Post: # 10218Unread post
bordoler
03 Sep 2017, 09:31
Она снова находилась на третьем этаже гостиницы "Астория", не доходя всего две двери до комнаты, в которой недавно останавливалась. Забавно, что у неё сегодня возникло желание сюда подняться. Как будто она настроилась на астральную волну этого мужчины.
Он извинился за поведение консула и представился как Морли О'Коннел. Он был низкого роста, коренастый и очень серьёзный; за исключением своего размера, слишком уж маленького, он выглядел как стереотипный агент ФБР. Он настоял, чтобы она вошла в помещение, которое он назвал "своим краем консульства", так чтобы он смог хотя бы частично компенсировать недостаток вежливости консула.
Он надеялся, что она поймёт поведение консула. Во-первых, она застала его в неудачный момент. Он не ожидал, что кто-либо, кроме членов его официальной "семьи" будет продолжать стучать в дверь так настойчиво. Кроме того, консульский договор ещё не был подписан двумя странами, её испугало бы знание всех технических, не говоря уже о политических, деталей, которые нужно было проработать в таком деле, как это. Поэтому у него не было персонала и обустроенного офиса для приёма посетителей, и просителей. В то же время он не мог позволить русским, пристально наблюдавшим за всеми, кто к нему приходит и от него уходит, думать, что он ведёт официальные дела до получения верительных грамот. Тем не менее, дела нужно было вести.
- Я, Морли О'Коннел, нахожусь здесь официально в составе торгового представительства и поэтому могу принимать кого угодно.
- Но вы не входите в штат сотрудников консульства? - вставила Эвелин.
- О, да, неофициально. Но это всё юридические тонкости, которые никого не обманывают и не предназначены для этого. Это всё часть очень замысловатой и хорошо известной дипломатической процедуры, общей для всех стран.
Он спросил Эвелин, что у неё за проблема. Его номер был аналогичен тому, который был в этой гостинице у неё. Высокий секретер в дальнем углу, обитая зелёным сукном старинная мебель, будуар с кроватью, отгороженный занавесом. Она сидела на кушетке, левая рука на костылях, которые она облокотила на кушетку рядом с собой. Он сидел на стуле рядом с секретером.
Принесли кофе и пирожные, то же самое, что ей подавала Унгер. Она откусила от шоколадного пирожного с некоторым предвкушением удовольствия, несмотря на плотный завтрак, который она съела у Нелли.
Нелли, наверно, сейчас беспокоится. Что она предпримет в связи с её отсутствием? Кому будет звонить? Может быть, она чувствовала себя слабо и уснула. Может быть, ей, Эвелин, всё-таки следовало бы сказать Нелли, куда она собиралась пойти. Несмотря на логику своих опасений, Эвелин не беспокоилась насчёт Нелли. А вот О'Коннел вызывал беспокойство. Он казался частью проблемы, а не частью решения. И всё-таки она пошла с ним на разговор. В этом состоял её план; альтернативы она не видела: если она будет вести себя иначе, то может попасть в беду. Если он часть проблемы, то она не расскажет ему ничего нового. Молодой человек был терпелив, и Эвелин прошлась по всем пунктам, начиная с пропажи чемодана.
- Даже если это сделало ФБР или ЦРУ, - ответил он, - нам не позволят узнать об этом.
Она рассказала ему о встречах с Виталием Вичаускасом, о первом ДТП - "почти репетиции", как выразилась она, затем о встрече с инспектором или как он там назывался - Артуром Ильманом. Морли О'Коннел поднял левую руку, закончил проглатывание эклера, вытер салфеткой пальцы правой руки и отпил из чашки кофе.
- Я бы хотел сделать несколько записей. Не возражаете?
Он открыл секретер и крышку, которая служила письменным столом. Эвелин вдруг почувствовала горечь и сарказм. Она не могла мысленно отделить его от Беатрис Унгер.
- А это не лишнее? Разве всё не записывается на магнитофон?
- Вы имеете право так думать, - сказал О'Коннел не без насмешки, - и, очевидно, моё открывание крышки секретера включает запись.
- Вам не следовало бы делать это столь очевидно.
- Я бы мог записать вас на плёнку на скамейке в парке.
- Может быть, вы забыли его взять с собой, когда выбежали за мной. Мы там не сказали ничего существенного.
