«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10132Unread post bordoler
02 Sep 2017, 10:50

8.Сан-Франциско, штат Калифорния.
Дэннис Баррак свою "Саннивэйл Эдванс Газетт", в общем-то, унаследовал, но, несмотря на это, поддерживал её на неплохом уровне. В студенческие годы его профилирующим предметом была журналистика, и он усердно работал над вузовским журналом юмора. После окончания он полгода проработал в маленькой газетке "Полуостров" за 35 долларов в неделю. Даже тогда этих денег было недостаточно, чтобы прожить, так что Дэн выпрашивал еду у своей богатой сестры, которая была замужем за репортёром старого "Сан-Франциско Колл Баллетин".

Деньги сестра Дэна получала не от своего мужа. Они поступали из того же источника, который мог бы прекрасно кормить и Дэна, и на самом деле так и происходило впоследствии, нравилось ему это или нет. Его родители принадлежали к известному на Западном Побережье роду коммерсантов богачей, который к поколению его отца уже распался на дюжину ветвей. Во время Великой Депрессии братья дрались друг с другом. Отец Дэна проиграл, купил страховку и покончил с собой. Через год умерла мать Дэна. Дэна приютила богатая семья в долине Сан-Фернандо, но не усыновила. Время от времени его навещала бабушка и посвящала его в его наследство. Затем последовала учёба в элитных школах-интернатах, и Дэн всегда сетовал на то, что его "подначивали" за его внешность, которая была приятная, но средиземноморская, за его "не это" и "не то". Наверно, потому, что он это провоцировал большим родимым пятном на плече. Он вознавидел фамильное богатство, которое, по его мнению, убило его родителей и превратило его юность в сплошные несчастья. Он служил медицинским техником на военно-морском флоте, который полюбил. Он мог довольно сильно рассердиться, когда студенты колледжа пели слова гимна ВМФ на мотив шутливой "Клементины".

Несмотря на причинённые в начале жизни обиды, Дэн был приветливым, приятным человеком, готовым отдать с себя последнюю рубашку. Он был худощав, жилист, ростом более шести футов. После службы на флоте он поступил в Стэнфорд, где остальные студенты называли его "папашей". В команде пловцов он показывал идеальную форму, но никогда не мог победить на межвузовских чемпионатах. Он полагал, что это оттого, что он ночами работал в больнице и тратил слишком много времени днём на изучение основ медицины. Может быть, он был прав. Он никогда не переставал стараться, играл запасным игроком в водное поло и старался произвести впечатление на детей своим возрастом и мудростью, часто имея успех. На немногочисленных вечеринках, на которых он присутствовал, он мог "гульнуть" как следует.

С возрастом пришли деньги, но он отказывался тратить их на себя, так как они для него были запятнаны смертью отца. Он учился в колледже, сам зарабатывая себе на хлеб и живя так же захудало, как и любой другой студент, живущий на свои средства. Но, побывав у женатого солдата с детьми, он сразу же купил ему дом. Другому отставному моряку он купил новый "Форд" и профинансировал соратнику по команде поездку на лето в Европу. Окончив колледж, он переехал в Новую Зеландию, где, как он говорил, нет этой проклятой дискриминации, и работал чертёжником, учителем, государственным служащим, и достаточно созрел, чтобы использовать свои деньги на два кругосветных путешествия. После этого он не смог отказаться от "Саннивэйл Эдванс Газетт". В неё были вложены кое-какие его деньги, а руководство газеты вело дела из рук вон плохо. Новость эта долетела до Дэна в нужный момент. Вызов был правильный, и он заставил его вернуться домой. Он решил сам поруководить газетой и, более того, начал делать успехи.

Но не прошло много времени, как на него "наехали". Его это не удивило, он этого ожидал. Нужно поддержать некие благотворительные фонды, иначе определённые рекламодатели не будут размещать в газете рекламу. Он не возражал, благотворительность казалась стоящим делом, пусть даже он и считал себя атеистом. Он ощущал себя мыслящим достаточно либерально, чтобы понимать и ценить религиозные и этические чувства других.

Его попросили выделить больше места религиозным и клубным новостям, чем, по его мнению, было разумно с редакторской точки зрения. Он проигнорировал просьбу. Чья это газета, в самом деле? Тогда два его крупнейших рекламодателя ушли под надуманными предлогами. Он был любопытен, взял и выполнил редакционные заявки благотворительных фондов. Рекламодатели вернулись, но сумма, которую у него просили на благотворительность, возросла. Дэн тяжело вздохнул, но заплатил.

Ведь он, в конце концов, происходил из старого купеческого рода. Пусть он и вырос сиротой, но у него было достаточно контактов с сестрой, бабушкой, своими многочисленными двоюродными братьями и сёстрами, чтобы осознать, что другие поколения, другие ветви рода тоже много отчисляли на благотворительность, и при этом процветали.

Ему предлагали расставлять определённые редакционные акценты и делать купюры по поводу иностранных дел, внутренних проблем, студенческих волнений, терактов, публичных заявлений. Но теперь это уже не формулировалось оскорбительно для его гордости, джентльменские мнения, высказываемые ему на официальных завтраках, подкрепляющие многие из его личных взглядов или игра на его чувстве справедливости - надо, мол, предоставлять слово и "другой стороне".

С возрастом Дэн утратил манерность "отметины на плече", которая в юности стоила ему друзей. Но он сохранил ту теплоту, которая ранее скрывалась от всех, кроме самых близких ему людей. Теперь это было очевидно всем, кто с ним встречался. Людям нравилось делать что-либо для Дэна. Он был грамотным организатором. Газета процветала. Сумма платежа, ожидаемая от него, снова возросла. Он опять тяжело вздохнул. И снова заплатил.

Принуждающее давление началось с появлением в организациях, которые он спонсировал, воинственной молодёжи. В этом совершенно не было необходимости, ведь он уже сотрудничал с ними. Вместо джентльменского обмена мнениями ему внезапно грубо указали и не кто-нибудь, а молодые панки, напечатать это и убрать то. Его гордость была задета этим новым подходом, и он проигнорировал просьбу ещё раз. Рекламодатели опять ушли, но на этот раз в сопровождении физических угроз в отношении детей его сестры. Он сдался, но в душе его нарастало негодование. Джентльмены вернулись и извинились за поведение молодёжи. Нужна была новая кровь, и они должны были тактически предоставить молодым туркам относительную свободу действий, чтобы вовлечь их в организацию. Они подрастут и созреют. Дэна это успокоило. Он хотел жить. Он действительно верил в необходимость этих организаций. Может быть, благодаря им, меньше молодых людей будут чувствовать потребность искать убежища в Новой Зеландии. Ещё больше смягчило его предоставление существенной дотации на отправку своего корреспондента в Ханой. Ему очень вежливо объяснили, кого следует нанять на эту работу, как подойти к ней и как её “выдрессировать”. Вскоре та, которую он нанял, показала свой недюжинный талант. Дэну она понравилась.

Дэн допускал, что она является частью организации, но её он об этом не спрашивал. Ему было любопытно, как происшедший с ней трагический инцидент повлияет на неё, какую работу она будет способна выполнить. Ему было интересно, почему люди, давшие ему деньги, впоследствии запретили ему публиковать информацию об инциденте. Он раздумывал над этим, когда Эвелин ехала по Эль-Камино на встречу с ним.

Мысль о предстоящей встрече с сотрудниками редакции была ей неприятна, она буквально боялась увидеться с кем-либо из них, не зная причины своего страха. Конни, секретарша Дэна, австралийка, старая дева под 60 лет, каждый день ездила на велосипеде на работу, будучи полностью преданной Дэну. Знал ли кто-либо, кроме Дэна, о том, что произошло с Эвелин? Как ей реагировать на их вопросы, нарочитую заботливость, любопытство и жеманно идиотские улыбки?
Она толкнула правым плечом тяжёлую стеклянную дверь, задержала её в открытом положении кончиком правого костыля, и протиснулась в маленькую переднюю с голубым ковром. У правой стены была обитая кожей скамья, около которой стояло искусственное дерево в горшке и маленький столик, на котором лежало с полдюжины журналов: Ньюсуик, Форбс, Эй-Эм-Эй Джорнэл, Уолл-Стрит Джорнэл и Эдванс Газетт. Напротив скамейки имелось маленькое разговорное окошко в телефонную диспетчерскую, а за ней комната с 14 или 15 письменными столами, половина из которых была занята. Мужчины и женщины ходили по комнате туда-сюда.

Эвелин быстро проследовала к окошку. Ковёр приглушал звуки её шагов.

- Привет, Джуди.
- А, Эвелин, привет! С возвращением, - Девушка нажатием кнопки открыла дверь во внутреннюю приёмную со столом, за которым иногда сидела Конни, иногда она сама, - Заходи. Я скажу Дэну, что ты здесь.

Эвелин закрыла за собой дверь. Той, во всяком случае, не сказали, и она была слишком занята на коммутаторе, чтобы заметить. Конни не было. Задержалась, подумала Эвелин и прислонилась к двери. Её культя начала слабо подёргиваться, создавая рябь на юбке. Она плотно прижала её к алюминиевому костылю. Мягкая боль вдоль шрама воспринималась умоляюще, и судороги культи ослабли. Она подошла к столу. Ножки стула были на колёсиках. Она спрятала костыли за стенную штору и села.
Зажужжал зуммер внутренней связи. Это был Дэн. Добро пожаловать, заходи. Да, она войдёт к нему после того, как сходит в туалет. Она откинулась назад к занавеске, взяла костыли и вышла в коридор, отделяющий кабинеты начальства от помещений пишущих авторов и редакторов.

В женском туалете она приставила костыли к стене и начала умывать лицо холодной водой. В этот момент вошла Конни.
Вначале она ничего не заметила.

- Доброе утро, Эвелин, как съездила, нормально?
- Да, довольно содержательно.
- А чьи это костыли?
- Мои.
- Твои? О боже, почему, что с тобой стряслось?
- Я потеряла ножку.
- Ты сломала ногу?
- Нет, потеряла. С концами. Она осталась в Ленинграде.

Всё это время Конни не смотрела вниз. Она стояла достаточно близко к Эвелин. Отвечая Конни, Эвелин взяла костыли и двинулась к двери. Конни почти отскочила с дороги, и Эвелин сделала два широких шага мимо неё, прежде чем она смогла разглядеть Эвелин во весь рост. Тёмный чулок Эвелин так и отпечатался в глазах Конни. Она издала жуткий, пронзительный вопль и так же резко зажала себе рот рукой. Вопль длился менее секунды, но он застал Эвелин на середине широкого шага, и от неожиданности она попыталась вступить на ногу, которой не было. Её правый костыль потерял точку опоры и с полуприглушённым, сдавленным вдохом Эвелин плюхнулась на пол.

- О, боже мой, ты инвалид! - Это были первые слова, которые смогла сказать Конни, - Боже, ты ушиблась!

Эвелин не ответила. Ладонь её правой руки приняла на себя основной удар, а у правого бедра было ощущение, будто она упала на один из костылей. Она пощупала свою культю. Культя не болела. Эвелин села и дотянулась до ближайшего костыля.
Конни сначала робко подошла к ней, а потом попятилась, как будто не хотела испачкаться, и опустилась, плача, на одну из нескольких кушеток, стоящих в комнате.

- Ой, я не имела в виду... Позволь мне...
- Нет, не надо.

Эвелин, перекатившись, встала на колено и с помощью костыля поднялась.

- Можешь подать мне второй костыль?

Всё ещё всхлипывая, Конни подняла его. Его седловина была тёплой и какой-то слишком интимной при прикосновении. Она передала его Эвелин.

- Но что ты будешь делать?
- Делать?
- Я имею в виду, как ты сможешь...
- Смогу что?
- О, Эвелин! - Конни снова села и закрыла лицо руками.

Эвелин отклонилась назад, облокотившись на раковину. Её ладонь болела, когда она надавливала на неё весом тела.
Вторая половина дня продолжалась в том же духе. Она больше не падала, но удары были почти как физические. Состоявшаяся, наконец, встреча с Барраком, его выраженный шок, снисходительность и вопросы, как будто она могла бы рассказать больше, чем знала, но знала о чём? И всё время ловила его взгляд, направленный на подол её юбки там, где она прикрывала культю, которая опять начала подрагивать. Он то и дело пытался отвести свой изумлённый взгляд в сторону, как будто от чего-то неприличного. Все они обращались с ней, как с инвалидом, чересчур услужливо и неестественно. И почти как запоздалая мысль: "А ты хоть написала что-нибудь? Может быть, какие-нибудь впечатления о советской больнице?"

- Несколько черновых набросков.
- Но, Эвелин, это так замечательно, такое добросовестное отношение к делу.

Потом она сидела с Дэном и Конни в маленькой редакционной кофейне, улавливая приглушённый гул голосов, пристальные и стыдливо отводимые взгляды всех остальных. “Посмотрите на неё, это Эвелин. У тебя есть какие-нибудь догадки...?”

Может быть, ей не следовало это так воспринимать. Обиженно. В самом деле, на что она могла рассчитывать? Для них это был сюрприз. И нелепость. Но нет, она ощущала и злость тоже. Юджин не вызывал у неё такого чувства, как и многочисленные незнакомцы, с которыми она сталкивалась. И это замечание Юджина: "Уверен, что ты будешь выглядеть и чувствовать себя намного лучше, когда тебе сделают протез". К чертям собачьим! Что заставило его подумать, что она была намерена им обзавестись?

Фактически Дэн не знал, как себя вести, и его растерянность выпятила многие его старые манерности, которые в годы его юности отталкивали от него людей. Он был очень внимателен к ней и настаивал, чтобы она в этот день воздержалась от работы.
Эвелин не намеревалась браться за работу, но теперь она настаивала. Надо записать кое-что из её впечатлений от Ленинграда. Черновики были у неё в сумочке. Он спросил, почему бы ей не сделать это дома. Она восприняла это как попытку избавиться от неё.

- Почему Беатрис Унгер настаивала на том, чтобы я повидалась с Вами немедленно?
- Когда Вы с ней встречались?
- Вчера вечером. Она утверждала, что Вы хотите видеть меня немедленно, - Дэн казался по-настоящему удивлённым, - Вчера вечером?

Тут он согласился, чтобы она осталась.

- Думаю, это будет Вам на пользу.

И он распорядился, чтобы ей принесли бумагу и другие канцелярские принадлежности.

- Я сама справлюсь.
- Нет, нет. Уж это я могу за Вас сделать.

