчение, - Почему мне не могут задавать вопросы? В самом деле, почему я не могу просто пойти в милицию? Они ждут от меня отчёта о моём происшествии, а за день до него у меня был долгий разговор с одним из их сотрудников. Он дружелюбный человек, и я уверена, что он меня выслушает.

- Вы можете это сделать, но имейте в виду две вещи. Вы не знаете, что вы делаете, и вы можете совершить предательство в отношении своей собственной страны. Второе: детектива звали Артур Ильман?

Эвелин почувствовала, как по всему её телу пробежал холодок. Но Беатрис Унгер продолжила:

- Вы не обязаны мне отвечать. Я знаю, это был он, - Тон её голоса стал металлическим и злобным.
- Он начальник сыщиков центрального округа. А вы пробовали предположить, что он для вас может быть, как раз не тем человеком, чтобы с ним говорить. Вы будете удивлены, сколько должностных лиц здесь симпатизируют нашему делу. Вы даже не будете знать, с кем вы общались. А сейчас мне надо идти.

И Беатрис Унгер просто встала и оставила Эвелин сидящей на скамейке.

Эвелин сидела неподвижно, позволяя солнцу насквозь прогревать её. Становилось влажно, и не было ни ветерка. Наконец, она подобрала костыли, прислонила их к своему правому плечу и так их держала неподвижно. Её глаза глядели в никуда, будучи не в состоянии за что-либо зацепиться взглядом.

Вдали послышались голоса. Детские голоса. Говорили по-русски: "Смотри, мама, у неё только одна нога!". "Тише, Валя. Ты же видела раньше одноногих людей". "Она была на войне?". "Тсс. Говорить об этом невежливо".

Эвелин зрительно никого из них не воспринимала. Её разум будто застыл, а в чулке было угнетающе жарко. Мелькнула мысль о том, чтобы пойти к реке. Культя начала сильно болеть. Наверно, она долго просидела. Но то, что она зашла так далеко, не зная, сможет ли найти такси, когда оно понадобится, может оказаться ещё болезненнее. Она встала, вставила костыли под мышки и направилась в обратный путь к гостинице Европейская, чтобы там взять такси. Седловины костылей раздражали её подмышки. Ничего. Когда она вернётся в больницу, там она оботрётся губкой с холодной водой.

Ночь была сущим адом. Она страдала от болей, о существовании которых никогда даже не подозревала. Каждая повреждённая мышца, вена и артерия в её культе были как открытый нерв в зубе. И, ничего не объясняя, доктор Каганов дал ей инструкции принимать такие дозы успокоительного, которые были слишком слабы, чтобы дарить ей беспробудный сон. Казалось, этих доз хватало лишь для того, чтобы вводить её в кошмар, который, когда его оцепеняющее действие истощалось, приносил ещё более острую боль. Она билась головой об стену, чтобы не закричать, и от этого в её палату вбежала одна из медсестёр. Одна подняла Эвелин на ноги и начала водить туда-сюда по коридорам, пока боль не утихла до тупой пульсации. "Теперь лягте или сядьте и попробуйте почитать книгу, пока боль не усилится. Тогда мы опять походим". Но больше никакого успокоительного, приказ доктора Каганова. Эвелин крикнула сестре, чтобы та позвонила Каганова. "О, нет! Он знает, что делает".

В ту ночь она ходила по коридорам ещё дважды и к утру, когда доктор Каганов пришёл её навестить, была изрядно измотана. Она хотела выложить ему всё, что ей наговорила Беатрис Унгер. Она хотела наорать на него за ночь мучений, которую он ей устроил. Она жаждала объяснений. Но она слишком устала. Может быть, после обеда или на следующее утро. Сквозь туман в голове она слышала, как его голос говорил ей, что её выписывают из больницы. Что она быстрее поправится как амбулаторный пациент. Что она будет жить в частном доме. Он рассказал ей о Нелли Гурдиновой, по профессии хоровой певице, добровольной работнице в больницах, имеющей квалификацию медсестры. Когда он ушёл, у Эвелин не было уверенности в том, что его визит ей не приснился.

Нелли приехала вскоре после полудня, когда Эвелин уже оделась и поела. Нелли была маленькой, жилистой женщиной чуть более 30 лет. Она носила костюм и была очень подвижна. Имя Нелли звучало как-то не по-русски.
"Мои родители любили английские романы, и когда я родилась, меня назвали в честь какой-то героини то ли Моэма, то ли Гэлсуорти. Нелли это моё настоящее имя. “Пойдём”, - сказала она, - “Лучше всего уйти сейчас. А ваши вещи потом привезут".
Они приехали в квартиру Нелли на такси. Она жила на улице Желябова, широкой, людной, разделённой тенистой, обсаженной деревьями пешеходной аллеей с парковыми скамейками. Её дом находился прямо напротив Ленинградского Дома Торговли с его бесконечным потоком покупателей. Улица Желябова пролегает между рекой Мойка и каналом Грибоедова, вблизи самого оживлённого района города с Невским проспектом. Когда-то богатые петербургские купцы здесь проводили свои ярмарки. Большинство пятиэтажных домов по обеим сторонам улицы было перестроено в многоквартирные дома, хотя в одном из них, со стороны Невского проспекта от Дома Торговли, размещается популярный концертный зал. По другую сторону универмага на первых этажах зданий расположились книжные и музыкальные магазины, а далее мясной, рыбный и овощной рынок, булочные и молочные магазины. Дом, в котором жила Нелли, здание начала 19-го века, когда-то был особняком финского коммерсанта. Рядом находилась финская церковь, ныне закрытая и намеченная к реконструкции. Между церковью и её домом, вечно вьющаяся очередь к пивному киоску. В одном из зданий на Неллиной стороне улицы располагался стрелковый тир.