- Может быть. Никто вас здесь не держит. Уходите, если мы Вам не нравимся. Мы не просим вас делать нам одолжение.
Даже голос его звучал, как у Унгер.
- Хочу сказать вам, что я не могу терпеть, как Госдепартамент суёт нос в чужие дела, и ваши консульские игры, то, как вы используете людей, то, как следите за мной, как проверили мой багаж.
- А ведь возможно, что это были не мы, но если и мы, то это удовольствие позволяют себе все страны. Зачем валить всё на Соединённые Штаты?
- Потому что это та страна, авторитет которой этим подрывается, - Ею снова овладело любопытство. - Эта моя страна, и она заявляет, что я, как гражданка, вправе иметь и выражать своё мнение, что я и делаю. В других странах существует древние этнические привязки к земле. Италия, Ирландия, Россия. В Соединённых же Штатах нет ничего, кроме идеала, а идеал этот изрядно подпортился.
- Вы остаётесь или уходите? - О'Коннелл сохранял терпение, но в его голосе добавилась нотка жёсткости.
- Я не прошу вас делать мне одолжение. Я просто рассказываю вам, что происходит, и что меня просили делать. Я хочу знать, окажусь ли я в затруднительном положении, если это сделаю, или же окажусь в затруднительном положении, если не сделаю этого. Я хочу знать, какую позицию занимаете вы. Так что я чертовски надеюсь, что этот наш разговор записывается.
- Продолжайте.
Она продолжала. Она рассказала ему о происшествии, стоившей ей ноги, о своём выздоровлении и о докторе Юлии Каганове. Помощник консула по-прежнему сидел у секретера, время от времени делая короткие записи в блокноте и издавая очень тихие мурлыкающие звуки. Казалось, ему совсем не интересно. Она сказала ему о Беатрис Унгер.
- Я хочу знать, является ли она сотрудницей американской разведки, и законно ли то, что она просит меня сделать. Она попросила меня передать кое-какую информацию. И намекнула, что сослужу плохую службу своей стране, если не сделаю этого. И ещё она намекнула, что определённые советские должностные лица, начиная от доктора Каганова и кончая Артуром Ильманом, являются частью её операции, в чём бы она ни состояла. Тем временем советская милиция ждёт от меня отчёт о моём происшествии. Хотела бы знать, что мне можно им рассказать.
- А почему это вас беспокоит?
- Может быть, они видели меня с Беатрис Унгер, и будут ждать, чтобы посмотреть, расскажу ли я им о ней.
- Почему вы считаете, что совершите что-то противозаконное, если не сделаете этого, даже если бы всё то, что вы воображаете себе, являлось правдой, что они знают о мисс Унгер и о том, что вы с ней общались?
- Не знаю. Этот ответ я и хочу получить от вас.
- Хотите ещё кофе?
- Нет... Ну ладно, давайте. Ещё чашечку.
О'Коннел встал и налил ей ещё кофе из кофейника.
- Всё, что Вы говорите, звучит, как... - он сделал паузу, - предположение. Могу вам лишь посоветовать говорить правду, отвечая на любые вопросы, которые они будут вам задавать.
- Значит, нет никаких официальных возражений, если я буду говорить о Беатрис Унгер?
- Если они спросят что-нибудь о ней.
- А если нет?
- Почему у вас такое желание добровольно сообщать какую-либо информацию?
- Потому что... Я уже сказала вам. Они могут знать о Беатрис Унгер и проверяют меня. Я не желаю быть задержанной здесь на месяцы. Они могут также проверять и по вам. Они ведь будут знать, что я заходила к консулу.
- Вы всё ещё допускаете, что я являюсь звеном некой секретной операции.
- Я просто не желаю попадать в любые рода неприятности с советскими властями, и я не хочу пападать в любые рода неприятности с американскими властями. Кажется, я нахожусь на грани чего-то нездорового. Я не знаю, что это такое. И я не хочу знать, что это такое. Я не хочу иметь к этому никакого отношения.
Молодой помощник консула сидел очень тихо, держа чашку с кофе на полпути ко рту.
- Я всё ещё не понимаю, что именно вы просите меня сделать для вас.
"Забудь это! Забудь, что ты вообще была здесь. Надеюсь, я не очень помешала твоей утренней медитации или чем ты там занимаешься по утрам". Эвелин встала.