Потом другие коллеги столпились вокруг неё, сгорая от любопытства, и рассосались только после того, как кто-то более чуткий подал своего рода авторитетный сигнал. Она еле-еле удерживала руки на печатной машинке. Её глаза наполнились слезами, но она была исполнена решимости сохранять спокойствие на лице. Культя опять начала подрагивать, причём довольно интенсивно. Она прижала её так сильно к краю стола, что она вот-вот, как ей показалось, могла закровоточить. Когда она ослабляла нажим на несколько секунд, культя спазматически дёргалась, смущая и пугая её. Она не просидела за столом и двадцати минут, когда Баррак снова её вызвал.

- У меня тут в кабинете человек, который желает Вас видеть.

Почему в его кабинете? Почему не здесь, в общей комнате? Кто бы это ни был, ему было позволено войти через внутреннюю приёмную. Беатрис Унгер?

- Буду через минуту.

И невыносимое: "Не спешите, дорогая".
Она немного успокоилась и вошла в кабинет Баррака. У него сидела женщина, назвавшая себя Ливингстон, та, что без спроса зашла в то утро в её дом.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10133Unread post bordoler
02 Sep 2017, 11:06

"Мне надо куда-нибудь смыться и подумать, Юджин. Но чтобы там было, с кем поговорить". Это была Эвелин, время было пять часов вечера, и голос её звучал очень расстроенно. Я сказал, что заеду за ней, но мне придётся принять определённые меры предосторожности. Она не спросила, почему.

Дэн Баррак поступил в Стэнфорд примерно в то же время, что и я. Мог ли он меня помнить из случайных публикаций с упоминанием моего имени, появлявшихся, когда я лазал по горам с Альпийским клубом или участвовал в автогонках в клубе Ралли? Дело не в том, что это могло бы сыграть серьёзную роль, но я предпочитал избегать любого столкновения, при котором он или его друзья могли бы опознать меня. За Эвелин следили. Одним из вовлечённых в это людей была Беатрис Унгер. У неё были связи с Дэном. Я не смогу очень долго держать в тайне свою дружбу с Эвелин, но чем дольше мне это удастся, тем большую я буду иметь свободу манёвра, чтобы как можно больше выяснить, что именно происходит.

Мой “914-й” был слишком заметным, и я взял напрокат "Вегу". Когда я подъехал к дому Эвелин, было уже темно. На расстоянии в половину многосекционного дома от неё не было припарковано ни одной машины. Я подал сигнал гудком, о котором мы заранее договорились.

Эвелин вышла быстро, её алюминиевые костыли отражали свет от далёкого уличного фонаря. Пятясь, она уселась на переднее сиденье, в то время как я дотянулся до её костылей и положил их сзади. Она пересказала мне события дня, а также то, что произошло в Сан-Франциско.

- Чем закончилась встреча с Ливингстон?
- Баррак представил её как консультанта по промышленной реабилитации. Я была так расстроена, что на самом деле не слышала все детали. Что-то вроде государственного фонда помощи безработным, посылающего своего человека после инцидента типа того, который произошёл со мной.
- А как она узнала о твоём инциденте?
- Я тоже задала этот вопрос. Она сказала что-то об оплате расходов на моё пребывание в больнице, а остальное, мол, было рутинным делом. Дэн сообщил о происшествии со мной, как только об этом услышал. Это была сплошная путаница, которую я не понимала. Дэн настойчиво предлагал мне взять пару недель отпуска. На адаптацию, как он выразился. Она настаивала на том, чтобы лечь в реабилитационную клинику. Я не могла этого выдержать и ушла.
- Ты согласилась взять отпуск на какое-то время?
- Нет, но Дэн мог это понять так по тому, как я ушла. Ох, Юджин, это было ужасно. Действительно ужасно. Они заставили меня почувствовать себя инвалидом.

Я не знал, что ещё сказать, и молчал. Она тоже ничего не говорила. Я надеялся, что она не будет тяжело размышлять об этом.

- Ты когда-нибудь говорила Дэну обо мне?
- Нет.
- Иди сюда и поцелуй меня.

Она передвинулась на сиденье и поцеловала меня в щёку. Её собственные щёки были влажные.

- Хочешь платок?
- Нет, сейчас всё пройдёт.
- У тебя нужно отобрать намного больше, чем одну ногу, чтобы сделать из тебя инвалида.
- Я знаю. Со мной будет всё нормально. Куда мы едем?
- В Сан-Хосе. Я хочу, чтобы ты посмотрела некоторые фотографии, которые у меня есть.
- Звучит похотливо, - Она уже брала себя в руки.
- Хотел бы, чтобы так оно и было.

В мои студенческие годы значительная часть шоссе Эль-Камино, по которому мы ехали, была трёхполосной. Тогда оно также называлось трассой Ю-Эс 101. Большая почтовая дорога Запада. Помню, как поздним субботним вечером в аварии здесь погибли 6 человек, и я едва избежал тяжёлых последствий, распоров крыло своего "Остина" и столкнув "Плимут" в поле, на котором рос мак с люпином, а полчаса спустя мои колени дрожали, и мне нужно было принять что-нибудь очень крепкое.

Помню, как заказывал бренди порцию за порцией молодой тогда еще Эвелин и часто бегал в туалет. Покупка спиртного несовершеннолетней увеличивало степень моей вины. В то время южнее Маунтин Вью ездили немногие, и я надеялся, что наши стэнфордские и сейчас нечасто туда забираются. И ещё я надеялся, что Баррак не окажется в моём районе Сан-Хосе.
Шоссе изменилось. Основной поток теперь ехал по фривэям. Городки, насчитывавшие раньше тысяч по пять населения, разрослись до сотен тысяч. Абрикосовые рощи растворились среди ранчо и бассейнов, современных церквей и торговых центров. Иллюминация сверкала вокруг нас и мы, проехав под железнодорожной эстакадой, въехали в немногочисленные ещё уцелевшие кварталы старого Сан-Хосе.

- Может быть, я слишком осторожен, но так меньше шансов, что нас здесь опознают.
- Кто они, Юджин?
- Я знаю, кто некоторые из них, но мои шансы узнать больше исчезнут, если они меня "повяжут" и поймут, чего я хочу.
Мы сидели в рыбном ресторанчике с обитыми тёмными филёнками стенами, рыба здесь подавалась пойманная в то же утро у Сан-Франциско. Строение было старое, деревянное, без стекла и хрома, и внутри было почти всюду темно, лишь маленькие лампочки на столиках, чтобы под ними смотреть меню. Эвелин запомнят, если начать задавать людям вопросы, но меня описать будет трудно, и это было самое важное. Её резкая заметность сделает меня более анонимным.

Я держал её костыли, пока она снимала пальто. Я повесил его рядом с нашей нишей. Впервые за весь вечер мне представилась реальная возможность взглянуть на неё. Тёмно коричневое платье из простой плисовой ткани, чёрный чулок и коричневая замшевая туфелька на "каблучке принцессы".

- Прелесть, - сказал я.

Мы сделали заказ. Глубоководная треска Эвелин и морские ушки мне. Шеф-повар здесь был одним из полдюжины мастеров своего дела в Калифорнии. Еда помогла успокоить её нервы. Я подумал, что у неё, наверно, никогда не будет язвы желудка. Она скинула туфельку под столом, провела ступнёй в чулке по моей икре и усмехнулась. Я показал ей фотографии. "Вот, нарыл кое-что вчера и сегодня.
- Это Ливингстон, Унгер и Каганов, так я понимаю?"
- Юджин, как ты их достал?!
- Я прав?
- Да, но откуда ты узнал...?

Она, казалось, опять испугалась, и я подумал, уж не перестарался ли я. Мне не хотелось, чтобы она начала подозревать меня.

- Никакой особой тайны тут нет. Ты не единственная, кого я знаю из газетных сотрудников. Я говорил тебе, что помню фамилию Каганова в связи со статьёй о медицинских исследованиях. Исходя из того, что ты мне рассказала про Унгер, я порылся в архивах насчёт бывших студенческих активистов. А с твоей Ливингстон мне просто повезло. Я фактически не знал, что это она. А Унгер, как мне показалось, я узнал вчера в библиотеке Пало-Алто. До этого я видел её фото. Я решил подождать снаружи с проследить за ней.

- Который час это был, Юджин? Я видела её в Сан-Франциско в шесть.
- Это было не позднее двух или половины третьего, так что у неё потом было полно времени, чтобы доехать до Сан-Франциско. Я сидел в своей машине на другой стороне улицы напротив выхода. Библиотека находится в угловом здании. На другой стороне перпендикулярной улицы чуть наискосок я заметил высокую женщину, стоящую за припаркованной машиной, которая, куря, тоже следила за выходом из библиотеки. Я был настроен на интригу и сфотографировал её 200-миллиметровым объективом, который был у меня в машине. Теперь выясняется, что это и есть твоя Ливингстон.
- Я уверен, Эвелин, что это государственная операция, - продолжал я, - У тебя есть что-то, что они хотят заполучить. Вторая мировая война печально известна тем, что ампутанты перевозили всё, от бриллиантов до пайков заключённым концлагерей, внутри своих деревянных ног. У тебя нет деревянной ноги, но у тебя была пара изысканных костылей, которые, видимо, были кому-то нужны.
- Но почему они использовали меня?
- Надеюсь, просто потому, что ты оказалась в нужном месте в нужное время или, наоборот, в ненужном месте в ненужное время, смотря с какой точки зрения.
- Почему надеюсь?
- Потому что было бы гораздо хуже представить себе, что тебя послали туда специально для этой цели. И, - продолжал я, - хотел бы я, чтобы ты взглянула вот на эту газетку.

Я переменил тему, прежде чем она могла задать мне очевидный вопрос насчёт костылей. На телефон Эвелин установили прослушку после того, как забрали костыли. То ли она находилась под наблюдением, потому что в костылях ничего не нашли, то ли потому, что с чьей-то точки зрения они попали в руки не тех людей? Могли быть и другие причины. Я показал ей копию вечернего выпуска "Сан-Франциско Эгзаминер". Видно было, как она всё больше и больше расстраивалась по мере чтения статьи.

Некий Артур Ильман был найден мёртвым в припаркованном автомобиле на Мишн Стрит в Сан-Франциско. Были серьёзные подозрения на убийство. Артур Ильман был представителем высокого эшелона советского МВД, недавно сбежавшим в Англию. Почему вдруг он оказался мёртвым в Соединённых Штатах? Я мысленно задавал себе вопрос, почему эта история вообще попала в прессу. Публикация была явно санкционирована кем-то, стоящим очень-очень высоко.

- Я не хочу домой, Юджин. Я боюсь.
- Боязнь - это одно, за это я не могу тебя упрекать. А вот что с ней делать, с боязнью - это другой вопрос.
- Я знаю, ты хочешь, чтобы я вернулась на работу к Дэну и таким образом что-нибудь разузнала. Может быть, к понедельнику я созрею для этого. Но сейчас я боюсь. Давай уедем, Юджин, хотя бы на выходные. Дай мне время, чтобы подумать, поговорить с тобой, Юджин. Пожалуйста.

Я знал, что она вела себя неразумно. Но в то же время я понимал, что она была права.

- Разреши мне позвонить.

Я счёл неблагоразумным возвращаться домой к Эвелин или ко мне за запасом одежды. Я позвонил приятелю в Купертино. Он преподавал на моём факультете. Он был моих размеров, а его жена по размерам близка к Эвелин. Это сработало.
Я вернулся к Эвелин, и мы довершили свой десерт и кофе, хотя она и того, и другого проглотила немного.

- Прости меня, Юджин, я доставляю тебе столько хлопот.
- Не думай об этой стороне дела. Какой от меня был бы толк, если бы я не мог тебе помочь? Кроме того, я заинтригован.

Она уловила в моём голосе больше, чем должна была бы.

- Заинтригован?
- Я всегда любил тайны. Сейчас мне представился шанс раскрыть одну из них.
- Надеюсь, ты не набьёшь шишек, Юджин. Я уже набила.
- Ведь ты не думаешь, что потеряла ногу в результате заговора? Ты сам намекнул на это, Юджин. Я не знаю, чему верить, - И совершенно меняя тему, - Хочу, чтобы ты пообещал мне, что не будешь пытаться заниматься со мной любовью. И, пожалуйста, не спрашивай, почему.

Она опять была готова вот-вот разразиться слезами. Возможно, она боялась, что её ампутация меня оттолкнёт, и пыталась защитить себя. Возможно. Мои друзья собрали два небольших чемодана. Эвелин сидела в машине так, что её не было видно.

- Я выстираю потом ваши вещи.
- Не стоит беспокоиться. Желаем замечательно провести уикэнд! - Хорошие они были люди.

Вечер был чудесный, ясный и бодрящий, и как только мы выехали из светового изобилия конгломерата Купертино-Лос-Гатос-Сан-Хосе, все звёзды Вселенной смотрели на нас. Мы ехали через горы Санта-Крус, и вблизи перевала, там, где когда-то, в пору моего детства, был поворот на Хоули Сити, я съехал с основного шоссе и поехал по двухрядной дороге в объезд Санта-Круса прямо на Сокуэл. За исключением нескольких перестроек в местах схода лавин и на участке в пару миль при подъезде к Сокуэлу, эта дорога не изменилась с тех пор, когда я, будучи студентом, лихо гонял по её извилинам на своём "Остине А40". Теперь я испытаю на ней "Вегу" и Эвелин совсем не была против. Она, казалось, забылась на ветру, задувающем в её открытое окно. Участки леса из сосны и красного дерева ниже вьющейся по склону дороги. Частные боковые ответвления к курортам и нудистским колониям. Мимо Уотсонвилля, который в своё время был публичным домом и для стэнфордских студентов, и для рабочих ферм из долины Санта-Клара. Местами у земли уже сгустился туман, но дорога теперь стала прямее и шире, и больше машин на ней. Вдали показались призрачные огоньки электростанции Мосс Лэндинг, словно вытащенный на берег авианосец возвышался над солеными равнинами. Эта дорога была для меня поэзией, когда я был помоложе, да и сейчас является. Помню, катался по ней на уикэнды в Биг Сэр с новыми любовными романами и с заездами к одной замечательной семье, жившей в своё время в Пасифик Гроув. За Мосс Лэндингом воздух становится чистым и омолаживающим. Мы проехали мимо артишоковых ферм Кастровилля и дюн Форт-Орда и выехали на Полуостров, поросший соснами и монтерейскими кипарисами.