Они вошли в дом Нелли. Дверь парадного открылась на сырую, тускло освещённую каменную лестницу.

- Шагай через ступеньку, - подсказала Нелли, - Всего лишь один пролёт наверх.
Это напомнило Эвелин о жилище Раскольникова из романа Достоевского, о чём она сказала Нелли.
- Ты совершенно права, поэтому мы все, сумасшедшие ленинградцы, предпочитаем жить в таких домах, а не в современных зданиях, которые строит наше государство. Даже притом, что иногда в них нет современных удобств.

Они вошли в квартиру Нелли через две массивные двери, между которыми был зазор в три фута, причём наружняя дверь была облицована чёрным металлическим листом.

- Зачем две двери? - спросила Эвелин.
- Зимой теплее. О металле не спрашивай. Так было, когда я сюда въехала. Может быть, под металлом теплоизоляция.

Внутри квартира Нелли была отнюдь не мрачной. Её жилью позавидовали бы многие жители нью-йоркского таунхауса. Направо от просторной прихожей находилась большая, очень солнечная кухня, оборудованная холодильником, плитой, огромным 27-дюймовым телевизором и столом с четырьмя стульями. Под двумя массивными окнами, выходящими на кроны деревьев внутреннего дворика, на широком подоконнике стояли разнообразные комнатные растения. Прямо из прихожей дверь вела в гостиную, не такую солнечную, как кухня, но длиной целых 30 футов, в дальнем конце которой стоял рояль "Стейнвей". Сдвижные двери в нише на правой стене гостиной вели в спальню длиной в две трети гостиной и немного уже. В одном конце спальни у Нелли стояла двуспальная кровать и комод с дамской сумочкой на нём, в другом конце, письменный стол. Во всех помещениях потолок был высотой 15 футов. Вся квартира была выдержана в светлых тонах, за исключением некоторых тёмных деревянных деталей окон и дверей, и была отделана в стиле, который, как предположила Эвелин, в России считался бы утилитарно-модернистским. Ванной и горячей воды не было. Только маленький туалет со входом в углу прихожей, причём бачок унитаза располагался высоко вверху, и нужно было дёргать за цепочку.

- За проживание в этих великолепных старых зданиях нам, ленинградцам, приходится платить некоторыми неудобствами. И всё равно без горячей воды их уже осталось мало. Через два года во всех них проведут горячую воду и сделают ванные комнаты.
- А Вы не могли установить котёл для горячей воды? Может быть, жильцы могли бы скооперироваться и заплатить за это коменданту дома.
- Ни в одном доме в Ленинграде нет водогрейных котлов. Все подключены к центральным станциям горячего водоснабжения. Установка всего необходимого водопроводного оборудования требует времени и правильного планирования. Я не против, ведь я жила в хорошей современной квартире, хотя и далеко от центра города. Но на самом деле с этим нет проблем. В моём квартале имеется общественная баня. Мы ходим туда, когда нам хочется. Ну что, садимся за стол? У меня всё приготовлено. Давай-ка, выпей что-нибудь, согрейся.

Эвелин много чего хотелось сказать. Переезд произошёл так неожиданно и так быстро. Она могла стать для Нелли обузой. Достаточно ли у Нелли места? Будет ли она мешать Нелли? Но все эти вопросы сейчас казались излишними.
А как насчёт Беатрис Унгер, будь она из разведки или откуда угодно и её комиссии? Эвелин больше не лежала в больнице. Неужели Каганов её выписал именно поэтому? Или он направит их сюда, к Нелли? Нелли такая приятная и дружелюбная. Эвелин хотела обсудить с ней эти вопросы. Но Нелли подруга Каганова. Насколько ей, Эвелин, хватит смелости всё ей рассказать и обо всём расспросить?

Эвелин согласилась поесть. Котлеты, как русские их называют, трёхдневной давности укропные пикули, томаты, сладкие, будто клубника, и грузинское вино. А для начала неизбежное шампанское и чёрная икра, как полагается по прибытии особых гостей.

- Икру теперь достать непросто, кроме как на валюту, которую российским гражданам тоже нелегко получить. Вся белуга уплыла в Иран.
Эвелин попыталась отказаться.
- Нет, - прервала её Нелли, - это для тебя. Подарок. Мы празднуем твою выписку из больницы. Бесполезно протестовать. Вот смотри, как мы едим икру.