Молодой консульский служащий (или торговый представитель) улыбнулся с лёгкой ухмылкой. Что с ним случилось? Он начал разговор, жадно ловя каждое её слово. Открыл секретер, чтобы делать записи. И вдруг... Но в этом она сама была виновата. Она его затравила. Или невольно прореагировала на что-то фальшивое в нём?
Его комната прослушивается? Что подумают русские об их разговоре? Ах, вот в чём дело! Он не мог отвечать на вопросы о Беатрис Унгер, если его комната нашпигована русскими "жучками". А может, это всё только её воображение? Но Беатрис Унгер ведь не была воображением. Чего же хотела Беатрис? Вовсе не факт, что это был шпионаж. Американцы с их остросюжетными романами, фильмами и падкой на сенсации прессой стали, возможно, слишком бдительными в отношении шпионов.
У Унгер, возможно, были просто журналистские мотивы. Недовольные системой советские интеллектуалы и группы социальных меньшинств были горячими темами в американской прессе. Это ведь она, Эвелин, обвинила Унгер в принадлежности к Организации. Просто Унгер не отрицала это.
- Позвольте мне открыть Вам дверь.
О'Коннел поднялся вслед за Эвелин.
- Надеюсь, у Вас будет хороший день, мисс Томасон.
И он закрыл дверь за ней почти в то же мгновение, когда она перешагнула порог комнаты. Ну, вот, наконец-то. Она стояла неподвижно в пустом холле и старалась вспомнить каждое слово из тех, которыми она обменялась с Морли О'Коннелом. Она ведь не называла ему и консулу тоже своё имя и фамилию! Умышленно не называла. Значит, это был его способ дать ей понять, что она была права насчёт его разведывательной функции. Это был сигнал. Сигнал к чему? Просто быть начеку, подумала она. Было бы лучше пока не ходить в милицию. Завтра утром она могла бы снова сходить в тот маленький парк. Может быть, он снова подловит её там. Или, если он знает её имя, он может также знать, где она живёт, и выйти на неё там. В последнем случае, какова роль во всём этом Нелли? Но опять-таки: ей не хотелось верить, что Нелли была так или иначе замешана.
Она не могла просто так стоять. Она двинулась к лифту. В любом случае она была не самая незаметная личность в городе, и если О'Коннел захочет связаться с ней, он найдёт способ, так что сейчас ей нужно просто отдохнуть и поскольку она чувствовала себя вполне в силах, посмотреть Ленинград. Может быть, у неё даже. Она взяла такси, чтобы вернуться в квартиру Нелли. В тёмном подъезде никого не было. Она поднялась по лестнице. Нелли не отвечала. Она снова и снова дёргала за латунную поворотную рукоятку старинного звонка. Звонок жужжал долго и громко. Восемь или десять раз. Никто не отвечал.
Она не просила у Нелли ключ. У неё даже мысли не возникло, что Нелли может не быть дома, когда она вернётся. Зачем Нелли уходить? Даже если она почувствовала себя лучше, она должна была ожидать скорого возвращения Эвелин. Несколько вариантов промелькнули у неё в голове. Возможно, Нелли ушла в аптеку за лекарством или в магазин за продуктами. Но опять-таки: разве она пошла бы, зная, что Эвелин вернётся с минуты на минуту? Допустим, она серьёзно заболела. Ну, скажем, пищевое отравление. А может, она лежит там без сознания? Эвелин стало не по себе. Она не должна была оставлять Нелли одну. Она снова позвонила в звонок. Звонок располагался за первой входной дверью, а не за второй. Если Нелли спит, она может его не услышать. Эвелин подумала: а сама она может расслышать какие-либо звуки из квартиры через две двери, разделённые трёхфутовым тамбуром? Она сделала шаг назад и замерла. На какое-то мгновение ей показалось, что она слышит внутри голоса. Она шагнула вперёд и опять прислушалась. Тишина. Тогда она развернулась и начала спускаться вниз по лестнице. И тут до неё снова донесся приглушённый, но на этот раз безошибочно женский голос, будто разгневанный.