В Кармель мы приехали в полночь, сделав остановку у магазина спиртных напитков на Сисайде, одного из характерных калифорнийских магазинчиков, которые поздно вечером являются единственными открытыми торговыми точками, где можно купить парфюмерию и деликатесы. Нам нужны были зубные щётки. Мотель представлял собой комплекс из простых деревенских домиков в дубовой роще около Джуниперо Авеню. Здесь меня знали, и я позвонил им из Сан-Хосе, чтобы забронировать места. Эвелин ждала в машине, пока я регистрировался. Не думаю, что с какой-либо другой женщиной я чувствовал бы себя более ласковым "женихом", чем с Эвелин, несмотря на её просьбу оставить всё в платоническом русле. Мы всё-таки поселимся в одной комнате. Я пообещал также не смотреть, когда она будет раздеваться и переодеваться. У нас были две полуторные кровати, раздвинутые друг от друга на порядочное расстояние, так что между ними имелся широкий проход. Я первым воспользовался ванной, а когда вышел, она сидела на кровати и расчёсывала волосы. Я забрался в свою кровать и улёгся к ней спиной. Я слышал, как она поскакала в ванную, пустила в ванну воду, и уснул, прежде чем она вышла.

Когда утром я проснулся, Эвелин спала. В домиках имелась кое-какая кухонная техника, и я поехал вниз на Оушн Авеню, чтобы купить яиц, прошютто и итальянского хлеба. Затем, через несколько кварталов, фунт свежемолотого "моча-джава". Перейдя улицу, я зашёл в парфюмерную лавку за лосьоном после бритья и газетой и позвонил оттуда в агентство по прокату автомобилей.

Когда я вернулся, она уже встала и оделась. Вода для кофе кипела, апельсины, купленные мною в магазине спиртных напитков, были выжаты. Её очки служили ей прекрасным дополнением, темно-коричневые пластиковые дужки с линзами без оправы. Я поцеловал её в щёку. Мои друзья хорошо снабдили её одеждой. Она была в свитере цвета оружейного металла с высоким воротом, подпоясанном чёрным кожаным ремешком, и в серых фланелевых панталонах, правая штанина которых была аккуратно подогнута и заправлена под нижний край свитера. Мы позавтракали, она сама всё приготовила и, не пользуясь костылями, подала на стол. Затем мы оба прибрались и провели ленивый день. Съездили в Пойнт-Лобос, где она одолела скалы и узкие тропки с присущим ей от природы проворством. Мы бродили пешком по Оушн Авеню и боковым улочкам, заходя во все маленькие магазинчики. Я наблюдал, как головы поворачиваются, чтобы взглянуть на Эвелин, куда бы она ни пошла. Она принимала эти взгляды с апломбом, обычно присущим людям, привыкшим к публичному вниманию. Эвелин была не из тех, кто прячется. Я сфотографировал её у кромки воды на главном пляже. Один из снимков мне нравился больше всего: кокетливая поза на одном костыле с ладонью на подбородке.

Разговор мы начали только на следующий день. Воздух был таким прозрачным, что было почти больно смотреть на фасады магазинов и отполированные автомобили. Было воскресенье, народу на пляже в этот день полно, так что мы поехали через долину Кармель и далее вверх к родникам Тассаджара. Я остановил машину на луговом склоне и расстелил на траве одеяло. Эвелин вынесла корзину для пикника. Было тепло, и я разделся до пояса. В былые времена Эвелин сделала бы то же самое.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10215Unread post bordoler
03 Sep 2017, 09:10

9.Ленинград, Россия.
В первое своё утро в квартире Нелли Эвелин забыла, что у неё нет ноги. В полную противоположность предыдущей ночи в больнице, она крепко проспала всю ночь. Почти крепко. Ей снился сон. Она стояла на задней площадке трамвая, её правая нога ужасно болела, и это казалось ей нормальным. Если не считать того, что это не давало ей полюбоваться красивыми парками, которые они проезжали. Казалось, что боль приковала её к полу вагона. Она пыталась оторваться от него усилием воли, сосредоточившись на этом так упорно, что мир, как ей подумалось, вот-вот сойдёт с орбиты. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала головокружение и всё вокруг не превратилось в чёрное небо, полное серебряных звёзд. До тех пор, пока не ощутила, не видя глазами руку, которая отодрала её от пола и вышвырнула из трамвая. Она вылетела наружу головой вперёд, спиной к земле, но не упала, и боль последовала за ней. Тут она проснулась, и вся боль мгновенно исчезла, и она опять погрузилась в сон. В следующий раз она проснулась, когда было уже совсем светло, узнала спальню, увидела спящую Нелли, села на кровати и попробовала встать, наступая на несуществующую ногу. В результате она тяжело грохнулась на пол у кровати Нелли. Нелли сразу же вскочила.

Слава богу, ничего страшного не случилось. Они посмеялись над этим, и Нелли рассказала ей истории про других ампутанток, с которыми она работала. "А теперь помоги мне встать, и мы заправим кровати". Эвелин машинально и по-простому сказала "помоги", а не "помогите" может быть, потому что по-русски это звучит короче, а может, потому что Нелли всем своим видом располагала к приятельским, свойским, неформальным отношениям. Эвелин поднялась легко, лишь чуть-чуть опираясь локтем о подставленную ладонь наклонившейся над ней Нелли. Затем, нарочно отцепившись от её руки, она некоторое время стояла между кроватями, привыкая к наличию лишь одной опорной ножки. Пришлось немножко помахать руками в воздухе, поизгибаться телом и поёрзать стопой по ковру туда-сюда, чтобы сохранить равновесие. Нелли пыталась снова поймать её руку, но Эвелин сама допрыгала до стула у окна, на котором лежали сложенные покрывала. Взяв одно из них, она сделала три прыжка к своей кровати и встала, инстинктивно прислонившись к её деревянной боковой стороне голенью. Получив таким образом дополнительную устойчивость, она энергичным взмахом развернула над кроватью покрывало и Нелли подхватила его за углы, с другой стороны.

- Умница! Смотри, как у тебя уже здорово получается. Твоё тело само начинает адаптироваться к новому состоянию, искать устойчивое положение иными способами. Все мои подопечные часто использовали эту стойку, голенью к боковине кровати. Уверяю, очень скоро ты вообще забудешь, что когда-то ходила на двух ногах, и всё будешь делать вполне естественно на одной ножке, как будто, так и родилась, и падать не будешь, даже без костылей или другой искусственной опоры, но сейчас, пока…

Нелли недоговорила, кровать Эвелин была заправлена, и Эвелин, развернувшись и держа руки, как бегунья, согнутыми в локтях, поскакала к стулу за вторым покрывалом, но Нелли на мгновение опередила её.

- Стой, нет, это я постелю сама.

Нелли мягко, но настойчиво взяла Эвелин за запястье и слегка потянула к себе.

- Пока ты будешь только привыкать, тебе надо быть ещё очень, очень осторожной. Сядь, посиди.
Потом они мылись губкой в корыте на кухне, поливая друг друга подогретой водой из пластмассового кувшина, и Нелли пообещала взять Эвелин с собой в общественную баню. Но тут же вспомнила: "Нет, нельзя, пока твоя культя не заживёт. Спрошу у доктора Каганова".

Завтрак был следующим большим общим делом и Эвелин показалось, что с середины предыдущего дня она набрала фунтов пять веса. Экстравагантность еды превзошла саму хозяйку. После кофе Нелли сказала, что её подташнивает: "Это пройдёт после того, как я полежу несколько минут". Эвелин начала убирать со стола, вертясь на одной босой ножке и совершая отдельные короткие прыжки. Неплохая практика, попробовать и это без посторонней помощи, думала она. Но Нелли встала, чтобы помочь, и Эвелин увидела, как она побледнела при этом. Она согласилась подождать, пока Нелли не отлежится. Поначалу она ускакала в гостиную, села за рояль Нелли и пробежала пальцами правой руки вверх-вниз по клавишам. Если бы она когда-нибудь возобновила практику игры на рояле, пусть даже не очень серьёзно, то ей пришлось бы нажимать на левую педаль левой ногой, а на правую педаль, уменьшающую звук, нажимать было бы нечем. Неважно. Она всегда ненавидела использование правой педали.

- Поиграй мне, - крикнула Нелли из спальни.

Но Эвелин уже встала и взяла костыли. Это был её шанс выйти без Нелли.

- Я не играла несколько лет. Не возражаешь, если я схожу, прогуляюсь? Может, тебе что-нибудь купить?
- Ничего не надо. Сходи, прогуляйся, а потом мы приберёмся. Не ходи далеко, заблудишься.

Эвелин не беспокоилась. Со времени ухода из больницы она чувствовала, что силы к ней возвращаются с каждым часом. Она надела лёгкий открытый свитерок поверх белой блузки и вышла из квартиры через двойную дверь. Несмотря на ясный летний день, каменная лестница была темна. Лучи света, падающие через разбитые стёкла и отсутствующие рамы окна внизу на лестнице, делали темноту в местах, куда они не попадали, почти непроницаемой. В одной из таких тёмных зон в подъезде стояла пара, черты их лиц невозможно было рассмотреть. Как только Эвелин приблизилась, их и без того приглушённый разговор прекратился, и мужчина повернулся к Эвелин спиной и сделал движение, будто предлагая своей подружке сигарету.
Девушка низко наклонила голову, позволив волосам закрыть большую часть её лица. Каменные ступени были широкие и невысокие, так что Эвелин шла уверенно, чувствуя, как взгляды этой пары насквозь прожигают её спину, когда она проходила мимо них. Ясная и полная людей улица так же контрастировала с тёмным подъездом, как подъезд контрастировал с тёплой и уютной квартирой Нелли. Она повернулась и запомнила адрес здания. Оно стояло точно напротив универмага.
Прежде чем уснуть накануне вечером, она надумала связаться с американскими властями. Смысл состоял в том, чтобы сделать это без сопровождения Нелли, и сейчас у неё появился шанс. Ещё нужно было найти американское представительство. Она спросила милицйионера, где находится гостиница Европейская. Оказалось, недалеко. Налево два квартала по Невскому проспекту, затем по Бродского.

Она не спрашивала Нелли об американском консульстве. В целом будет лучше говорить Нелли как можно меньше и знать о ней как можно меньше. Нелли ей нравилась. Она предпочитала не разрушать свои иллюзии насчёт неё. Она повернула на людную улицу Желябова. В обтягивающем нейлоновом свитере было жарковато, но он всё же служил прокладкой, смягчая, пусть даже слегка, давление упоров костылей на её рёбра.

Она свернула налево по проспекту. Только сейчас, в этот момент, она впервые почувствовала себя на костылях естественно. Ученичество закончилось. Не было никакой неуклюжести. Она больше не ощущала себя инвалидом. Она больше не следила за каждым своим шагом. Она могла смотреть в витрины магазинов и на лица людей. Кое-кто, замечала она, оборачивался. Но большинство нет. Они привыкли к тысячам ампутантов, оставшимся с войны.

Она остановилась, чтобы взглянуть на церковь, частично закрываемую фасадами старинных административных зданий. Бывшая лютеранская церковь Петра и Павла. Она всматривалась в собор Казанской Божьей Матери, его полукруглую колоннаду, скорее романскую, чем русскую. Сюда надо будет вернуться, изучить подробнее.

Она прошла мимо Дома Книги и пересекла канал Грибоедова, когда солнце вышло из-за пелены облаков и ярко высветило купола Собора Спаса на Крови, которые дрожащими синими пятнами отражались в водах канала. Она задавалась вопросом, не преследовала ли её та пара, стоявшая в подъезде Нелли, и если да, то, понятно, у неё не было способа их распознать. Она шагала на костылях ритмично и так быстро, как это позволяла плотная толпа. Вниз по улице Бродского и в гостиницу Европейская. Тот же холл, который она пересекала вместе с Беатрис Унгер. Ей не пришлось ничего спрашивать. Налево от холла находилась стойка Интуриста из стекла и красного дерева. Она обратилась к девушкам, обслуживающим туристов.

- Есть ли в Ленинграде американское консульство?
- Есть. В гостинице Астория.
- И только там?
- Да. Идите в офис Интуриста, в гостинице Астория.

Они были бесцеремонны и нетерпеливы, имея, впрочем, на это полное право; ибо десятки туристов давились и пытались все одновременно удостоиться внимания, решить валютные проблемы, достать билеты в театр, заказать туры, стирку белья, высказать жалобы, подтвердить бронь авиабилетов, не осмотревшись вокруг, и не ища в холле конкретные окошки в соответствии со своими вопросами.

Консульство США в Ленинграде всё-таки было открыто. Она помнила, как в Сан-Франциско читала о группах давления, пытавшихся воспрепятствовать открытию там советского консульства, об отказах владельцев продавать землю русским, пикетах и дюжине других технических трудностей. Она поехала в Асторию на такси, запоминая по пути вехи, так чтобы потом найти дорогу назад в случае, если решит пройтись пешком. Вспомнят ли они её в Астории? Эта мысль мелькнула и прошла. Никто не вспомнит. Она прошла прямо к столику Интуриста, в дальнем правом углу холла.

Она опять спросила, есть ли тут американское консульство, и ей сказали просто: “Номер 201”. Они не потрудились даже взглянуть на неё. Она поехала на старинном деревянном лифте, который поднимался внутри великолепной спиральной лестницы. У двери 201-го номера она немножко поколебалась.

Холл второго этажа имел форму жирной латинской буквы L, во внутреннем углу которой располагалась шахта старинного лифта. С красным ковром на полу, рыже-золотой мебелью в стиле той эпохи и светло зелёными колоннами холл был удивительно воздушным, окна освещали мраморные ступени лестницы, а цветы в горшках освежали воздух. Дверь в номер 201 находилась в углу напротив лифта и лестницы. Слева от этой двери стоял столик круглосуточной дежурной по этажу, отвечающей за ключи от номеров, устранение мелких неполадок и службу горничных. Сектор обзора от него охватывал старый лифт и спиральную лестницу, а также два маленьких лифта с автоматическими дверями в правом крыле буквы L.

- Кто Вам нужен? - спросила женщина за столиком. В её голосе не чувствовалось теплоты. Она выглядела так, как американцы могли бы себе представить женщину-комиссара.
- Американское консульство здесь находится? - Эвелин моментально потеряла уверенность в себе.

Но, к её удивлению, женщина смягчилась.

- Консул у себя. Стучите громче, он ответит.

Эвелин постучала и подождала. Никто не ответил.

- Продолжайте стучать, он ответит, - настаивала женщина.

И, в подтверждение её слов, дверь открылась. Он стоял в проходе, с него капала вода. Подстриженные седые усы, типичный американский работник загранслужбы. Эвелин удивилась, но мозг её соображал быстро, и она поняла ситуацию. Это был сам консул. Не секретарь и не рядовой служащий. Официального консульства не было. Его открытие ещё только предполагалось. Она заговорила, как будто ничего не поняла. Она не могла изменить свой подход.

- Это американское консульство?
- Консульства не существует. Я назначенный консул, но ещё не вступивший в должность.