Она намазала кусок белого хлеба сливочным маслом и толстым слоем положила на него крупную зернистую икру.
Эвелин ела с удовольствием. С Нелли, шутившей и смеявшейся, было приятно находиться вместе после казенной больничной обстановки и встречи с Беатрис Унгер. Каким образом Унгер могла быть связана с доктором Кагановым теперь это казалось неважным.

Может быть, Нелли не была замешана. Каганов профессионал, врач. Почему бы ему не решить, что наилучшей терапией для неё, иностранки в чужой стране, будет гостеприимство сердечной, душевной женщины, тем более, если Нелли специализировалась на таких услугах? И почему в этой связи она должна в чём-то подозревать Каганова?

О его вовлечённости она знала только со слов Беатрис Унгер. Не было причины верить в то, что она сказала правду. Эвелин носила карточку прессы с именем Баррака и адресом газеты. Другие детали были указаны в её заявлении на получение визы. Каганов мог связаться с её работой из вежливости, пока она была не в состоянии это сделать сама. Слишком хитроумно? Но она ведь не подозревала Каганова до того, как Беатрис Унгер вдолбила в её голову эту мысль. Баррак мог услышать что-то от Каганова до отъезда Беатрис Унгер из Штатов и дать ей информацию. Разве трудно поменять авиарейс с московского на ленинградский? А как насчёт упоминания Унгер об Артуре Ильмане? Но разве это имеет значение? Какой бы политической деятельностью ни занимался Каганов, имело ли его отношение к ней какой-либо иной смысл, нежели отношение врача к пациентке? А отношение к ней Нелли? И всё же того, что она пользовалась его заботой, что она репортёр, что она работает на Дэна Баррака, который связан с Беатрис Унгер, о которой российская разведка, вероятно, знала, и с этой самой Унгер она встречалась, могло быть достаточно. Она знала, что её должно волновать только выздоровление и ничто больше. И всё-таки мысли обуревали её, что с ними поделаешь?

Милиция хотела, чтобы она им позвонила, когда ей будет удобно. Она могла это сделать немедленно. После разговора о том, что они хотели узнать у неё насчёт ДТП, она могла бы изложить им суть дела.
- Нелли, я должна сходить в милицию как можно скорее. Когда я могу пойти?
- Ты здесь гость. Приходи и уходи, когда хочешь. Но сегодня поздно. По делам мы можем отправиться завтра. Я в отпуске до конца лета, так что я в твоём распоряжении. Сегодня вечером поможешь мне убрать со стола, помыть посуду, и отдохнёшь. Доктор Каганов сказал мне, что у тебя была очень тяжёлая ночь.
Обращение к себе по-русски с самого начала на "ты" Эвелин оставляла без внимания, ведь в английском нет разницы между "ты" и "вы", и человеку, выросшему в англоязычной среде, это не так "режет уши". Но сама она, неплохо зная русский, обращалась к Нелли, как полагается, на "вы". Они общались между собой только по-русски, и вскоре Нелли сама предложила называть её на "ты", ведь она была лишь не намного старше Эвелин, и "вы" в её адрес из уст Эвелин звучало, по её мнению, смешно и неестественно. Эвелин спросила, почему Каганов не разрешил ей принимать достаточное количество успокоительного.

- Я точно не знаю, доктора разные бывают. У некоторых пациентов боль держится много ночей, и им кажется, что она сведёт их с ума. Но когда внутри культи всё заживёт, боли больше не будет. Может быть, 3-4 недели после ампутации, если дела у тебя пойдут нормально. Некоторые врачи считают, что если слишком долго держать больного на лекарствах, то тем хуже будет боль потом, и длиться она будет долго после заживления культи. Сильную боль вызывает также нервный стресс. Если вчера тебя что-либо беспокоило, или сидела слишком долго, это может быть причиной сильной боли. Я слышала также, что у доктора Каганова есть новый метод, который почти полностью устраняет ощущение фантомной ноги. Может быть, с этим связано, я не знаю.

Они помыли посуду. Нелли убедилась, что Эвелин хорошо держит равновесие, и затем показала, как передвигаться с пятки на носок и наоборот, высвобождая руки для переноса вещей. Расстояние от стола до раковины было невелико. Нелли мыла, а Эвелин вытирала, причём Нелли согрела на плите достаточно воды для мытья посуды, а затем они обе убирали всё по шкафам. Нелли уронила и разбила только одну тарелку.

- Видишь, весь ущерб только от меня. Ты скоро научишься хорошо держать равновесие. Если будешь себя хорошо чувствовать, мы попозднее сходим на прогулку. Но сначала отдохнём, я принесу кофе.

Почему первой реакцией Эвелин было желание обратиться к российским властям по поводу Беатрис Унгер? Потому что она чувствовала в ней врага и хотела уколоть её? Потому что она выросла с поколением, испытывающим недоверие ко всем мероприятиям американской разведки, а Беатрис Унгер, похоже, имела к ней отношение? Каганов русский и он явно вовлечён. Это делало Каганова предателем России, и её, как ни странно, это возмущало. Почему? Она ведь американка. Не потому ли, что её отец родился в России, и её возвращение на российскую землю пробудило в ней заложенные генетически, но подспудно дремавшие эмоции?