Она стояла неподвижно, не оборачиваясь из-за боязни потерять равновесие. Левой рукой, ухватившись за перила, медленно повернулась на месте, пока не смогла взяться за них правой рукой, затем перенесла левый костыль на другую сторону и взяла под мышку. Только после этого она взглянула вверх. Но, пока она поворачивалась, у неё создалось впечатление, что она слышит звуки шагов в квартире.
Медленно она вновь поднялась по ступенькам. Они были каменные и не скрипели под её ногой или костылями. Она постояла у двери, прислушиваясь. Осторожно попробовала ручку двери. Дверь открылась, не была заперта. Почему она не попробовала это сделать раньше? Не важно, дверь была открыта. Звук голосов резко усилился. Ошибки не могло быть. Она пробралась в тамбур и там, на одном квадратном ярде площади, аккуратно закрыла дверь позади себя и своих костылей. Ей понадобилось некоторое время, чтобы различить голоса, но как только она смогла это сделать, ей стали понятны и слова.
- Она ушла, говорю тебе. Спустилась на пол пролёта лестницы.
- И что, ты полагаешь, она сейчас будет делать? - Этот голос был глубокий, мужской и казался ей знакомым.
- Вероятно, сядет на скамейку в парке и будет меня ждать. Что ещё она может сделать? Ей больше некуда идти.
- Что ещё она может сделать! Она уже делает это целых два часа.
- Но что ты хочешь, чтобы я сделала? Она взрослая женщина и не заключённая в тюрьме. Кроме того, она американка. А они, ты сам мне рассказывал, привыкли приходить и уходить, когда им захочется.
Голоса стали тише. Вероятно, они удалились в спальню. Эвелин напряглась, чтобы услышать. Взяв оба костыля в правую руку, она прислонилась ухом к внутренней двери. Они продолжали спорить о ней. Эвелин сосредоточилась на голосе мужчины. И поняла. Доктор Каганов! И манера, в которой они спорили. Незнакомые люди так не спорят. Они знали друг друга. Возможно, даже очень близко.
Так что же ей теперь делать? Войти и ошеломить их? Её самовольная попытка открыть двери будет полностью оправдана после стольких безответных звонков. Ведь она оставила Нелли больной и, конечно, будет беспокоиться за неё. Или ей стоит выйти из здания и подождать на скамейке в парке? Она могла бы заметить доктора Каганова, когда он будет выходить. Что он ей скажет? Возможно, что он приходил её проверить. Но тогда почему они не отвечали на звонки, когда она звонила? Потому что не слышали? Смешно.
Их голоса опять стали громче. Она слушала. Её культя задёргалась. Без боли, но впервые в этот день. Без ножки она не могла переносить вес тела с одной ноги на другую. Ножка начала побаливать. Но голоса держали её на приколе. Оба костыля были в её правой руке. Она попробовала облокотиться на них и сместить своё положение. Мягко, не отрывая уха от двери.
- Но зачем втягивать её? - Голоса опять стали громкими, и она слышала шаги Нелли и Каганова.
- Она уже втянута, - сказал Каганов, - Она была втянута ещё до того, как покинула Соединённые Штаты. То, что она об этом не знает, не имеет значения. Она по-прежнему в деле. Я дам тебе знать, когда мы соберёмся. Сделаем из этого праздник. Детали я сообщу тебе позже. А сейчас я возьму свой портфель.
Голоса удалились, и через несколько секунд Эвелин услышала, как они выходили из кухни.
Она приняла решение, так как у неё не было выбора. Она не могла сделать это внизу в подъезде, не будучи настигнутой доктором Кагановым. Она вставила костыли под мышки, сделала паузу на несколько секунд и попробовала ручку внутренней двери. Она тоже не была заперта. Эвелин вошла в квартиру. Каганов надевал свой пиджак. За долю секунды он восстановил то самообладание, которое на мгновение потерял, когда Эвелин вошла.
- Я зашёл, чтобы повидать Вас, а получилось так, что вместо этого занимался Вашей замечательной хозяйкой. Сейчас она в полном порядке. Просто лёгкое недомогание.
Она заметила, что утренняя посуда была вымыта и убрана. Нелли встретила её у входа в гостиную, явно расстроенная, но пытающаяся скрыть свои чувства.
- Ты где была? Я волновалась. Ну ничего, потом расскажешь. Доктор Каганов хочет тебя осмотретью. И она посмотрела мимо Эвелин на доктора.