Она выдернула его из душа. Вокруг его босых ног образовывались маленькие лужицы. На нём был бежевый махровый халат.

- А здесь разве не офис? Я имею в виду, я намеревалась поговорить с простым сотрудником.

Он, как показалось, взволновался.

- Кто Вы? Кто Вас сюда направил? В его голосе также звучала угроза.
- Офис Интуриста. Но я предполагала, что у Вас здесь офис. Я не хотела Вам мешать.

Теперь уже заволновалась Эвелин, не зная, что дальше говорить.

- Не важно. Что Вы хотели?
- Я здесь попала в аварию.

Казалось, он не соотнёс это с её костылями. Он смотрел ей только в глаза и больше ни на что.

- Советы хорошо поднаторели в таких вещах. Вы разговаривали с ними?
- Нет, я...
- Я, в самом деле, не могу принять Вас прямо сейчас. Если случай чрезвычайный, Вы можете позвонить в посольство в Москве.
- Нет. - Она была в замешательстве, - Я сама займусь этим. Извините за беспокойство.

Она развернулась и направилась к лестнице. Но вместо того, чтобы спускаться вниз, она пошла наверх. Холл третьего этажа был почти идентичен тому, который она только что покинула. Те же цвета, такая же мебель, такой же столик дежурной, но за этим никто не сидел. Она взглянула вдоль коридора в направлении номера, который у неё был, когда она только что прибыла в Ленинград. У неё возникло желание пройти туда и посмотреть на него. Но если представить себе, что дежурная по третьему этажу вернётся и спросит, что ей здесь нужно? Что она скажет? Она прошагала через холл к двум маленьким лифтам. Она ходила по этим коридорам ещё совсем недавно. В последний раз, когда она нажимала эту кнопку вызова лифта, у неё было две ноги. Это было какое-то отстранённое наблюдение. Она его ещё не чувствовала. Она перенесла тяжесть тела на руки, согнула ногу в колене, затем распрямила и посмотрела вниз на свою стопу в чулке, взятом из последней имеющейся у неё пары. Лифт приехал и прервал её мысли.

Он был пуст. Она с облегчением вошла в тесную кабинку и внезапно вспомнив, что она так и не побывала в магазине “Берёзка”, который они тут рекламировали, нажала кнопку бельэтажа. Магазинчик в Астории был маленький, в нём был выставлен лишь небольшой выбор грампластинок, янтарных украшений, книг с репродукциями картин и резных деревянных изделий. Она не намеревалась что-либо покупать, не зная, прежде всего, как она донесёт вещи до дома Нелли. Она взглянула и услышала слова, которые с тех пор в той или иной форме будут звучать у неё в ушах всю оставшуюся жизнь. Туристы, оказавшиеся американцами, пытались разговаривать между собой шёпотом, который всё-таки был недостаточно тихим.

- Думаешь, она вот так и путешествует?
- Но сколько храбрости в ней, чтобы ездить по свету!
- Возможно, русская и совсем не туристка.
- Наверно, потеряла ногу в блокаду, ещё маленькой девочкой.

Эвелин была не против такой легенды. Было приятно узнать, что правда им не известна. Блокада? Если бы так, то ей должно было бы быть на двадцать лет больше. Она спустилась по спиральной лестнице и, выйдя из парадного гостиницы, направилась в сторону парка напротив Исаакия. Её соблазняло зайти в собор. Ей казалось, что она может ходить и ходить весь день, не уставая. Руки и нога были полны сил. Бинты на культе больше не раздражали.

Тем не менее, она знала, что не стоит переутомлять ногу. Она помнила, как почти потеряла сознание, когда попыталась встать в больнице слишком скоро. Если она сейчас будет чрезмерно стараться, вне зависимости от того, как она чувствует себя в данный момент, то впоследствии она может об этом пожалеть. А ей не хотелось портить следующую пару недель, в течение которых она хотела посмотреть в Ленинграде как можно больше. Лучше умерить свою прыть и сейчас вернуться к Нелли, посмотреть, как она, и не давать ей повода для беспокойства. Её мысли были прерваны молодым человеком в сером шерстяном летнем костюме.

- Я из офиса консула. Он просил передать Вам свои извинения за грубый тон, в котором он с Вами сегодня обошёлся.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

«НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10218Unread post bordoler
03 Sep 2017, 09:31

Она снова находилась на третьем этаже гостиницы "Астория", не доходя всего две двери до комнаты, в которой недавно останавливалась. Забавно, что у неё сегодня возникло желание сюда подняться. Как будто она настроилась на астральную волну этого мужчины.

Он извинился за поведение консула и представился как Морли О'Коннел. Он был низкого роста, коренастый и очень серьёзный; за исключением своего размера, слишком уж маленького, он выглядел как стереотипный агент ФБР. Он настоял, чтобы она вошла в помещение, которое он назвал "своим краем консульства", так чтобы он смог хотя бы частично компенсировать недостаток вежливости консула.

Он надеялся, что она поймёт поведение консула. Во-первых, она застала его в неудачный момент. Он не ожидал, что кто-либо, кроме членов его официальной "семьи" будет продолжать стучать в дверь так настойчиво. Кроме того, консульский договор ещё не был подписан двумя странами, её испугало бы знание всех технических, не говоря уже о политических, деталей, которые нужно было проработать в таком деле, как это. Поэтому у него не было персонала и обустроенного офиса для приёма посетителей, и просителей. В то же время он не мог позволить русским, пристально наблюдавшим за всеми, кто к нему приходит и от него уходит, думать, что он ведёт официальные дела до получения верительных грамот. Тем не менее, дела нужно было вести.

- Я, Морли О'Коннел, нахожусь здесь официально в составе торгового представительства и поэтому могу принимать кого угодно.
- Но вы не входите в штат сотрудников консульства? - вставила Эвелин.
- О, да, неофициально. Но это всё юридические тонкости, которые никого не обманывают и не предназначены для этого. Это всё часть очень замысловатой и хорошо известной дипломатической процедуры, общей для всех стран.
Он спросил Эвелин, что у неё за проблема. Его номер был аналогичен тому, который был в этой гостинице у неё. Высокий секретер в дальнем углу, обитая зелёным сукном старинная мебель, будуар с кроватью, отгороженный занавесом. Она сидела на кушетке, левая рука на костылях, которые она облокотила на кушетку рядом с собой. Он сидел на стуле рядом с секретером.
Принесли кофе и пирожные, то же самое, что ей подавала Унгер. Она откусила от шоколадного пирожного с некоторым предвкушением удовольствия, несмотря на плотный завтрак, который она съела у Нелли.

Нелли, наверно, сейчас беспокоится. Что она предпримет в связи с её отсутствием? Кому будет звонить? Может быть, она чувствовала себя слабо и уснула. Может быть, ей, Эвелин, всё-таки следовало бы сказать Нелли, куда она собиралась пойти. Несмотря на логику своих опасений, Эвелин не беспокоилась насчёт Нелли. А вот О'Коннел вызывал беспокойство. Он казался частью проблемы, а не частью решения. И всё-таки она пошла с ним на разговор. В этом состоял её план; альтернативы она не видела: если она будет вести себя иначе, то может попасть в беду. Если он часть проблемы, то она не расскажет ему ничего нового. Молодой человек был терпелив, и Эвелин прошлась по всем пунктам, начиная с пропажи чемодана.

- Даже если это сделало ФБР или ЦРУ, - ответил он, - нам не позволят узнать об этом.

Она рассказала ему о встречах с Виталием Вичаускасом, о первом ДТП - "почти репетиции", как выразилась она, затем о встрече с инспектором или как он там назывался - Артуром Ильманом. Морли О'Коннел поднял левую руку, закончил проглатывание эклера, вытер салфеткой пальцы правой руки и отпил из чашки кофе.

- Я бы хотел сделать несколько записей. Не возражаете?

Он открыл секретер и крышку, которая служила письменным столом. Эвелин вдруг почувствовала горечь и сарказм. Она не могла мысленно отделить его от Беатрис Унгер.

- А это не лишнее? Разве всё не записывается на магнитофон?
- Вы имеете право так думать, - сказал О'Коннел не без насмешки, - и, очевидно, моё открывание крышки секретера включает запись.
- Вам не следовало бы делать это столь очевидно.
- Я бы мог записать вас на плёнку на скамейке в парке.
- Может быть, вы забыли его взять с собой, когда выбежали за мной. Мы там не сказали ничего существенного.
- Может быть. Никто вас здесь не держит. Уходите, если мы Вам не нравимся. Мы не просим вас делать нам одолжение.

Даже голос его звучал, как у Унгер.

- Хочу сказать вам, что я не могу терпеть, как Госдепартамент суёт нос в чужие дела, и ваши консульские игры, то, как вы используете людей, то, как следите за мной, как проверили мой багаж.
- А ведь возможно, что это были не мы, но если и мы, то это удовольствие позволяют себе все страны. Зачем валить всё на Соединённые Штаты?
- Потому что это та страна, авторитет которой этим подрывается, - Ею снова овладело любопытство. - Эта моя страна, и она заявляет, что я, как гражданка, вправе иметь и выражать своё мнение, что я и делаю. В других странах существует древние этнические привязки к земле. Италия, Ирландия, Россия. В Соединённых же Штатах нет ничего, кроме идеала, а идеал этот изрядно подпортился.
- Вы остаётесь или уходите? - О'Коннелл сохранял терпение, но в его голосе добавилась нотка жёсткости.
- Я не прошу вас делать мне одолжение. Я просто рассказываю вам, что происходит, и что меня просили делать. Я хочу знать, окажусь ли я в затруднительном положении, если это сделаю, или же окажусь в затруднительном положении, если не сделаю этого. Я хочу знать, какую позицию занимаете вы. Так что я чертовски надеюсь, что этот наш разговор записывается.
- Продолжайте.

Она продолжала. Она рассказала ему о происшествии, стоившей ей ноги, о своём выздоровлении и о докторе Юлии Каганове. Помощник консула по-прежнему сидел у секретера, время от времени делая короткие записи в блокноте и издавая очень тихие мурлыкающие звуки. Казалось, ему совсем не интересно. Она сказала ему о Беатрис Унгер.

- Я хочу знать, является ли она сотрудницей американской разведки, и законно ли то, что она просит меня сделать. Она попросила меня передать кое-какую информацию. И намекнула, что сослужу плохую службу своей стране, если не сделаю этого. И ещё она намекнула, что определённые советские должностные лица, начиная от доктора Каганова и кончая Артуром Ильманом, являются частью её операции, в чём бы она ни состояла. Тем временем советская милиция ждёт от меня отчёт о моём происшествии. Хотела бы знать, что мне можно им рассказать.
- А почему это вас беспокоит?
- Может быть, они видели меня с Беатрис Унгер, и будут ждать, чтобы посмотреть, расскажу ли я им о ней.
- Почему вы считаете, что совершите что-то противозаконное, если не сделаете этого, даже если бы всё то, что вы воображаете себе, являлось правдой, что они знают о мисс Унгер и о том, что вы с ней общались?
- Не знаю. Этот ответ я и хочу получить от вас.
- Хотите ещё кофе?
- Нет... Ну ладно, давайте. Ещё чашечку.

О'Коннел встал и налил ей ещё кофе из кофейника.

- Всё, что Вы говорите, звучит, как... - он сделал паузу, - предположение. Могу вам лишь посоветовать говорить правду, отвечая на любые вопросы, которые они будут вам задавать.
- Значит, нет никаких официальных возражений, если я буду говорить о Беатрис Унгер?
- Если они спросят что-нибудь о ней.
- А если нет?
- Почему у вас такое желание добровольно сообщать какую-либо информацию?
- Потому что... Я уже сказала вам. Они могут знать о Беатрис Унгер и проверяют меня. Я не желаю быть задержанной здесь на месяцы. Они могут также проверять и по вам. Они ведь будут знать, что я заходила к консулу.
- Вы всё ещё допускаете, что я являюсь звеном некой секретной операции.
- Я просто не желаю попадать в любые рода неприятности с советскими властями, и я не хочу пападать в любые рода неприятности с американскими властями. Кажется, я нахожусь на грани чего-то нездорового. Я не знаю, что это такое. И я не хочу знать, что это такое. Я не хочу иметь к этому никакого отношения.

Молодой помощник консула сидел очень тихо, держа чашку с кофе на полпути ко рту.

- Я всё ещё не понимаю, что именно вы просите меня сделать для вас.

"Забудь это! Забудь, что ты вообще была здесь. Надеюсь, я не очень помешала твоей утренней медитации или чем ты там занимаешься по утрам". Эвелин встала.

Молодой консульский служащий (или торговый представитель) улыбнулся с лёгкой ухмылкой. Что с ним случилось? Он начал разговор, жадно ловя каждое её слово. Открыл секретер, чтобы делать записи. И вдруг... Но в этом она сама была виновата. Она его затравила. Или невольно прореагировала на что-то фальшивое в нём?

Его комната прослушивается? Что подумают русские об их разговоре? Ах, вот в чём дело! Он не мог отвечать на вопросы о Беатрис Унгер, если его комната нашпигована русскими "жучками". А может, это всё только её воображение? Но Беатрис Унгер ведь не была воображением. Чего же хотела Беатрис? Вовсе не факт, что это был шпионаж. Американцы с их остросюжетными романами, фильмами и падкой на сенсации прессой стали, возможно, слишком бдительными в отношении шпионов.
У Унгер, возможно, были просто журналистские мотивы. Недовольные системой советские интеллектуалы и группы социальных меньшинств были горячими темами в американской прессе. Это ведь она, Эвелин, обвинила Унгер в принадлежности к Организации. Просто Унгер не отрицала это.

- Позвольте мне открыть Вам дверь.

О'Коннел поднялся вслед за Эвелин.

- Надеюсь, у Вас будет хороший день, мисс Томасон.

И он закрыл дверь за ней почти в то же мгновение, когда она перешагнула порог комнаты. Ну, вот, наконец-то. Она стояла неподвижно в пустом холле и старалась вспомнить каждое слово из тех, которыми она обменялась с Морли О'Коннелом. Она ведь не называла ему и консулу тоже своё имя и фамилию! Умышленно не называла. Значит, это был его способ дать ей понять, что она была права насчёт его разведывательной функции. Это был сигнал. Сигнал к чему? Просто быть начеку, подумала она. Было бы лучше пока не ходить в милицию. Завтра утром она могла бы снова сходить в тот маленький парк. Может быть, он снова подловит её там. Или, если он знает её имя, он может также знать, где она живёт, и выйти на неё там. В последнем случае, какова роль во всём этом Нелли? Но опять-таки: ей не хотелось верить, что Нелли была так или иначе замешана.