Вторая мысль была: ей следует связаться с американскими властями. Ей может не нравиться Унгер, и она может не доверять разведслужбам, но она является американской гражданкой. Если она не поставит их в известность, это может потом быть использовано против неё. Она слабо, но помнила, что читала про ведущиеся переговоры об открытии американского консульства в Ленинграде. "Интересно, сделано ли это?", - подумала она. Может быть, ей следует позвонить в американское Посольство в Москве и выяснить.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10042Unread post bordoler
01 Sep 2017, 14:28

7.Графство Санта-Клара, Сан-Франциско, штат Калифорния.
Когда Эвелин повесила трубку, я пораскинул мыслями: отсутствие костылей, почему? Детская выходка, вандалы-юнцы с больным чувством юмора или уборщики мусора, разве могли они взять очевидно дорогие полированные костыли из розового дерева? Какую из этих версий посчитает наиболее вероятной Эвелин? А какую, полиция? Стоит ли её привлекать к этому делу? Известно ли полиции или Эвелин что-либо такое, о чём я и сам не задумывался?

Я позволил своей мысли двигаться дальше. Как так получилось с поездкой в Россию? Почему неопытную, необстрелянную газетную журналистку посылают в Ханой? Что за фонд финансирует поездку? Кто такой Дэн Баррак? Как именно он прореагировал на новость о происшествии с Эвелин? Эвелин могла бы ещё многое мне рассказать. Однако я мог бы самостоятельно разузнать насчёт фонда, Дэна Баррака, группы людей, отправившейся в Ханой, и доктора Юлия Каганова. У меня во второй половине дня было немного свободного времени, и я решил попробовать что-нибудь выяснить через своего человека в Вашингтоне. Я позаботился о том, чтобы никто не засёк нас вместе, ведь есть способы этого избежать, а я обладал определённой манёвренностью. Моему знакомому потребуется время, чтобы найти ответы, и я предпочитал, чтобы он не форсировал это за счёт аккуратности и тщательности.

Я уже кое-что знал о делегации, отправившейся в Ханой. Ассамблея мира Западного побережья. Движущая сила антивоенного движения изменилась после Чикагского процесса по делу Кента и Джексона. Поборники моды отшатнулись, многие занялись борьбой за равноправие женщин и с*екс меньшинств. Из более "упёртых" кое-кто попробовал заняться "Джей-Ди-Эль". Внимание прессы поубавилось. Спорадические обстрелы со стороны Стэнфорда или Висконсина гремели в местной печати, но получали нерегулярное освещение в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе. Те, кто остался, реорганизовались и выжидали, скорее как локальные группы по интересам, а не как национальное движение. Контакты между группами остались, но обычно они были лишь формальными. Никогда не было известно, кто мог быть агентом ФБР. Сам мир, как цель, потерял универсальность. Голубь в Индокитае мог одновременно быть ястребом на Ближнем Востоке.

Возвращение вьетнамских пленных и шумиха вокруг них, бедные героические жертвы негуманных мучителей, полностью заглушили отдельные слабые голоса, ставившие эту шумиху под вопрос. Одним из таких голосов была Ассамблея мира Западного побережья. Это была коалиция нескольких групп района Бухты и напоминала ассоциацию выпускников, бывших студентов-активистов. Её члены не отказались от своих сомнений и подозрений.

Я был в Нью-Хэйвене, когда студенческая пресса Йельского Университета поставила вопрос, уместна ли вообще их поездка. Они опубликовали фото мускулистой молодой женщины, блондинки, со шрамом на лице, утверждавшей, что это самое знаменательное событие года. Я больше ничего о них не слышал до тех пор, пока Эвелин не сказала мне, что вот они-то и были причиной её поездки. Я подумал, что интересно было бы посмотреть, какие статьи были напечатаны в "Саннивэйл Эдванс Газетт" об Ассамблее мира Западного побережья.

День был тёплый, солнце в дымке, и я ехал в своём кабриолете с опущенной крышей. Центральный жилой район Пало-Алто несильно изменился с моих студенческих лет, хотя население города более чем удвоилось. Те же уютные дома среди деревьев грецкого ореха и магнолии, весной наполнявших воздух ароматом. Публичная библиотека была современная, просторная и уютная. Номера "Саннивэйл Эдванс Газетт" хранились на микрофильмах, которые я не любил, но которые предпочёл визиту в саму газету.

Я насадил первую катушку с июньскими номерами на шпиндель и повернул рукоятку. Как обычно бывает у посетителей библиотек, фокусировка аппарата и освещение были как раз достаточны для того, чтобы не дать быстро "пролистать" газеты. К концу часа просмотра мои глаза слезились, рука дрожала, и я перелопатил восемь или десять катушек плёнки за июнь, июль и август. Затем я вернулся назад и просмотрел весь май и половину апреля. После этого я встал и вышел прогуляться вокруг здания, чтобы дать отдохнуть глазам.