- Располагайтесь в спальне, в гостиной. У меня есть работа на кухне, - Её волосы были слегка растрёпаны, и Эвелин заметила, что глаза у неё влажные.
Она не могла видеть взгляд Каганова в ответ Нелли, но, во всяком случае, Нелли почти-что убежала в кухню.
- Естественно, теперь я не могу уделить вам много времени. Вы должны были быть здесь. У меня есть ещё другие встречи.
Каганов действовал быстро, но это была быстрота опытного профессионала. Он взял у неё костыли, и она стоя стянула с себя платье.
- Баланс у вас хороший. У природы есть способы компенсации различных физиологических изменений.
Эвелин ничего не сказала, и он снял с неё бинты. Она стояла в лифчике и трусиках, держась за спинку стула, а он сидел на другом стуле.
- Разрезы закрылись.
Он заставил её оттянуть культю вперёд, назад, в стороны.
- Где-нибудь болит?
- Не то чтобы болит, но такое ощущение, что, если бы я попыталась подвигать ею на полдюйма больше, появилась бы сильная боль.
Он попросил её допрыгать до рояля в гостиной и обратно, а также ощупал её оставшуюся лодыжку и колено.
- Ты всё делаешь правильно. Не вижу никаких признаков растяжения.
Он также настаивал, чтобы она бинтовала культю эластичным бинтом, чтобы уменьшить отёчность. Он попросил её пройтись туда-сюда по гостиной на костылях. Нелли вернулась из кухни и смотрела, но ничего не сказала. Каганов перенастроил костыли и попросил Эвелин попробовать снова.
- Так удобно?
- Не очень, но и не слишком плохо.
- Пусть будут в этом положении. Через два дня вы к ним привыкните. Так лучше для вас.
Он что-то быстро записал в свою карманную записную книжку.
- Сейчас я должен идти. Зайду к вам опять через несколько дней. Выздоровление зависит полностью от Вас. Нелли спрашивала меня насчёт купания. Это можно. Идите с ней в баню. Или идите на реку, если захотите.
- Какая шизофренично-профессиональная манера врачей! Даже у него.
Голос Нелли звучал более чем язвительно после того, как он ушёл. Прежде чем Эвелин успела спросить, что она имела в виду, Нелли сменила тему.
- Чаю?
- Согласна. Как ты себя чувствуешь?
- Просто короткий приступ несварения. Уже всё прошло.
Она включила электрический самовар и достала русскую чайную колбасу, хлеб и повидло из чёрной смородины.
Эвелин не давала покоя мысль, о чём именно Нелли и Каганов спорили. Почему она была для них предметом спора? Нелли хранила молчание и была совсем не похожа на саму себя вчерашнюю, искромётную молодую женщину. Эвелин попробовала вернуться к её замечанию по поводу докторов-шизофреников.
- Ты о чём-то спорила, когда я вошла.
Нелли несколько секунд сидела молча, уставившись на Эвелин.
- Нет, не спорила, просто сердилась. Не на доктора. Мой хоровой директор звонил мне. Мой отпуск откладывается на неделю. Сегодня вечером мне идти на репетицию. Ненадолго, но всё же придётся оставить тебя. А завтра с утра ещё одна репетиция. Я этого не ожидала. Я думала, отпуск у меня уже начался. Ты, возможно, слышала, как я кричала в телефон. Доктор просто приходил посмотреть на тебя. Но скажи мне, почему тебя не было так долго?
“Она лжёт”, - подумала Эвелин, - “так что и я солгу”.
- Погода прекрасная. Я пошла к Исакиевскому собору, посидела в парке, отдохнула и вернулась назад. Я особо не следила за временем.
- Твои чемоданы прибыли из больницы, - сказала Нелли, - Они в шкафу в спальне.
Вдвоём они убрали со стола, после чего Нелли прошла в спальню и переоделась.
- Я вернусь позднее. На этот раз я оставляю тебе ключ. Он от наружной двери. Внутреннюю дверь оставляй незапертой.
Эвелин сидела в гостиной на кушетке, густо-красной, необычно длинной, стоящей вдоль широкой стены комнаты; параллельно кушетке стоял почти такой же длины кофейный столик из пластика, имитирующего вулканическое стекло. Она пристально, под неудобным углом зрения смотрела на абстрактную картину, висящую на той же стене ближе к дальнему окну. Циркообразные неровные полоски красок пульсировали и вытягивались, напоминая, может быть, о танцующих людях, а, может, о чём-то ином.