Она не могла просто так стоять. Она двинулась к лифту. В любом случае она была не самая незаметная личность в городе, и если О'Коннел захочет связаться с ней, он найдёт способ, так что сейчас ей нужно просто отдохнуть и поскольку она чувствовала себя вполне в силах, посмотреть Ленинград. Может быть, у неё даже. Она взяла такси, чтобы вернуться в квартиру Нелли. В тёмном подъезде никого не было. Она поднялась по лестнице. Нелли не отвечала. Она снова и снова дёргала за латунную поворотную рукоятку старинного звонка. Звонок жужжал долго и громко. Восемь или десять раз. Никто не отвечал.
Она не просила у Нелли ключ. У неё даже мысли не возникло, что Нелли может не быть дома, когда она вернётся. Зачем Нелли уходить? Даже если она почувствовала себя лучше, она должна была ожидать скорого возвращения Эвелин. Несколько вариантов промелькнули у неё в голове. Возможно, Нелли ушла в аптеку за лекарством или в магазин за продуктами. Но опять-таки: разве она пошла бы, зная, что Эвелин вернётся с минуты на минуту? Допустим, она серьёзно заболела. Ну, скажем, пищевое отравление. А может, она лежит там без сознания? Эвелин стало не по себе. Она не должна была оставлять Нелли одну. Она снова позвонила в звонок. Звонок располагался за первой входной дверью, а не за второй. Если Нелли спит, она может его не услышать. Эвелин подумала: а сама она может расслышать какие-либо звуки из квартиры через две двери, разделённые трёхфутовым тамбуром? Она сделала шаг назад и замерла. На какое-то мгновение ей показалось, что она слышит внутри голоса. Она шагнула вперёд и опять прислушалась. Тишина. Тогда она развернулась и начала спускаться вниз по лестнице. И тут до неё снова донесся приглушённый, но на этот раз безошибочно женский голос, будто разгневанный.
Она стояла неподвижно, не оборачиваясь из-за боязни потерять равновесие. Левой рукой, ухватившись за перила, медленно повернулась на месте, пока не смогла взяться за них правой рукой, затем перенесла левый костыль на другую сторону и взяла под мышку. Только после этого она взглянула вверх. Но, пока она поворачивалась, у неё создалось впечатление, что она слышит звуки шагов в квартире.

Медленно она вновь поднялась по ступенькам. Они были каменные и не скрипели под её ногой или костылями. Она постояла у двери, прислушиваясь. Осторожно попробовала ручку двери. Дверь открылась, не была заперта. Почему она не попробовала это сделать раньше? Не важно, дверь была открыта. Звук голосов резко усилился. Ошибки не могло быть. Она пробралась в тамбур и там, на одном квадратном ярде площади, аккуратно закрыла дверь позади себя и своих костылей. Ей понадобилось некоторое время, чтобы различить голоса, но как только она смогла это сделать, ей стали понятны и слова.

- Она ушла, говорю тебе. Спустилась на пол пролёта лестницы.
- И что, ты полагаешь, она сейчас будет делать? - Этот голос был глубокий, мужской и казался ей знакомым.
- Вероятно, сядет на скамейку в парке и будет меня ждать. Что ещё она может сделать? Ей больше некуда идти.
- Что ещё она может сделать! Она уже делает это целых два часа.
- Но что ты хочешь, чтобы я сделала? Она взрослая женщина и не заключённая в тюрьме. Кроме того, она американка. А они, ты сам мне рассказывал, привыкли приходить и уходить, когда им захочется.

Голоса стали тише. Вероятно, они удалились в спальню. Эвелин напряглась, чтобы услышать. Взяв оба костыля в правую руку, она прислонилась ухом к внутренней двери. Они продолжали спорить о ней. Эвелин сосредоточилась на голосе мужчины. И поняла. Доктор Каганов! И манера, в которой они спорили. Незнакомые люди так не спорят. Они знали друг друга. Возможно, даже очень близко.

Так что же ей теперь делать? Войти и ошеломить их? Её самовольная попытка открыть двери будет полностью оправдана после стольких безответных звонков. Ведь она оставила Нелли больной и, конечно, будет беспокоиться за неё. Или ей стоит выйти из здания и подождать на скамейке в парке? Она могла бы заметить доктора Каганова, когда он будет выходить. Что он ей скажет? Возможно, что он приходил её проверить. Но тогда почему они не отвечали на звонки, когда она звонила? Потому что не слышали? Смешно.

Их голоса опять стали громче. Она слушала. Её культя задёргалась. Без боли, но впервые в этот день. Без ножки она не могла переносить вес тела с одной ноги на другую. Ножка начала побаливать. Но голоса держали её на приколе. Оба костыля были в её правой руке. Она попробовала облокотиться на них и сместить своё положение. Мягко, не отрывая уха от двери.

- Но зачем втягивать её? - Голоса опять стали громкими, и она слышала шаги Нелли и Каганова.
- Она уже втянута, - сказал Каганов, - Она была втянута ещё до того, как покинула Соединённые Штаты. То, что она об этом не знает, не имеет значения. Она по-прежнему в деле. Я дам тебе знать, когда мы соберёмся. Сделаем из этого праздник. Детали я сообщу тебе позже. А сейчас я возьму свой портфель.

Голоса удалились, и через несколько секунд Эвелин услышала, как они выходили из кухни.
Она приняла решение, так как у неё не было выбора. Она не могла сделать это внизу в подъезде, не будучи настигнутой доктором Кагановым. Она вставила костыли под мышки, сделала паузу на несколько секунд и попробовала ручку внутренней двери. Она тоже не была заперта. Эвелин вошла в квартиру. Каганов надевал свой пиджак. За долю секунды он восстановил то самообладание, которое на мгновение потерял, когда Эвелин вошла.

- Я зашёл, чтобы повидать Вас, а получилось так, что вместо этого занимался Вашей замечательной хозяйкой. Сейчас она в полном порядке. Просто лёгкое недомогание.

Она заметила, что утренняя посуда была вымыта и убрана. Нелли встретила её у входа в гостиную, явно расстроенная, но пытающаяся скрыть свои чувства.

- Ты где была? Я волновалась. Ну ничего, потом расскажешь. Доктор Каганов хочет тебя осмотретью. И она посмотрела мимо Эвелин на доктора.
- Располагайтесь в спальне, в гостиной. У меня есть работа на кухне, - Её волосы были слегка растрёпаны, и Эвелин заметила, что глаза у неё влажные.

Она не могла видеть взгляд Каганова в ответ Нелли, но, во всяком случае, Нелли почти-что убежала в кухню.

- Естественно, теперь я не могу уделить вам много времени. Вы должны были быть здесь. У меня есть ещё другие встречи.
Каганов действовал быстро, но это была быстрота опытного профессионала. Он взял у неё костыли, и она стоя стянула с себя платье.
- Баланс у вас хороший. У природы есть способы компенсации различных физиологических изменений.
Эвелин ничего не сказала, и он снял с неё бинты. Она стояла в лифчике и трусиках, держась за спинку стула, а он сидел на другом стуле.
- Разрезы закрылись.

Он заставил её оттянуть культю вперёд, назад, в стороны.

- Где-нибудь болит?
- Не то чтобы болит, но такое ощущение, что, если бы я попыталась подвигать ею на полдюйма больше, появилась бы сильная боль.

Он попросил её допрыгать до рояля в гостиной и обратно, а также ощупал её оставшуюся лодыжку и колено.

- Ты всё делаешь правильно. Не вижу никаких признаков растяжения.

Он также настаивал, чтобы она бинтовала культю эластичным бинтом, чтобы уменьшить отёчность. Он попросил её пройтись туда-сюда по гостиной на костылях. Нелли вернулась из кухни и смотрела, но ничего не сказала. Каганов перенастроил костыли и попросил Эвелин попробовать снова.

- Так удобно?
- Не очень, но и не слишком плохо.
- Пусть будут в этом положении. Через два дня вы к ним привыкните. Так лучше для вас.

Он что-то быстро записал в свою карманную записную книжку.

- Сейчас я должен идти. Зайду к вам опять через несколько дней. Выздоровление зависит полностью от Вас. Нелли спрашивала меня насчёт купания. Это можно. Идите с ней в баню. Или идите на реку, если захотите.
- Какая шизофренично-профессиональная манера врачей! Даже у него.

Голос Нелли звучал более чем язвительно после того, как он ушёл. Прежде чем Эвелин успела спросить, что она имела в виду, Нелли сменила тему.

- Чаю?
- Согласна. Как ты себя чувствуешь?
- Просто короткий приступ несварения. Уже всё прошло.

Она включила электрический самовар и достала русскую чайную колбасу, хлеб и повидло из чёрной смородины.
Эвелин не давала покоя мысль, о чём именно Нелли и Каганов спорили. Почему она была для них предметом спора? Нелли хранила молчание и была совсем не похожа на саму себя вчерашнюю, искромётную молодую женщину. Эвелин попробовала вернуться к её замечанию по поводу докторов-шизофреников.

- Ты о чём-то спорила, когда я вошла.

Нелли несколько секунд сидела молча, уставившись на Эвелин.

- Нет, не спорила, просто сердилась. Не на доктора. Мой хоровой директор звонил мне. Мой отпуск откладывается на неделю. Сегодня вечером мне идти на репетицию. Ненадолго, но всё же придётся оставить тебя. А завтра с утра ещё одна репетиция. Я этого не ожидала. Я думала, отпуск у меня уже начался. Ты, возможно, слышала, как я кричала в телефон. Доктор просто приходил посмотреть на тебя. Но скажи мне, почему тебя не было так долго?

“Она лжёт”, - подумала Эвелин, - “так что и я солгу”.

- Погода прекрасная. Я пошла к Исакиевскому собору, посидела в парке, отдохнула и вернулась назад. Я особо не следила за временем.
- Твои чемоданы прибыли из больницы, - сказала Нелли, - Они в шкафу в спальне.
Вдвоём они убрали со стола, после чего Нелли прошла в спальню и переоделась.
- Я вернусь позднее. На этот раз я оставляю тебе ключ. Он от наружной двери. Внутреннюю дверь оставляй незапертой.

Эвелин сидела в гостиной на кушетке, густо-красной, необычно длинной, стоящей вдоль широкой стены комнаты; параллельно кушетке стоял почти такой же длины кофейный столик из пластика, имитирующего вулканическое стекло. Она пристально, под неудобным углом зрения смотрела на абстрактную картину, висящую на той же стене ближе к дальнему окну. Циркообразные неровные полоски красок пульсировали и вытягивались, напоминая, может быть, о танцующих людях, а, может, о чём-то ином.
На протяжении многих поколений американцы имели представления о России, которые, к лучшему ли, к худшему ли, всегда отличались от реальности отнюдь не в лучшую сторону. И вот она находилась, если не учитывать отсутствие горячей воды, в жилище, которое запросто могло бы быть квартирой в Сан-Франциско, или Чикаго, или Нью-Йорке в одном из старых зданий, причём по уровню выше среднего. И даже горячую воду сюда скоро проведут.

Довольно-таки причудливая абстрактная картина. Красивых форм консервативно-современная мебель. Всё это не должно было бы существовать в России. Однако всё вокруг неё здесь вполне нормальное и привычное. Только сама она больше не была “нормальной”. Она была изменена, физически модифицирована. Находясь в чужой стране, она попала во что-то коварное, угрожающее, и это отнюдь не могло её вдохновлять. Её задание, её работа, её планы, вся её жизнь были разом перевёрнуты вверх дном. Она целиком осознала это в то утро, когда виделась с консулом и Морли О'Коннелом. Но сейчас, в данный момент, она всё-таки чувствовала себя спокойно и уютно. Она скинула с ноги туфлю концом костыля, водрузила ногу на кофейный столик и провела правой рукой по внутренней стороне бедра.

Вторжение в её эйфорию. А не такая уж и противная эта фантомная нога, она просто иная по своей сути. Там, где должно быть колено, Эвелин ощущала стопу. Так явственно, что могла шевелить фантомными пальцами. Глаза говорили ей, что она не права. Короткое платье ниспадало через культю, которая стала ещё короче. И всё-таки она могла шевелить теми пальцами. Она могла ужиться с этой призрачной ногой, если это нужно было, пока эта нога не касалась земли. Но она знала, что всё это временно, что это ощущение исчезнет. Она прошла в спальню и занялась своими вещами.

Они заменили её собственный холщовый чемодан двумя пластиковыми меньшего размера, которые имели хорошо укреплённую конструкцию и хорошую внутреннюю обивку. Она вытряхнула содержимое из обоих чемоданов на кровать и начала сортировать вещи.

Они ничего не взяли, так почему же её обыскивали? Из-за её связей с Барраком или с Унгер? Рутинный обыск? ФБР и МВД объединили усилия и позвонили своему человеку в Копенгаген: “обыщи её ради обоих ведомств и вышли отчёт в оба адреса”.
Ей нужны были чулки. Почему бы не купить их сейчас? Она не закончила сортировку вещей. Убедившись, что у неё есть ключ от квартиры, она намотала ремешок своей сумочки на рукоятку костыля и почти выскочила из квартиры с приподнятым настроением. Фантомная нога была напрочь забыта. Она не могла сидеть и размышлять, когда можно было действовать, а поход в магазин тоже был действием.

Она ненадолго остановилась на обсаженной деревьями прогулочной аллее в середине улицы, прежде чем продолжить путь на другую её сторону. Молодой блондин в белой рубашке и чёрных брюках отделился от боковой стороны дома Нелли и незаметно двинулся за ней. Одновременно ещё один мужчина в такой же одежде, сидевший на одной из парковых скамеек, перешёл к дому Нелли и занял место первого.

Ленинградский Дом Торговли, один из филиалов Универмага, ничем особым не был примечателен. Он вполне отвечал избитым западным эпитетам "серый" и "унылый". Правда, не более чем "Клинс" в Манхэттэне, но с меньшим выбором товаров при почти таком же количестве народа. Магазин располагался в середине сплошного ряда домов и имел два много дверных входа с двух сторон по своей ширине. Сразу при входе с южной стороны находились прилавки женских туалетных принадлежностей и чулочно-носочных изделий. Парфюмерно-косметические товары были столь же “разнообразны”, как и в американских магазинах распродажи, с таким же количеством женщин, делающих покупки и спорящих о ценах и качестве. Над чулочно-носочным прилавком располагался скудный ряд выставленных образцов женских колготок, натянутых на перевёрнутые манекенные ноги. Для Эвелин это была бы напрасная трата денег. Как назло, в двух случившихся с ней происшествиях её единственной потерей, кроме ноги, были две пары колготок. Теперь ей нужны были чулки и соответствующей длины подвязки в случае, если собственная длина чулок будет иная. Она поинтересовалась русской системой мер.