Энтузиазма у меня поубавилось, но я вернулся в библиотеку и попросил несколько рулонов "Сан-Франциско Кроникл". В одном номере конца мая и в одном июньском упоминалась Ассамблея мира, однако не очень подробно. "Саннивэйл Эдванс Газетт" вообще о ней не упоминала. И это несмотря на то, что они, по всей видимости, направили своего собственного репортёра для освещения поездки Ассамблеи, а когда Эвелин попала в аварию, запасного корреспондента в лице Беатрис Унгер. Ничего не говорилось о фонде для финансирования освещения поездки в прессе. Мне казалось, что маленькая пригородная газетка, посылая своего собственного корреспондента в Ханой, должна была бы начать во всю шуметь об этом ещё за несколько дней до времени отправления.

Я сдал катушки с плёнкой и вышел из библиотеки, размышляя, что же это всё значит, и стараясь избежать взгляда блондинистой, мускулистой молодой женщины со шрамом, идущим от угла рта вниз под подбородок. Женщина энергично листала страницы книг, которых перед ней на столе в главном читальном зале лежала целая стопка.

Эвелин сидела в тихой Комнате Микадо ресторана Фэйрмонт, куря и потягивая водочный коктейль. Она изрядно устала. И всё-таки, как только в то утро к ней вернулись силы, она смогла ходить целый день, хотя и в умеренном темпе. После того, как ей принесли костыли, она попробовала поразмышлять, упорядочить всё в своей голове. Она и сейчас пыталась это делать.
Молодой человек, который принёс Эвелин костыли, выглядел довольно дружелюбным, хотя несколько бесцеремонным. Он оглядел её сверху донизу без стыда.

- Хотите, чтобы я Вам их отрегулировал?
- Нет, я сама ими займусь, - Эвелин подумала, почему у неё не возникло чувство раздражения.
- Что с вами случилось. Вы сломали свою ногу?
- Нет, я…, - Эвелин поняла, что приподняла культю, - Вы подумали, что она сделана из стекла? - Она улыбнулась, - Люди обычно ломают ноги, но не отламывают их.
- Я имел в виду вашу искусственную ногу, леди.
- У меня её нет.
- Тогда где же Ваши костыли?
- Судя по вашему голосу, вы из Нью-Йорка.
- Да, я оттуда. Моя семья переехала сюда три года назад.
- Мои костыли у вас. Если бы вы дали их мне, то я, наверно, выглядела бы изящнее.

Костыли были настроены слишком коротко и Эвелин пришлось прыгать в спальню за сумочкой, а потом обратно, чтобы заплатить парню.

- Леди, - сказал он, когда она вернулась, - с вами всё в порядке! Мне дважды до этого приходилось доставлять костыли. В обоих случаях это были женщины, сломавшие свои деревянные ноги, и ни одной из них не хватило смелости, чтобы показать себя. Они оставляли чеки в прихожей и говорили из-за закрытых дверей.
- Спасибо, - сказала Эвелин.

Как легко это было с незнакомцами, и как жутко она теперь, находясь дома, боялась встречи со старыми друзьями. В Ленинграде все люди были для неё новыми. Нелли никогда не видела её с двумя ногами, как и Беатрис Унгер. И доктор Каганов не видел, кроме как во время ампутации, а это не в счёт. Да, были люди из гостиницы "Астория", но она для них была чужая. Юджин это особый случай.

С другими это было не так. Она больше всего боялась объяснений, взглядов, выражающих жалость, и слов сочувствия людей, где она покупала газеты, людей в Стэнфорде, девушки, у которой она оставила свою машину, Дэна Баррака и всех сотрудников газеты... По меньшей мере, Дэн Баррак знал. Но что она ему скажет? “Привет, Дэн, ну как я выгляжу?” Что такого было в Юджине, что как рукой сняло её смущение?

После того, как паренёк ушёл, она долго плескалась в душе и всё думала о себе. Каким курсом теперь пойдёт её жизнь после того, как она стала другой? И насколько другой она теперь была? Она не чувствовала себя другой, просто беспокоилась, что другие люди будут думать, что она не такая, как все. Для передвижения с места на место она вынуждена пользоваться двумя костылями вместо того, чтобы ходить на двух ногах. Отличалось ли это чем-нибудь от использования мотоцикла вместо автомобиля?

Она всегда рассматривала жизнь как изменчивое, вечно бросающее вызов приключение и старалась извлекать из неё уроки. Маленькой девочкой она терпела немалую душевную боль от жизни со сварливой матерью и отцом-алкоголиком, внимательно наблюдая за их поведением и пытаясь понять его причины. Колледж открыл для неё новый мир, и она изучала изменения в себе самой и в других студентах. Работа ассистенткой смотрительницы тюрьмы была ещё одним другим миром для наблюдения и изучения, ещё одной матрицей для её собственного взросления и самоанализа. Затем работа в газете: приключение продолжалось. Теперь вот и Ленинград остался позади. Жизнь снова стала другой, и ничуть не менее интересной. Будь храброй, встречайся со старыми друзьями, изучай их реакцию! Зачем, в самом деле, избегать их?