На протяжении многих поколений американцы имели представления о России, которые, к лучшему ли, к худшему ли, всегда отличались от реальности отнюдь не в лучшую сторону. И вот она находилась, если не учитывать отсутствие горячей воды, в жилище, которое запросто могло бы быть квартирой в Сан-Франциско, или Чикаго, или Нью-Йорке в одном из старых зданий, причём по уровню выше среднего. И даже горячую воду сюда скоро проведут.
Довольно-таки причудливая абстрактная картина. Красивых форм консервативно-современная мебель. Всё это не должно было бы существовать в России. Однако всё вокруг неё здесь вполне нормальное и привычное. Только сама она больше не была “нормальной”. Она была изменена, физически модифицирована. Находясь в чужой стране, она попала во что-то коварное, угрожающее, и это отнюдь не могло её вдохновлять. Её задание, её работа, её планы, вся её жизнь были разом перевёрнуты вверх дном. Она целиком осознала это в то утро, когда виделась с консулом и Морли О'Коннелом. Но сейчас, в данный момент, она всё-таки чувствовала себя спокойно и уютно. Она скинула с ноги туфлю концом костыля, водрузила ногу на кофейный столик и провела правой рукой по внутренней стороне бедра.
Вторжение в её эйфорию. А не такая уж и противная эта фантомная нога, она просто иная по своей сути. Там, где должно быть колено, Эвелин ощущала стопу. Так явственно, что могла шевелить фантомными пальцами. Глаза говорили ей, что она не права. Короткое платье ниспадало через культю, которая стала ещё короче. И всё-таки она могла шевелить теми пальцами. Она могла ужиться с этой призрачной ногой, если это нужно было, пока эта нога не касалась земли. Но она знала, что всё это временно, что это ощущение исчезнет. Она прошла в спальню и занялась своими вещами.
Они заменили её собственный холщовый чемодан двумя пластиковыми меньшего размера, которые имели хорошо укреплённую конструкцию и хорошую внутреннюю обивку. Она вытряхнула содержимое из обоих чемоданов на кровать и начала сортировать вещи.
Они ничего не взяли, так почему же её обыскивали? Из-за её связей с Барраком или с Унгер? Рутинный обыск? ФБР и МВД объединили усилия и позвонили своему человеку в Копенгаген: “обыщи её ради обоих ведомств и вышли отчёт в оба адреса”.
Ей нужны были чулки. Почему бы не купить их сейчас? Она не закончила сортировку вещей. Убедившись, что у неё есть ключ от квартиры, она намотала ремешок своей сумочки на рукоятку костыля и почти выскочила из квартиры с приподнятым настроением. Фантомная нога была напрочь забыта. Она не могла сидеть и размышлять, когда можно было действовать, а поход в магазин тоже был действием.
Она ненадолго остановилась на обсаженной деревьями прогулочной аллее в середине улицы, прежде чем продолжить путь на другую её сторону. Молодой блондин в белой рубашке и чёрных брюках отделился от боковой стороны дома Нелли и незаметно двинулся за ней. Одновременно ещё один мужчина в такой же одежде, сидевший на одной из парковых скамеек, перешёл к дому Нелли и занял место первого.
Ленинградский Дом Торговли, один из филиалов Универмага, ничем особым не был примечателен. Он вполне отвечал избитым западным эпитетам "серый" и "унылый". Правда, не более чем "Клинс" в Манхэттэне, но с меньшим выбором товаров при почти таком же количестве народа. Магазин располагался в середине сплошного ряда домов и имел два много дверных входа с двух сторон по своей ширине. Сразу при входе с южной стороны находились прилавки женских туалетных принадлежностей и чулочно-носочных изделий. Парфюмерно-косметические товары были столь же “разнообразны”, как и в американских магазинах распродажи, с таким же количеством женщин, делающих покупки и спорящих о ценах и качестве. Над чулочно-носочным прилавком располагался скудный ряд выставленных образцов женских колготок, натянутых на перевёрнутые манекенные ноги. Для Эвелин это была бы напрасная трата денег. Как назло, в двух случившихся с ней происшествиях её единственной потерей, кроме ноги, были две пары колготок. Теперь ей нужны были чулки и соответствующей длины подвязки в случае, если собственная длина чулок будет иная. Она поинтересовалась русской системой мер.