Чулки на прилавке были двух основных сортов: долговечные, но грубоватые, отечественные, всего за 90 копеек за пару, и более нарядные, тонкие из Германии и Швеции по цене в два-три раза выше. Она вернулась к прилавку туалетных принадлежностей, любопытствуя насчёт парфюмерии.

- Можно попробовать?
- Пожалуйста, - Девушка за прилавком кивнула на ряд образцов флаконов-распылителей.

Эвелин, должно быть, действовала чуточку неуклюже, пытаясь освободить свою правую руку от сумочки и рукоятки костыля, и девушка это заметила.

- Какой бы вы хотели? Давайте я вам побрызгаю. Протяните сюда другую руку.

- Да любой... Меня все интересуют.
- Вы новичок на костылях, да?

Эвелин почувствовала всплеск негодования и продолжала пристально рассматривать флаконы со спрэями, жёстко держа вытянутую вперёд руку ладонью вниз. Девушка побрызгала на тыльную сторону ладони. Эвелин подняла глаза только когда поднесла руку к лицу, и тут увидела, что левый рукав у смеющейся молодой девушки аккуратно подогнут и приколот к боку её блузки у полной груди.

- Иногда, особенно по утрам, когда я одеваюсь, я думаю, что с удовольствием обменяла бы ногу на руку, но потом перестаю так думать, ведь никто не желает меняться на чью-то инвалидность, мы привыкаем к своей собственной. Смотри, как я бы попробовала.

Она брызнула туалетной водой на плечо своей отсутствующей руки, подняла его и понюхала.

- Вы туристка, да?
- Да.
- Один из них... вон там, только не оборачивайтесь, следует за вами, Вы знаете? - Она сделала акцент на слове "них", - Может быть, не знаете. Но время от времени вы будете их встречать. Они липнут, как пиявки, так что думаю, вам было бы полезно иметь это в виду.
- Кто это? - Спросила Эвелин, несколько сбитая с толку.

Глаза девушки продолжали моргать.

- Он сзади Вас, стоит в дверях. Только не оборачивайтесь. Он не очень высокий, в белой рубашке с короткими рукавами и чёрных брюках. Без пиджака и галстука. Вы что, о них не знаете?
- Нет, я не знаю, о чём Вы говорите.

Что она имела в виду: МВД, КГБ, полицию? Но её манера разговора опровергала такие догадки. Она заметила женщину, которая вежливо, но нетерпеливо просила, чтобы её обслужили.

- Я, наверно, отрываю Вас от работы.
- Через десять минут под главной лестницей. Можете поговорить со мной? У меня будет перерыв.
- Хорошо.

Эвелин снова повернулась к прилавку чулочно-носочных изделий. Выставленные колготки были двух цветов, коричневые и синие. Она вообразила их на себе, со свисающей пустой штаниной. Ужасно! Что же делать с парами, оставшимися дома? Заткнуть ненужную штанину за пояс, завязать узлом, отрезать? Жаль, что чулки не всегда продаются тех же цветов, что и колготки.

Она не остановилась у прилавка. В бельэтаже она увидела ковры и рулоны тканей. Она остановилась у сувенирного прилавка. Статуэтки, булавки, медали с изображениями Ленина, Адмиралтейства и Петропавловской крепости, телебашни, Исакиевского собора. Резьба по кости с Чукотского полуострова, вырезанные из дерева лошади, олени, горные козлы из Центральной Сибири. Она повернула голову очень резко. И он прореагировал на полсекунды позже, поспешно отведя взгляд. Белая рубашка и чёрные брюки, стоит у чулочно-носочного прилавка.

Она продолжала двигаться по периметру магазина. Кожаные изделия, в основном женские сумочки, кое-какие портфели, маленькие и простые. Женские сумочки были весьма красивы, русская кожа! Жидкости после бритья нескольких марок. Маленькая кабинка с закрытым окошком и маленькой вывеской: ремонт сумок. Открыто по средам и пятницам с 11:00 до 16:30.
По её коже пошли мурашки. Почему за ней следят? Фантом вдруг целиком вернулся, и она почти вступила на воображаемую ногу. Давление костылей на рёбра напомнило ей, что этого делать не стоит. Она не могла распрямить фантомное колено. Как будто волочила сломанную ногу в гипсе. Чёрт возьми! Она сильно прижала к себе костыль, и резкая боль пронзила её. Но фантомная нога осталась. Она заставляла её чувствовать себя покалеченной. Эвелин повернулась и пошла к лестнице. “Почему он преследует меня?”

Однорукая девушка уже стояла у лестницы, когда она подошла к ней. Не менее пятнадцати футов шириной, лестница разделялась надвое на первой площадке и двумя параллельными пролётами продолжалась дальше в бельэтаж. Девушка провела Эвелин в служебное помещение под лестницей. Удобные стулья и кушетки из кожзаменителя. Электрическая кофеварка и электрический самовар, чтобы кипятить воду для чая.

- Некоторые мужчины получают эротическое удовлетворение от ампутанток. Чай или кофе?
- Нет, не нужно, я позавтракала.
- Всё равно. Чашка чая с лимоном хорошо освежает. Я наливаю?
- Наливайте.
- Вы не русская?
- Нет.
- Вы хорошо говорите по-русски.
- Спасибо.
- Из Америки?
- Да.

Эвелин смотрела, как девушка манипулировала свежим лимоном и ножом своей одной рукой, как ей удалось нарезать его.

- Как Вы потеряли руку?
- Около пяти лет назад. Автомобильная авария.

Значит, и здесь они тоже бывают. Привычная, неизбежная нормальность двадцатого века. Времени у них было немного. У девушки был всего пятнадцатиминутный перерыв, но она успела за разговором, манипулируя рукой, пальцами, зубами и культёй, снять с Эвелин мерки в сантиметрах. Эвелин спросила только о методе пересчёта американских мер длины, и теперь чувствовала себя из-за этого виноватой.

- Они не всегда пристают. Некоторые подолгу следят, и всё. Таких я ненавижу. Они всё время надеются, что ты их не замечаешь. Другие заговаривают с тобой и даже приглашают на свидание. Я таким вот образом познакомилась с приятным молодым юристом и с инженером. Но рано или поздно ты начинаешь понимать, что они любят твою культю, а не тебя. Однако такими их создал Бог, так что кто я такая, чтобы судить?

“Русские упоминают Бога так же легко, как и мы, американцы”, - подумала Эвелин.

- Возможно, это закон природы. Каждая женщина, как бы она ни выглядела, должна быть привлекательной для какого-либо мужчины.
- Но я не хочу, чтобы за мной следили, - сказала Эвелин. - Я живу совсем недалеко отсюда. Я не хочу, чтобы он знал, где я живу, но я ещё не так хорошо владею костылями, чтобы оторваться от него.
- Я оторву его от Вас. Большинству, если нравится одна ампутантка, то понравится и другая. Я разговорю его и дам вам шанс скрыться. Вам далеко идти?
- Нет, но подержите, если можете, его подальше от дверей, чтобы он не увидел, в каком направлении я пойду. Я, конечно, буду вам очень благодарна.
- Вы ещё придёте, потом, и поговорите со мной, прежде чем отправитесь в свою страну, обещаете? Расскажете мне, как потеряли ногу, и как Вам путешествуется без неё, ладно?
- Ладно.

Эвелин купила три пары самых длинных шведских колготок, какие только у них были, и на секунду замешкалась, не зная, как их нести. Но однорукая девушка решила и эту проблему. Она вынула их из коробок и запихнула в сумочку Эвелин.

- Видите, уместились.
Как только Эвелин направилась к переднему выходу, и блондин в белой рубашке и чёрных брюках отделился от витрины футбольных мячей, девушка встала прямо на его пути и попросила сигарету. Он попытался её обойти.

- Я не курю.
- Прошу Вас. Вы меня не поняли. У меня есть сигарета. Но мне трудно зажечь её. Пожалуйста, помогите мне.

Она ловко расстегнула свою сумочку и держала её перед ним открытой. Он взглянул на неё и в сумочку, затем вынул из неё пачку сигарет, то и дело бросая взгляд через её плечо. Казалось, что она его нисколько не интересует. Однако через десять минут человек, который заменил его у дома Нелли, постучал в дверь начальника отдела кадров магазина, представился и начал задавать вопросы.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10353Unread post bordoler
04 Sep 2017, 19:08

advizor, Будет, будет, нетерпеливый вы наш... :D



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10355Unread post bordoler
04 Sep 2017, 19:14

10.Графство Монтерей, Калифорния
Мы находились примерно на две тысячи футов выше уровня моря. Сквозь стрекотание сверчков мы могли видеть серебристую гладь Тихого океана, совершенно другой мир под нами. Я горячо поцеловал её. Её моментальная реакция была такой же горячей, но она резко оторвала себя от меня, и я увидел в её глазах слёзы. "Нет, Юджин, не надо. Я не могу". Я молча посмотрел на неё, затем положил руку на её культю и сквозь ткань штанины нежно поводил по ней кончиками пальцев. Эвелин содрогнулась и напряглась, но не пыталась отодвинуться от меня.

- До сих пор болит?
- Очень чувствительна. С ней надо поаккуратнее... Ох, Юджин! Ты, наверно, думаешь, какая она уродливая, и я не могу это выдержать.
- Я вовсе не думаю, что она уродливая.

Я снова её поцеловал, и она прижала культю к моей руке. Культя совсем не казалась громадной. Я встал и взял её на руки. "Должен признаться, что никогда не занимался любовью на амфитеатрах Природы, с кусающими мухами и колючей травой. Но сегодня мы будем любить друг друга".

Мы бродили по протоптанным животными тропинкам и не обращали внимания ни на кого, кроме самих себя. Задолго до конца дня я решил позволить ассистенту взять на себя мои уроки, а самому провести ещё несколько дней в Кармеле с Эвелин. К ней вернулась почти вся её былая прыткость. Но был всё же заметен оттенок грусти. Она вела себя довольно по детски, демонстрируя возможности своей одноногости. Она кувыркалась колесом, мы устроили прыгательные гонки, затем она перебралась через низкую ограду из колючей проволоки, которую я держал для неё оттянутой вниз.

Потом, на обратном пути в город, я учил её, как водить машину с ручной коробкой передач. Как переключать передачи, не пользуясь сцеплением, переводя рычаг в строго определённые моменты времени. Как трогаться с места, включив первую передачу при выключенном зажигании, а потом заводя мотор при выжатом сцеплении. Есть и другие приёмы. Все, кто был гонщиком, знают их. Поначалу вызывая у неё сомнения, я утверждал, что поколение ампутантов-ветеранов первой мировой войны справлялось с этим вполне нормально.

Мы вернулись в мотель, и она переоделась в ярко-жёлтый свитер и коричневую кожаную мини-юбку, купленную ею в то же утро. Мы наблюдали заход солнца из островка кипарисовой рощи у подножия Оушн Авеню. Она сидела на низком, кривом сучке, прочно засунув ногу в песок, её культя удерживалась тугой короткой юбкой. Мы ели и пили бренди, слушая бразильского органиста, смотря в глаза друг другу, и говорили, когда мы вообще не молчали, о некоторых наших общих приятных воспоминаниях.

Мы вернулись в хижину, и она опять попросила меня не смотреть, пока она раздевается. Она вышла из ванной голая, если не считать костылей и очков. "Я чувствую себя, словно нудистка, забывшая снять туфли". Я взял у неё костыли.

- Она словно маленький аппендикс, прицепленный к бедру. Я ношу её под юбкой, как мешочек. Я не могу ходить на ней, но могу ласкать тебя ею, если тебе не противно до неё дотрагиваться.
Культя была сужающейся формы и отлично закруглённой. Спереди не было видно никакого шрама. Она сделала два прыжка в мою сторону, культя болталась туда-сюда, будто на пружине. Она обхватила меня руками и прижала культю к моему бедру. Я поднял её и положил на кровать. Её кожа была шелковиста. Наш с*екс был застенчив и волнующ, и я чувствовал, как она вновь начинает обретать уверенность в себе.
- Давай сейчас заснём, - улыбнулась она и пообещала больше позаниматься этим на следующий день. Намного больше.
Рано или поздно отпуск должен был закончиться. Это была идиллическая неделя; мы ездили в Арройо Секо и Биг Сёр, купались в горном ручье в Пфайфере. Она была на удивление хорошо плавала и шустро карабкалась вверх по валунам на костылях.
На закатах мы ходили по пляжам Кармеля и Асиломара и оставленным приливами лужам Пасифик Гроув.
Мы загорали на белом песке Кармельского верхнего пляжа, между кипарисами Монтерея и порослью кустарника, служащего ветрозащитой. Это было в четверг или пятницу. Утратив свои последние стеснения относительно показа культи, Эвелин носила самые красивые бикини. Она лежала на животе, на белом тёплом песке, и тонкий красный шрам на задней стороне её культи блёк на фоне усиливающегося загара.

- Это был не Артур Ильман, мужчина, которого убили в Сан-Франциско. Это был не тот Артур Ильман, с которым я встречалась в Ленинграде. Она застала меня врасплох, хотя я и ожидал, что сейчас, отдохнув несколько дней, она начнёт рассказывать.