Мысли приходили легко. Она разделась, сняла повязку с культи и запрыгнула в душ. Прежде чем намылиться, она мокла под струёй воды минут пять. Наклонялась к своей икре и лодыжке, извивалась, чтобы достать до спины и намыливала культю, изучая руками её контуры, массируя её с внутренней стороны. Она вдруг оказалась не в состоянии вспомнить себя двуногой! Не могла даже мысленно нарисовать своё двуногое отражение в зеркале. Как мало времени понадобилось, чтобы забыть! Но тут же она вспомнила, как пару часов назад с ужасом смотрела на ступеньки своего крыльца и молила Господа вернуть отсутствующую ножку. И ощутимые слёзы в её глазах вчера вечером из-за того, что бармен смотрел на неё таким пристальным взглядом, когда она пошла в туалет.

Воспоминания о скрещивании ног, о способности встать на пол двумя ногами временами возвращались, мучили, но, тем не менее, растворялись в прошлом, в котором были и молочные зубы, и первые причастия в церкви, окончания учебных заведений, первые свидания, потеря девственности. Она вытерлась и оделась. Бледно-жёлтая блузка, коричневый костюм, бежевый чулок и узкий, высокий каблук. Она посмотрелась в зеркало и вызвала такси.

Шофёр весьма кстати оказался необщительным типом, и она надеялась, что девушки, у которой она оставила машину, не окажется дома. Опять, несмотря на смелые намерения, она предпочитала избегать старых друзей. Она хотела поскорее убраться, отправиться по магазинам, пройтись по городу. Возможно, потому что нужно было сделать так много дел, столько всего решить, прежде чем тратить время на необходимые разъяснения. Предвкушение Сан-Франциско возродило в ней ребёнка. Первый раз она будет обследовать город на костылях. Прямо как то рвение, которое она испытывала, обследуя свой дом на одной ноге. Чувства инвалидности не было, только чувство приключения. И она прятала от себя всё, что подразумевала пропажа костылей, прятала опасение, которое она должна была чувствовать, - опасение, что Ленинград отнюдь не остался в прошлом.

- Заехать во двор?

Один из рядов маленьких старых коттеджей, вопрос о сносе которых вечно пытается поставить комитет городского планирования. На берегу оврага, сухого, кроме как весной. Перед фасадами три или четыре акра плоской земли в тени дубов и эвкалиптов, их вершины ниже уровня шоссе, врезанного в скалу над ними. Её "Фэлкон" стоял во дворе перед коттеджем. Эвелин заплатила водителю и выпрыгнула из такси. Она засунула купюру в щель чёрного почтового ящика рядом с сетчатой дверью коттеджа.

Подойдя к своей машине, она положила костыли за передними сиденьями и села за руль. Вынула ключи из-за солнцезащитного щитка и завела движок. Педаль газа под её левой ногой ощущалась неловко. Левая нога не обладала той чувствительностью, к которой она привыкла, нажимая на педали правой ногой.

Она остановилась, чтобы заправиться, на Университетской Авеню, прямо перед трассой Бэйшор Фриуэй. По тому, как усердно рабочий натирал её ветровое стекло, она могла однозначно заключить, что его глаза прикованы к пустому подолу её юбки. Эвидин дала ему повод, её запомнить! Она одёрнула юбку назад, разгладила чулок и согнула ногу перед собой, прижав её к культе. Когда же она протягивала ему кредитную карточку, он ни секунды не смотрел на неё, паршивец!



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4102
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10043Unread post bordoler
01 Sep 2017, 14:35

К моменту, когда она проехала Сан-Матео, она уже не чувствовала неловкости при торможении или нажатии на газ левой ножкой. Припарковав машину на втором этаже гаража на Мишн Стрит в деловой части города, она сказала обслуживающему работнику, что в течение дня нужно ждать посылок. Он, по меньшей мере, казался таким же порядочным, как и парнишка, доставивший утром костыли. Будучи в городе, она поищет какие-нибудь нерегулируемые костыли. Они имеют более нарядный вид, который она предпочитала. Возможно, потом она их покрасит для имитации красного дерева, поскольку думала, что реальное красное дерево вряд ли сможет позволить себе купить.

Хождение по магазинам в Сан-Франциско оказалось именно тем приключением, которого она ожидала. Она чувствовала себя "на коне". Каждый вход в магазин одежды вызывал у неё чувство, будто она принцесса, вплывающая туда со свитой. Продавцы открывали ей двери и удостаивали немедленного внимания. Когда она надевала платье, костыли она отдавала продавщице, а затем проверяла, как оно сидит, с костылями под мышками. Попутно она наблюдала за работниками. Некоторые пытались скрыть смущение, некоторые вели себя, будто обращение с костылями покупателей было для них будничным делом, некоторые были сверх почтительны. Одна девушка в "Эмпориуме" так волновалась и суетилась, что забыла дать ей обычную торговую скидку.