Чулки на прилавке были двух основных сортов: долговечные, но грубоватые, отечественные, всего за 90 копеек за пару, и более нарядные, тонкие из Германии и Швеции по цене в два-три раза выше. Она вернулась к прилавку туалетных принадлежностей, любопытствуя насчёт парфюмерии.
- Можно попробовать?
- Пожалуйста, - Девушка за прилавком кивнула на ряд образцов флаконов-распылителей.
Эвелин, должно быть, действовала чуточку неуклюже, пытаясь освободить свою правую руку от сумочки и рукоятки костыля, и девушка это заметила.
- Какой бы вы хотели? Давайте я вам побрызгаю. Протяните сюда другую руку.
- Да любой... Меня все интересуют.
- Вы новичок на костылях, да?
Эвелин почувствовала всплеск негодования и продолжала пристально рассматривать флаконы со спрэями, жёстко держа вытянутую вперёд руку ладонью вниз. Девушка побрызгала на тыльную сторону ладони. Эвелин подняла глаза только когда поднесла руку к лицу, и тут увидела, что левый рукав у смеющейся молодой девушки аккуратно подогнут и приколот к боку её блузки у полной груди.
- Иногда, особенно по утрам, когда я одеваюсь, я думаю, что с удовольствием обменяла бы ногу на руку, но потом перестаю так думать, ведь никто не желает меняться на чью-то инвалидность, мы привыкаем к своей собственной. Смотри, как я бы попробовала.
Она брызнула туалетной водой на плечо своей отсутствующей руки, подняла его и понюхала.
- Вы туристка, да?
- Да.
- Один из них... вон там, только не оборачивайтесь, следует за вами, Вы знаете? - Она сделала акцент на слове "них", - Может быть, не знаете. Но время от времени вы будете их встречать. Они липнут, как пиявки, так что думаю, вам было бы полезно иметь это в виду.
- Кто это? - Спросила Эвелин, несколько сбитая с толку.
Глаза девушки продолжали моргать.
- Он сзади Вас, стоит в дверях. Только не оборачивайтесь. Он не очень высокий, в белой рубашке с короткими рукавами и чёрных брюках. Без пиджака и галстука. Вы что, о них не знаете?
- Нет, я не знаю, о чём Вы говорите.
Что она имела в виду: МВД, КГБ, полицию? Но её манера разговора опровергала такие догадки. Она заметила женщину, которая вежливо, но нетерпеливо просила, чтобы её обслужили.
- Я, наверно, отрываю Вас от работы.
- Через десять минут под главной лестницей. Можете поговорить со мной? У меня будет перерыв.
- Хорошо.
Эвелин снова повернулась к прилавку чулочно-носочных изделий. Выставленные колготки были двух цветов, коричневые и синие. Она вообразила их на себе, со свисающей пустой штаниной. Ужасно! Что же делать с парами, оставшимися дома? Заткнуть ненужную штанину за пояс, завязать узлом, отрезать? Жаль, что чулки не всегда продаются тех же цветов, что и колготки.
Она не остановилась у прилавка. В бельэтаже она увидела ковры и рулоны тканей. Она остановилась у сувенирного прилавка. Статуэтки, булавки, медали с изображениями Ленина, Адмиралтейства и Петропавловской крепости, телебашни, Исакиевского собора. Резьба по кости с Чукотского полуострова, вырезанные из дерева лошади, олени, горные козлы из Центральной Сибири. Она повернула голову очень резко. И он прореагировал на полсекунды позже, поспешно отведя взгляд. Белая рубашка и чёрные брюки, стоит у чулочно-носочного прилавка.
Она продолжала двигаться по периметру магазина. Кожаные изделия, в основном женские сумочки, кое-какие портфели, маленькие и простые. Женские сумочки были весьма красивы, русская кожа! Жидкости после бритья нескольких марок. Маленькая кабинка с закрытым окошком и маленькой вывеской: ремонт сумок. Открыто по средам и пятницам с 11:00 до 16:30.