- Откуда ты знаешь?
- Потому что я видела его убитым в Ленинграде.
- Что-что?
- Я видела его убитым в Ленинграде.
- Лучше уж расскажи мне всю историю.
- После того первого дня у Нелли у меня были тяжёлые времена. Культя сильно болела. Я превозмогла боль, направившись в "Асторию" и затем в универмаг.
- Ты пыталась снова встретиться с помощником консула?
- Нет. Я на самом деле не хотела. Я пошла в милицию. Это был просто рутинный отчёт о ДТП.
- Ты рассказала им о Беатрис Унгер?
- Язык мой как-то не развязался, так что я оставила это до поры до времени. Но я спросила их об Артуре Ильмане, и они утверждали, что никогда о нём не слышали. Я не была абсолютно уверена, что нахожусь именно в том отделении, в которое он меня тогда привёз, так что я не настаивала.
- В следующие несколько дней мы посмотрели много достопримечательностей. Репетиции Нелли проходили в неурочные часы, и у неё было полно времени. Зимний Дворец, Кунсткамера, Смольный, Александро-Невская Лавра, Исаакий. Нелли пыталась умерить мой темп, но я настаивала на том, чтобы посмотреть как можно больше, даже когда у меня болела культя. Более двух часов на ноге и появлялась болезненная отёчность, невзирая на изощрённую перевязку. Как только боль начиналась, сидение уже не помогало, разве что только на очень короткие периоды. И я опять ощущала фантом. Нелли была со мной очень терпелива, и когда мы возвращались домой, она знала, как помассировать культю, чтобы доставить мне максимально возможный комфорт. Однако у неё не всегда была возможность сделать это, прежде чем убежать на репетицию. Именно в это время Каганов дал мне костыли из розового дерева. Он сказал, что это личный подарок, чтобы сделать меня такой же эффектной, как Татьяна. Он сказал, что на костылях из красного дерева я всегда должна быть подтянутой. Порой он может быть весьма очарователен. Я была тронута его подарком.
- Что-нибудь значительное врезалось тебе в память в связи с его визитом?
- Кроме подарка? Он очень болезненно надавливал мне на культю. Было ощущение, что он достал до самой кости.
- Он сказал, зачем он это делал?
- В первые несколько дней, когда я лежала в больнице, он рассказывал мне насчёт фантомной конечности, о том, что он разработал новый метод сшивания мышц и нервов для её устранения. Очевидно, его надавливания имели с этим что-то общее. Должно быть, его метод имел успех. Насколько я понимаю, у большинства ампутантов на избавление от фантома уходят месяцы, может, даже годы, а у некоторых он не проходит никогда. У меня же он прошёл за несколько недель. Воображаемая стопа подтягивалась вверх ближе и ближе к культе, становясь при этом всё менее ощутимой. Фактически большую часть времени она вообще никак себя не проявляла, а когда проявляла, то я её чувствовала именно так. Было раза два у Нелли, когда мы с ней разговаривали, и я вдруг начинала чувствовать стопу, прикреплённую к коленке, и одёргивала юбку, чтобы накрыть её, прежде чем понять, что это всё было в моём воображении. После того, как он ушёл, произошёл смешной случай, который мне в то время не показался важным. Я решила пройтись по Невскому проспекту и испытать свои новые костыли. Хорошо одетый престарелый мужчина поклонился и снял шляпу передо мной, и казалось, был удивлён и раздосадован тем, что я не отреагировала. Казалось, он был убеждён, что я его знала. Я списала тогда этот случай на категорию мужчин, о которых мне рассказывала девушка в магазине, но теперь я задаюсь вопросом.
- О чём?
- Не напомнила ли я этому старику кого-либо. Например, Татьяну Михайлову. Она ходила на костылях из розового дерева. Я тогда начала думать, что Татьяна, должно быть, и была та женщина, которую я видела, когда Ильман вёз меня домой. Он сказал, что у неё проблемы с властями.
- Ты это выясняла?
- Нет. Но вот ещё кое-что. В ту же ночь мне приснился сон. Ночь эта была очень болезненная и Нелли пришлось дать мне снотворное. Мне снилась рука, тянущаяся ко мне в трамвае, но не для того, чтобы поймать меня. Чтобы вытолкнуть меня наружу. И я опять вылетела и полетела прочь от вагона.
В тот день она досказала мне эту историю.

Ночью она была в диком сексуальном возбуждении, то давая мне заснуть, то снова будя. Она была то агрессивна, то приятно соблазнительна, прыгала кругом, подзадоривая меня её ловить, борясь со мной крепкими, как сталь, руками, и лёжа на кровати с улыбкой, знающей, что я удовлетворю её. Она всеми частями своего тела ласкала, соблазняла, возбуждала и приветствовала. Это было её окончательное признание того, что ей нечего скрывать, что каждый дюйм её тела мог служить инструментом обольщения.

На обратном пути в Пало Алто она спросила, не стоит ли ей уехать из Калифорнии подальше от Дэна Баррака, Беатрис Унгер и всех, кто ею интересовался. Но можно ли было на самом деле от них от всех убежать? Если они отслеживали её перемещения из России, они вряд ли остановятся у границы штата Калифорния.

Она говорила о нашем с нею сексе и размышляла, что если когда-нибудь в будущем она и будет сожалеть о своей потере или завидовать двуногим женщинам, то она также будет помнить и сексуальные удовольствия, которые она получила как одноногая женщина с интенсивностью, которой никогда в прошлом не достигала.
Я всегда буду помнить характерные глухие звуки её прыжков в ванную каждое утро перед рассветом. И на моём теле останется отпечаток её тела, переплетённого с моим так, как это невозможно сделать с двуногой женщиной.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10356Unread post bordoler
04 Sep 2017, 19:20

11.Ленинград, Россия
- У меня наконец-то начинается отпуск, так что завтра мы поедем в Павловск. Хочешь его посмотреть? Самая красивая из царских летних резиденций. У тебя нет мозолей на руках или ссадин на рёбрах?
Эвелин восприняла эту идею с энтузиазмом. Она провела вторую половину дня, дремля в прохладной, продуваемой сквознячком квартире, а затем, записывая в блокнот всё, что с ней произошло. Время от времени она ходила на кухню и помаленьку растаскивала Неллин запас пива, кваса и слабо ароматизированной русской содовой воды. Она тренировалась носить стаканы и бутылки в гостиную, перенося вес тела на подмышки и приподнимая костыли плечами рук, а потом выпивая залпом полный стакан пива или кувшин воды. Пусть медленно, но у неё получалось. Она переодевалась в вязаное хлопковое платье, когда вошла Нелли.
- Все женщины любят красиво одеваться. Ты выглядишь замечательно.

Кроме этой фразы и приглашения отправиться в Павловск, Нелли была молчалива и задумчива. Они вышли на Невский, чтобы поесть шашлык. Несколько раз Нелли начинала что-то говорить, но тут же передумывала и останавливалась в задумчивости. Эвелин пыталась спросить, что с ней, но Нелли обрывала её: "Просто устала". И Эвелин сдалась.
Ближе к концу еды Нелли нарушила своё молчание: "Я работала со многими ампутантками. Ты поправилась быстрее всех, с кем я когда-либо занималась, кроме, разве что, некоторых маленьких детей. Они продолжают жить, как будто с ними ничего не случилось".

Эвелин лукаво улыбнулась.

- Столько много людей проводят остаток своей жизни, мучаясь вопросом, почему это случилось именно с ними.
- Когда я получала водительские права, оказалось, что я должна была носить очки, но это не значило, что водить от этого труднее. Я могу дойти отсюда до Исакиевской площади на костылях так же легко, как раньше могла бы на двух ногах. Для тебя это может не быть свежей шуткой, но пара чулок у меня будет носиться вдвое дольше.
- Вот бы ты всегда оставалась такой, - сказала Нелли. - Когда мы вернёмся домой, мы за это выпьем шампанского.
Вернувшись, они посмотрели телевизор. В советском торгпредстве в Нью-Йорке взорвали бомбу.
- Они заходят слишком далеко, - сказала Нелли.

В остальное время она хранила молчание, и Эвелин ещё записала кое что в свой дневник, прежде чем отойти ко сну. На следующее утро Эвелин не терпелось поскорее отправиться в путь. К моменту, когда Нелли проснулась, Эвелин уже оделась. Они легко позавтракали: бутерброд, джем и чай. Эвелин убрала со стола, пока Нелли одевалась.

- Оставь свою сумочку дома. Я возьму свои деньги и паспорт. Будет легче и безопаснее освоить посадку на поезда и автобусы, не неся ничего в руках.

Эвелин со счастливым видом что-то напевала себе под нос, когда они спускались вниз по невысоким каменным ступеням. На промежуточной лестничной площадке мужчина опять зажигал своей подруге сигарету, а она держала ладони чашей у пламени.

- Кто они? - Ступени теперь казались Эвелин более утомительными.
- Я не знаю. Никто из соседей не знает. Они покупают пиво рядом в киоске и думают, что могут сюда войти поговорить. Никому из нас это не нравится. Мы жаловались милиции, но что они могут сделать? К моменту прибытия милиционеров они исчезают. Пару раз они их ловили и наказывали, но они всё равно возвращаются. Или другие, похожие на них.
- А я думала, что такого рода вещей в СССР не бывает.
- Бывает. Возможно, мы обе думаем о странах друг друга лучше, чем они есть на самом деле. Когда мы читаем об ограблениях и убийствах на ваших улицах, мы думаем, что наши газеты врут, и мы им не верим. В нашей стране образцово-показательным городом является Москва. Там всё поддерживается в чистоте, потому что там вертится большинство иностранных туристов, и наша верхушка там живёт. В Ленинграде правители стараются не так усердно.

Они вышли на Невский, пересекли его и прошли влево четверть квартала к троллейбусной остановке. Подъехал троллейбус, несколько человек вышли и вошли. "Не наш номер", - сказала Нелли. - "Будь осторожна и не торопись, когда подойдёт. Водитель даст тебе время".

Когда подошёл нужный троллейбус, Эвелин взобралась на первую высокую ступеньку, схватилась за вертикальный поручень, чтобы восстановить равновесие, затем поднялась на вторую ступеньку до уровня площадки. Они вошли через заднюю дверь. Она чувствовала силу в своих руках. Это было совсем не трудно.

- Стой здесь, нам скоро пересаживаться.

Она прислонилась к горизонтальному поручню у заднего окна, в то время как Нелли опускала монеты в билетную кассу. Кондуктора не было. Оплата проезда была чисто на совести пассажиров. Водитель от пассажиров был отделён сплошной перегородкой.

Они пересели в другой троллейбус на углу Невского и Владимирского проспектов. Вылезать из троллейбуса было намного сложнее, но она спланировала свои движения, спустилась медленно и, сделав это, вздохнула с облегчением. Несколько человек повернулись и наблюдали. Она ответила им улыбкой. Нелли поздравила её.

Во втором троллейбусе была обитая дерматином скамья вдоль задней стенки салона, и двое молодых людей уступили свои места. Эвелин и Нелли не отказались. Эвелин одёрнула юбку.

- Ты мне не рассказывала, как ты научилась так хорошо говорить по-русски. Ты учила его в школе?

Эвелин рассматривала город. Сереющее голубое небо с клочками облаков высоко-высоко в воздухе. Улица была частично вымощена булыжником, частично заасфальтирована. Умеренно плотное автомобильное движение, легковушки, в основном такси, грузовики, словно уменьшенные в масштабе армейские шеститонники, какие-то джипообразные машины, то ли военные, то ли милицейские, и микроавтобусы типа Фольксвагена.

Автомобильных сирен она не слышала. Ни разу с момента прибытия в Ленинград. Что они делают в случае ЧП? Что они сделали с ней, подобрав её на обочине улицы? Была ли сирена на увозившей её скорой помощи?

Здания были в большинстве своём жёлтые. Административные, жилые, школьные, с магазинами на первых этажах, все похожие друг на друга. Три-четыре-пять этажей, с высокими потолками, обсаженные лиственными деревьями, кроны которых проколоты натянутыми проводами. Никакой рекламы, кроме одинокого транспаранта, объявляющего о грядущем фестивале, и щитов у стен домов с программой концертов, цирковых представлений и театральных гастролей.

Люди проносились мимо. Они занимались своими делами и вели нормальную жизнь, во многом как и везде в мире. Некоторые, как ей сказали, выступали против существующей системы, как и в любом обществе, и всё-таки всё здесь казалось таким спокойным по сравнению с Америкой. Занятые, возможно, но без нервного напряжения.

- Мой отец был русский. Он был уже старик, когда я родилась. Он эмигрировал до революции.
- Ваша фамилия Томасон, отдаёт чем-то английским или скандинавским.
- Когда он приехал в Америку, его фамилия была Фомин, что означает то же самое: сын Фомы, или Томаса. Он был несчастный человек. Много пил. Думаю, он сожалел о том, что уехал, но боялся возвращаться. Он был бы рад узнать, что я здесь. Моя мама никогда не учила русский, но отец говорил со мной по-русски, когда я была ребёнком, а в подростковом возрасте отправил меня в русскую школу на пару уроков в неделю. В колледже я занималась на курсах русского языка. Хотела бы знать, почему он боялся возвращаться, даже кратковременно приехать в Союз. Он никогда не говорил об этом. даже когда развёлся с моей мамой и доверил мне многие другие вещи.

Конечная остановка троллейбуса. Витебский вокзал был конечной станцией нескольких весьма загруженных пригородных маршрутов пассажирских поездов. Впервые Эвелин планировала свои движения заранее. Теперь она была уверена в себе. Может быть, чересчур. Она слишком поторопилась, когда переставила костыли на 12 дюймов вниз на первую ступеньку, не сделав паузу на краю посадочной площадки. Как только вес её тела переместился на руки, она вдруг поняла, что не сможет остановиться и зафиксировать своё положение. Но она мгновенно сориентировалась и ногой, словно пружиной, оттолкнулась от ступеньки, едва её коснувшись, и приземлилась, согнув колено, держа костыли оттянутыми назад, после чего сделала ещё два прыжка, прежде чем смогла выправить костыли и остановиться на тротуаре. Мужчина старше 40 лет наскочил на неё.

- С Вами всё в порядке?
- Да, гражданин, с ней всё в порядке, - вмешалась Нелли. - Помощь нам не нужна. Она повернулась к Эвелин. - Нам нужно спешить.

Эвелин не могла угнаться за Нелли, которая, казалось, не обращала на это никакого внимания. Она стояла у билетной кассы, когда Эвелин только подходила к расположенному ближе двухкупольному зданию, похожему на ротонду. Пыхтя, она всё-таки догнала Нелли, когда та уже заплатила за билеты.

- Иди за мной, не отставай.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10357Unread post bordoler
04 Sep 2017, 19:24

Нелли выбежала наружу и пустилась вокруг здания. Для Эвелин было нелегко обходить толпы народу, но будучи выше среднего ленинградца ростом, она держала Нелли в поле зрения и широкими шагами добралась до подножия широкой деревянной лестницы к тому моменту, когда Нелли уже взобралась по ней на платформу.

Тридцать ступенек заставили Эвелин вскрикнуть "ой". С максимально возможной скоростью она одолевала по одной ступеньке за шаг, скучное упражнение, и его никак нельзя ускорить. Она боялась шагать через ступеньку, так как лестница была намного круче, чем в подъезде Нелли. Ей не страшно было упасть, а страшно было показаться глупой перед толпой. И она была убеждена, что кто-нибудь наверняка на неё смотрит. Ступенька за ступенькой, монотонно и уныло, все мысли сосредоточены только на ходьбе. Она чувствовала себя словно обнажённой, смущённой. Нога вверх на следующую ступень, подъём, перенос костылей, упор ими в ступеньку для стабилизации положения, и снова нога вверх... Не волнуйся, толпа обступает очень тесно.
Никто не сможет толком рассмотреть. Нелли ждала.