Мини-юбки, которые она примеряла, были слишком коротки для чулка, надетого на ней, и она купила несколько пар очень длинных чулок и подвязки с короткими бретельками. Трюк, который она проделала с Юджином, оказался действенным. Ношение одного чулка больше не будет разрушать пару. Она не могла устоять перед некоторыми колготками, хотя и чувствовала, что это напрасная трата денег. На Гиэри Стрит на базе снабжения хирургическими изделиями она нашла пару костылей своего размера из лимонного дерева и попросила отнести их в свою машину.

Ближе к вечеру она поехала на трамвае в Фэйрмонт. В вагоне ей немедленно уступали место, и с полдюжины мужчин были готовы помочь ей при выходе, когда она доехала до Калифорнийской улицы. В Фэйрмонте ресторанчик Микадо был идеальным местом, чтобы пропустить стаканчик и съесть ранний ужин. Когда она села, метрдотель взял у неё костыли и спрятал их за красными шторами с китайским орнаментом, украшающими перегородки между столиками. Она заказала водочный коктейль и попросила у официанта пачку JPS .

По идее, она должна была бы уже утомиться. Но как только к ней в это утро вернулись силы, она опять была готова действовать без устали, хотя этот порыв и питался чисто нервной энергией, требовавшей выхода. Возможно, сейчас она сможет привести свои мысли в более логичный порядок.

Она увидела Беатрис Унгер у входа в Микадо и с ней был мужчина, который при тусклом свете походил на Виталия Вичаускаса. Беатрис Унгер её тоже увидела. Мужчина быстро отвернулся, в то время как Беатрис прошла через зал к столику Эвелин.

- Я рада, что пересеклась с вами. Если мы поговорим здесь, это избавит нас с вами от множества проблем.
Эвелин почувствовала в своём теле конвульсивные спазмы от ярости и, возможно, страха. Она хотела спросить, кто был тот мужчина, но решила, что если это был Вичаускас, то будет разумнее скрыть тот факт, что она его опознала. Она сказала:
- Я не приглашала вас садиться.
- Боже мой, какие мы чувствительные, - сказала Беатрис Унгер с самодовольной ухмылкой и даже не попыталась удалиться.
- Я сейчас вызову официанта.
- Не вызовешь, - И Эвелин моментально поняла, что Унгер права.

Если бы она не была так рассержена, она могла бы заметить в голосе Беатрис угрозу.
- Что за мужчина был с вами? - Эвелин всё же решила пойти на этот риск.
- Это не твоё дело, - Она переменила тему, - Ты ещё не виделась с Дэном Барраком. На твоём месте я бы повидалась с ним немедленно.
- Уверена, что вы сюда явились не для того, чтобы просто сказать мне это.
Она была уверена, что это была уловка, чтобы выиграть время и дать Вичаускасу, если это был он, шанс уйти. Возможно, они преследовали её.
- Пожалуйста, уйдите, - сказала она, - Я не желаю с Вами говорить.

Беатрис наморщила лоб и улыбнулась своей несимметричной улыбкой. Она взяла свою сумочку и вытащила из неё пачку сигарет, не отрывая взгляда от Эвелин. Пачка советских сигарет с фильтром малинового цвета и надписью золотыми буквами в романском стиле, такие продаются в магазинах для иностранных туристов в российских аэропортах. Эвелин сместилась к краю скамьи и, привстав, повернулась, чтобы дотянуться до костылей, стоящих сзади за шторой. Беатрис опередила её.

- Сядь, - прошипела она и усадила Эвелин назад на скамейку.

Но сделано это было плавно и ненавязчиво. Унгер взяла костыли Эвелин и вышла на улицу. Таким образом, второй раз за один день Эвелин оказалась ограничена в движениях, лишившись костылей.

Почему она сидит здесь и ничего не делает? Что она, на самом деле не может двигаться? Она ведь прыгала до гаража без них. Она бы и сейчас могла поскакать к выходу, крича официантам, чтобы они остановили Беатрис Унгер и вернули ей костыли. Но было слишком поздно.

Беатрис ушла. К тому же это вызвало бы у людей смущение. Что они подумали бы о ней, одноногой и прыгающей без костылей? Словно появиться среди них обнажённой. В самом деле, что она могла бы сделать сейчас, сказать официанту, что её костыли исчезли? Она подумала о красивой Татьяне Михайловой в Ленинграде и об историях, которые она ей рассказала на скамейке в парке. Уверенная, с чувством собственного достоинства, не сидящая на месте, она появлялась на публике в самых коротких мини-юбках, в шортах, в купальниках. Где бы Эвелин ни видела другого человека с ампутированной конечностью, её первая реакция была "бедняжка", но никогда она не относила это к себе самой, кроме как в случаях, когда она носила брюки и подгибала, прикалывая булавкой, пустую штанину.