По её коже пошли мурашки. Почему за ней следят? Фантом вдруг целиком вернулся, и она почти вступила на воображаемую ногу. Давление костылей на рёбра напомнило ей, что этого делать не стоит. Она не могла распрямить фантомное колено. Как будто волочила сломанную ногу в гипсе. Чёрт возьми! Она сильно прижала к себе костыль, и резкая боль пронзила её. Но фантомная нога осталась. Она заставляла её чувствовать себя покалеченной. Эвелин повернулась и пошла к лестнице. “Почему он преследует меня?”
Однорукая девушка уже стояла у лестницы, когда она подошла к ней. Не менее пятнадцати футов шириной, лестница разделялась надвое на первой площадке и двумя параллельными пролётами продолжалась дальше в бельэтаж. Девушка провела Эвелин в служебное помещение под лестницей. Удобные стулья и кушетки из кожзаменителя. Электрическая кофеварка и электрический самовар, чтобы кипятить воду для чая.
- Некоторые мужчины получают эротическое удовлетворение от ампутанток. Чай или кофе?
- Нет, не нужно, я позавтракала.
- Всё равно. Чашка чая с лимоном хорошо освежает. Я наливаю?
- Наливайте.
- Вы не русская?
- Нет.
- Вы хорошо говорите по-русски.
- Спасибо.
- Из Америки?
- Да.
Эвелин смотрела, как девушка манипулировала свежим лимоном и ножом своей одной рукой, как ей удалось нарезать его.
- Как Вы потеряли руку?
- Около пяти лет назад. Автомобильная авария.
Значит, и здесь они тоже бывают. Привычная, неизбежная нормальность двадцатого века. Времени у них было немного. У девушки был всего пятнадцатиминутный перерыв, но она успела за разговором, манипулируя рукой, пальцами, зубами и культёй, снять с Эвелин мерки в сантиметрах. Эвелин спросила только о методе пересчёта американских мер длины, и теперь чувствовала себя из-за этого виноватой.
- Они не всегда пристают. Некоторые подолгу следят, и всё. Таких я ненавижу. Они всё время надеются, что ты их не замечаешь. Другие заговаривают с тобой и даже приглашают на свидание. Я таким вот образом познакомилась с приятным молодым юристом и с инженером. Но рано или поздно ты начинаешь понимать, что они любят твою культю, а не тебя. Однако такими их создал Бог, так что кто я такая, чтобы судить?
“Русские упоминают Бога так же легко, как и мы, американцы”, - подумала Эвелин.
- Возможно, это закон природы. Каждая женщина, как бы она ни выглядела, должна быть привлекательной для какого-либо мужчины.
- Но я не хочу, чтобы за мной следили, - сказала Эвелин. - Я живу совсем недалеко отсюда. Я не хочу, чтобы он знал, где я живу, но я ещё не так хорошо владею костылями, чтобы оторваться от него.
- Я оторву его от Вас. Большинству, если нравится одна ампутантка, то понравится и другая. Я разговорю его и дам вам шанс скрыться. Вам далеко идти?
- Нет, но подержите, если можете, его подальше от дверей, чтобы он не увидел, в каком направлении я пойду. Я, конечно, буду вам очень благодарна.
- Вы ещё придёте, потом, и поговорите со мной, прежде чем отправитесь в свою страну, обещаете? Расскажете мне, как потеряли ногу, и как Вам путешествуется без неё, ладно?
- Ладно.
Эвелин купила три пары самых длинных шведских колготок, какие только у них были, и на секунду замешкалась, не зная, как их нести. Но однорукая девушка решила и эту проблему. Она вынула их из коробок и запихнула в сумочку Эвелин.
- Видите, уместились.
Как только Эвелин направилась к переднему выходу, и блондин в белой рубашке и чёрных брюках отделился от витрины футбольных мячей, девушка встала прямо на его пути и попросила сигарету. Он попытался её обойти.
- Я не курю.
- Прошу Вас. Вы меня не поняли. У меня есть сигарета. Но мне трудно зажечь её. Пожалуйста, помогите мне.
Она ловко расстегнула свою сумочку и держала её перед ним открытой. Он взглянул на неё и в сумочку, затем вынул из неё пачку сигарет, то и дело бросая взгляд через её плечо. Казалось, что она его нисколько не интересует. Однако через десять минут человек, который заменил его у дома Нелли, постучал в дверь начальника отдела кадров магазина, представился и начал задавать вопросы.