- Я не знаю расписания на этой линии, так что спешила выяснить.
- Нас кто-нибудь преследует? Тот мужчина, который хотел помочь мне у троллейбуса, он преследует меня?
Нелли взглянула на неё с удивлением.
- Зачем кому-то преследовать тебя?
- По-моему, за нами кто-то идёт. Пожалуйста, посмотри и скажи мне.
Нелли обернулась назад.
- Я не думаю.
- Это наш поезд?
- Да.
- Какой вагон наш?
- Можно садиться в любой.
- Пожалуйста, сделай, как я прошу. Немножко пробегись, как ты бежала сюда. Пробеги три-четыре вагона вперёд, внезапно обернись и посмотри, не идёт ли кто-нибудь за мной. Пожалуйста.

Нелли согласилась. Эвелин шагала ритмичной длинноногой походкой и вскоре догнала Нелли.

- Есть кто-нибудь?
- По-моему, никого.
- Я подожду здесь и посмотрю сама. А ты занимай места.

Она стояла у двери. Кого она высматривала? Что овладело ею? Предчувствие? Человек в белой рубашке и чёрных брюках? А как он будет выглядеть в другой одежде?

Вагоны были широкие. Скамьи спинками друг к другу по обе стороны прохода, на каждой могли уместиться четыре некрупных взрослых человека или три крупных, в последнем случае ещё оставалось место. Российская широкая железнодорожная колея берёт своё начало ещё в дореволюционных временах: идея была в том, чтобы никакой захватчик не мог прийти в Россию на своём подвижном составе и по меньшей мере столкнулся бы с существенными задержками при перевалке своих грузов в российские вагоны, если бы ему удалось их захватить. По иронии судьбы первыми жертвами этой концепции стали сами русские. Их стремительное продвижение на запад вслед за отступающими немцами, во время Второй мировой войны, замедлилось на границе до скорости пешехода. Эвелин села рядом с Нелли.

- Кого ты там высматривала?

Поезд тронулся, и Эвелин не ответила. Они набирали скорость, проезжая окраины Ленинграда через промышленный район, кишащий грузовиками, мимо грязных набережных и длиннющих рядов серовато-белых современных жилых зданий, каждое из которых было размером с городской многосекционный дом, только высотой 6-8 этажей. От путей их отделяли поля не подстриженной, буйной зелёной травы.

Поезд сделал три или четыре остановки, прежде чем выехал за город. Каждая остановка занимала не меньше минуты. Их вагон был заполнен от силы на треть. Навязчивая идея о том, что её кто-то преследует, у Эвелин только росла.

- Как ты думаешь, в других вагонах не больше народу?
- В это время дня? Думаю нет. А что?
- На следующей остановке я хочу выждать 30 секунд, затем выйти на платформу и заскочить в следующий вагон. Ты выйдешь вместе со мной, но когда я буду входить в другой вагон, остановись и посмотри. Я уверена, что за нами наблюдают и следуют.
- Я всё ещё не понимаю, почему ты беспокоишься.

Но Нелли сделала то, о чём просила Эвелин, поддавшись напористости голоса Эвелин. Один мужчина выбежал из вагона вслед за ними, посмотрел, куда они пошли, и вскочил обратно в вагон, когда двери закрывались.

- Да, кто-то есть.

Сердце Эвелин забилось быстрее, и когда она положила костыли, её ладони были потные.

- Как он выглядит?
- Не знаю. Белая рубашка и пиджак. Среднего телосложения. Довольно молодой.
- Блондин?
- По-моему, нет. Тёмно-коричневый или чёрный, но почему? Что всё это значит?
- Позволь мне задать вопрос. Как давно ты работаешь с... такими же людьми, как я? - Эвелин постеснялась произнести слово "ампутантами".
- С перерывами примерно пять лет.
- Ты много прочла литературы по этой теме?
- Ну, кое-что.
- Ты читала о сексуальном влечении мужчин к... женщинам вроде меня?
- Нет.
Эвелин почувствовала в Нелли определённую уклончивость.

- Но ведь ты слышала об этом, не правда ли?
- Да, я слышала об этом. Я просто не видела необходимости говорить тебе об этом. Большая часть литературы американская. Феномен очень редкий здесь, в Союзе.
- Но ведь кто-то сейчас меня преследует.
- Я могла ошибиться. Не беспокойся об этом.

А может быть, это был кто-то вообще не из "тех"? Но Эвелин не захотела обсуждать с Нелли другие возможные варианты.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10358Unread post bordoler
04 Sep 2017, 19:29

Поезд ехал между плавно сменяющих друг друга полей, автохозяйств и перелесков. Время от времени "электричка", как русские её называют, останавливалась на пригородных станциях, и Эвелин смотрела, как пассажиры входят и выходят. Простые на вид люди, мужчины в лёгких летних костюмах или без пиджаков. Женщины в хлопковых платьях с продуктами в открытых сетчатых сумках. С детьми были немногие.

- Большинство детей уехали в летние лагеря, - сказала Нелли.

Дома, которые они проезжали, были скромными деревянными постройками, некоторые по-деревенски простые и неокрашенные. Эвелин поинтересовалась, когда кондуктор будет проверять билеты.

- В наших электричках билеты тоже не проверяют. Иногда проводятся точечные проверки, и случайно пойманный нарушитель будет показан по телевидению, расскажет всему Ленинграду, почему он не купил билет. Очень немногие пытаются обманывать. А зачем? Стоимость низкая, и это наша, общественная железная дорога.

Эвелин всё ещё беспокоилась из-за того мужчины, который, по её мнению, следовал за ними. Нелли пыталась успокоить её, но Эвелин настораживало выражение глаз Нелли. Казалось, Нелли что-то скрывает. После менее чем часового пути они приехали в Павловск.

Платформа располагалась между путями, и к ней с обеих сторон вели подземные пешеходные переходы. Справа от них за путями простиралась застройка индивидуальных домов с курами в некоторых дворах и обилием деревьев и цветов.

- Нам налево. - Нелли стояла вплотную к Эвелин. - Возьми оба костыля под одну руку и держись другой рукой за перила. Тогда ты сможешь преодолевать по две ступеньки за шаг. Так быстрее. Попробуй.

Они вышли из тоннеля на площадке с билетными киосками. Автобусы стояли в ожидании сигнала диспетчера. Нелли купила билеты и нашла автобус, который им был нужен. Они выбрали места вблизи водителя, и Эвелин села у окна. Кондуктор взял у них билеты. "Всё-таки система доверия здесь действует не везде". Мужчины и женщины заходили за ними, но Эвелин уже боялась вызвать у Нелли раздражение вопросом, узнала ли она кого-нибудь из вошедших. А когда они приехали, получилось так, что все мужчины вышли из автобуса задолго до того, как вышли они сами.

Летний дворец императора Павла находился в парке площадью более тысячи акров, недалеко от павильона “Трёх Граций”, у входа которого остановился автобус. За вход Нелли заплатила по двадцать копеек за себя и Эвелин. Оказавшись внутри ограды парка, Эвелин снова почувствовала облегчение. Про своего преследователя, реального или воображаемого, она совершенно забыла. Она шла широкими шагами, воздух был бодрящий, охлаждённый и увлажнённый великолепными насаждениями лип, среди которых пролегали прямые широкие пешеходные дорожки. Вдоль дорожек через каждые сто пятьдесят ярдов располагались фонтаны. Её шаги были пружинисты. Ей казалось, будто она гарцует по морю цветов.

Жёлто-белый дворец представлял собой неполный овал, окружающий широкий парадный плац, над которым возвышалась обращённая вовне статуя презренного царя Павла I. Он был замечательный отец, но вояка до мозга костей, надменный, его ненавидела аристократия, занимавшаяся заключением сделок с британцами. Британцы организовали его убийство, когда в 1801 году он осмелился послать против них экспедиционный корпус в Индию.

- Реальная политика, - прокомментировала Нелли. - Контроль над богатством наций. Непрекращающаяся борьба с самого зарождения цивилизации. Никто не может устоять на пути людей, играющих в эту игру. Ничья жизнь или благополучие не считаются священными. Виновен или невиновен, людей используют, выбрасывают на свалку, отметают в сторону с полной беспощадностью. Ставки слишком высоки.

Эвелин рассматривала замечательные золотые кареты, запряжённые массивными белыми конями, украшающие парадный плац внутреннего двора. Здесь была даже карета Екатерины II, колёса которой были сделаны не поворачивающимися. Внутри дворца они остановились, чтобы одеть "тапки", что-то вроде галош, только из фетра и холстины, используемые в большинстве русских музеев для сохранности великолепных паркетных полов.

"Тапки" лежали в больших ящиках на колёсиках у туристского входа во дворец. Дежурная немедленно пошутила, что Эвелин не придётся искать, как другим, второй "тапок", подходящий под пару. Она проверила также кончики костылей Эвелин, не застрял ли в них камешек, который мог бы повредить пол. Из фойе, выполненного в древнеегипетском стиле, они поднялись по лестнице в круглый Итальянский зал с орлами, караитидами и массивными красными дверями.

- Я не отказалась бы здесь жить, - сказала Эвелин.
- Во время войны фашисты всё это разрушили.

Нелли указала на большие чёрно-белые фотографии на стендах у дверей, изображающие обгоревшие каменные стены.
Они прошли в центральный Зал Мира. Мраморные ниши в стенах и угловато-купольный бело-золотой потолок, классическая воздушность, характерная для Франции и сохранённая здесь, в Северной Пальмире.

- И всё это заново построено после Второй Мировой войны?
- Само здание сгорело дотла, но 80 процентов сокровищ спасли то, что успели вывезти до прихода фашистов.
Эвелин заметила, что Нелли ни разу не сказала "немцев".
- Они уничтожили полы, шёлковую обивку на стенах и оставшиеся здесь произведения искусства. Но, как видишь, у нас есть неплохие мастера, которые восстановили всё в точном соответствии с первоначальными архитектурными планами, сохранившимися в наших архивах.
- Мне нравится! - воскликнула Эвелин.

Изображения в традициях русского национального искусства, пасторальные сцены с "Павлином" Жюно в центре, портреты римских императриц. Это была сторона здания принадлежащая царице. Аналогичной комнатой на стороне царя Павла был Зал Войны. Эвелин вышла в Греческий Зал, чтобы оттуда получить лучший обзор Зала Мира. Она наблюдала за своим шагом со скользким "тапком" на ноге и только остановившись в Греческом Зале, и развернувшись, она подняла глаза на пятнистые зелёные мраморные колонны, расположенные по его пышному периметру. Она заметила спину мужчины средних размеров, стремительно удалившегося и спрятавшегося за группой туристов, вошедшей в зал. Она его где-то видела раньше. Пытаться преследовать его не имело смысла, она бы его не догнала. Она вернулась к Нелли в Зал Мира.

- Пойдём дальше.

Они прошли через библиотеку и будуар царицы Марии Фёдоровны и вошли в главную спальню.

- Представь себе, что ты спишь в этой кровати! Наверное, как в раю.
- В ней никто никогда не спал. Она слишком совершенна и никогда не использовалась. Ни одна из комнат анфилад царя Павла или царицы Марии Фёдоровны не использовалась ими. Царская семья жила внизу. О да, в безумной роскоши, поверь мне, ты увидишь их фактические апартаменты, когда мы спустимся вниз. Комнаты верхнего этажа служили только в представительских целях, чтобы производить впечатление на приезжающих с визитами монархов.

Эвелин рассматривала изысканно скомплектованные туалетные принадлежности, подарок королевы Франции Марии Антуанетты, сделанный во время посещения Марией Фёдоровной Парижа, и взглянула поверх зеркала, отражающего каскадом ниспадающие шелка имперской "четвёрки". Она втиснулась позади Нелли. Нелли чуть подвинулась. "Смотри, видишь?"

Теперь в зеркале отражались малахитовые пилястры камина. Далеко позади отражения Нелли в нём мелькнула, без всякого сомнения, фигура Морли О'Коннела, замешкавшегося у дверного прохода между библиотекой и Залом Мира. В то же мгновение, когда Эвелин его узнала, он снова исчез за группой туристов.

- Отсюда есть выход в большой зал, тот, что с балконами и парадной лестницей?
- Итальянский Зал. Да, вон та следующая дверь, если я правильно запомнила, открывается в коридор, ведущий прямо к нему. А зачем?

Эвелин объяснила ей.

- Мне нужно попытаться с ним столкнуться. Я пройду другим путём, и если мне повезёт, ты вынудишь его наткнуться на меня в Итальянском Зале. Его рост примерно пять и девять, коричневая спортивная куртка, одежда американская.

Нелли тут же обрела очень деловой вид, и как только Эвелин вышла из спальни, быстрым шагом направилась назад в будуар тем же путём, которым они пришли.

Эвелин увидела его у входа в Итальянский Зал и крикнула громко через всё помещение: "Мистер О'Коннел, зачем вы меня преследуете?" Он обернулся, увидел Нелли в Греческом Зале, повернулся и быстро зашагал в анфиладу царя Павла. Нелли за ним.

Как только Эвелин увидела, что они двинулись в том направлении, она проследовала из Итальянского Зала в библиотеку царя Павла, прошла через неё и они столкнулись лицом к лицу в Ковровой Комнате, где Дон Кихот в той или иной позе смотрел на них с каждого из четырёх настенных ковров малинового цвета.
Нелли отставала от него не более чем на десять футов.

- Мистер О'Коннел...
- Я не могу говорить.
- Мистер О'Коннел!

Он нарочно толкнул Эвелин своим телом и кинулся мимо неё в библиотеку. Дежурная сотрудница музея успела подхватить её, прежде чем она упала.

- Гражданин!
Дежурная в буквальном смысле слова рявкнула на О'Коннела. Нелли подбежала к Эвелин и взяла её за локоть. Дежурная оставила Эвелин и побежала за О'Коннелом, крича на ходу "Стойте, стойте!". Какой-то турист поднял костыль, который уронила Эвелин. Она не ушиблась.

- Нам нужно об этом поговорить. Ты явно знаешь больше, чем рассказываешь мне.
- Я пришла точно к такому же выводу, - сказала Нелли.



User avatar

Topic Author
bordoler
Дух форума
Posts: 4103
Joined: 11 Mar 2017, 10:57
Reputation: 1231
Sex: male
Location: Москва
Ваш Знак зодиака: Овен
Has thanked: 457 times
Been thanked: 3794 times
Gender:
Russia

Re: «НОГА, ЧТОБЫ СТОЯТЬ» ( « A LEG TO STAND ON » )

Post: # 10416Unread post bordoler
05 Sep 2017, 12:00

advizor wrote:
04 Sep 2017, 20:13
Рассказчик, вы, отличный...
Дык, не моё это... Афтары указаны в начале. :(



Post Reply

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 9 guests