Она пробовала это делать разок-другой, и внутри неё как будто всё обрывалось. Она чувствовала себя инвалидом, смущалась. Это напоминало ей, возможно, об одноногих разносчиках газет и её юношеской реакции на них. "Если мне приходится делать изменение в нормальном способе ношения одежды, меня это обижает, и возникает чувство жалости к себе".
Эвелин смеялась над этим. Её привычка к порядку не могло выдержать неопрятного ощущения болтающейся пустой брючины. Культя, это уже не нога, её нужно одевать особым образом. Её нельзя использовать для ходьбы, её нужно должным образом упаковывать.

Она криво улыбнулась от игры собственных мыслей. Да, это было неопрятно, смущало. Это вызывает у неё чувство инвалидности. То же самое будет, если она попросит вернуть ей костыли. Лучше уж заказать ещё порцию выпивки. Может быть, это придаст ей смелости. Но прежде чем она позвала официанта, метрдотель подошёл к её столику с костылями в руках. "По-моему, это ваши, мадам". Она только и сказала в ответ: "Спасибо". И заказала ещё один водочный коктейль.

Теперь казалось ещё более очевидным, что Беатрис Унгер просто хотела выиграть время. А был ли это на самом деле Вичаускас? И если да, то какое это имеет значение? После третьей порции водочного коктейля ей больше не хотелось думать об этом. К концу четвёртого коктейля она уже казалась самой себе более красивой женщиной, чем эта мерзкая сука, независимо от количества ног.

Она оплатила счёт и поднялась на лифте в главный холл. Не успела она пройти и полпути через тёмно-красный ковёр, как какой-то мужчина, седой и элегантный, подошёл к ней. "Могу я..." Она не слушала его слов.

Но прежде чем она дошла до двери, появился второй. Кто-то тихонько толкнул вращающуюся дверь, когда она проходила через неё короткими шажками. Она вспомнила слова Татьяны Михайловой о внимании, которое она может к себе привлекать со стороны большинства мужчин вследствие ампутации.

Она кое-как добралась до Гранд Стрит, спускаясь вниз с горы. Крутой спуск и костыли явно несовместимы друг с другом. На трезвую голову она, наверно, не решилась бы. Она бродила по чайнатауну и "приземлилась" в баре уютного с виду китайского ресторанчика на улице то ли Вашингтона, то ли Джексона. Кто-то покупал ей напитки и спросил, как она потеряла свою ножку, когда для такого вопроса настал удобный момент, и она помнила, что в ответ сказала, что её откусил аллигатор, когда она купалась в Ниле. Она настояла на том, чтобы сидеть у стойки бара. Где-то она рассталась со своим компаньоном и вскоре очутилась в кинотеатре на Маркет Стрит. Она спала во время сеанса и была разбужена менеджером после полуночи.
Она ощутила неизмеримое облегчение, когда выяснилось, что парковка, где она оставила свою машину, работает круглосуточно. Чувствуя сильное головокружение и сонливость, и прилагая всю силу воли, чтобы не терять контроль, она выехала с Гиэри на Большое Шоссе, идущее вдоль берега Тихого океана. В свете луны, катящиеся бурунчики выглядели как лёгкий белый пушок, скользящий по серебристо-чёрному ковру. Открывание дверцы автомобиля возымело эффект увеличения громкости вечного звука прибоя. Оставив туфельку в машине, она спустилась по бетонным ступенькам на песчаный пляж и вошла в воду. При ходьбе по песку её костыли с каждым шагом увязали на шесть дюймов, это была чертовски трудная работа, но это начало её отрезвлять. Она села на влажный твёрдый песок у кромки воды лицом к океану и позволила волнам окутывать стопу её ножки. Здесь хорошо думалось. Ей нужно было разгадать смысл возможного появления Вичаускаса в Калифорнии. Увы, она не смогла вовремя убраться с его пути...

Один из "девятых валов" накатился на неё до самого таза. Промокшая и усталая, но уже совершенно трезвая, она поплелась обратно к машине. Дорога домой была унылая и пыльная.

Встреча с Эвелин была для него столь же неожиданной, как и для неё с ним. Вся охваченная мыслью о тёплой сухой постели, она вообще могла бы его не заметить, если бы он второпях не уронил на крышу её дома какой-то инструмент. "Ремонт телефонной линии, мадам", - всё, что он смог пробормотать.

Он убежал через участок позади её дома и затем по улице в сторону Эль-Камино. Когда Юджин позвонил ей на следующее утро, она сразу же прервала разговор и швырнула трубку на рычаг. Затем выехала в город и позвонила ему из автомата.

- Вчера вечером я застала их за установкой “жучка” на мою линию.
- Нам нужно ещё поговорить о других вещах. Ты думаешь, за тобой следят?
- Я никого не видела. Но почему они не оставляют меня? Хотела бы знать, кто они такие, - У неё было громадное желание назвать его по имени.
- ФБР, ЦРУ, местная полиция. Мог быть кто-то из них просто потому, что ты ездила в Россию и работаешь в газете. Я свяжусь с тобой, когда сочту, что мы можем поговорить.

Она вернулась домой и примерила кое-что из одежды, купленной в Сан-Франциско. И после этого подумала, что настала пора повидаться с Дэном Барраком.



Post Reply

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 6 guests