Институт. Серия рассказов. Не окончено.

В этом форуме выкладываем русскоязычные рассказы.
Forum rules
Общение только на русском языке!!!
Сообщения на других языках будут удаляться!!!
Post Reply
User avatar

Topic Author
Флав Найребис
Житель
Posts: 467
Joined: 06 Oct 2019, 08:00
Reputation: 119
Sex: male
Location: Сибирь
Ваш Знак зодиака: Весы
Has thanked: 226 times
Been thanked: 511 times
Gender:
Russia

Институт. Серия рассказов. Не окончено.

Post: # 46233Unread post Флав Найребис
06 Oct 2019, 08:19

Флав Найребис

Сначала у меня в плане был только один короткий рассказ.
Но потом я вошёл во вкус былых воспоминаний и сам собой родился цикл: «Институт» (НИИ).

События, о которых пойдёт речь, происходили в начале 80-х годов прошлого века. Но из песни слова не выкинешь. Как говорится, что вышло, то вышло. Прошу извинить.

FlowNairebis

МАРИНА

Мне нравится Марина Дрок.

Марине 27 лет, она инженер-конструктор 3-ей категории.
У Марины широкие, по-крестьянски развёрнутые пышные плечи и большая, роскошная грудь. Прямо-таки, не груди, а молочная ферма. Ниже груди угадывается обозначенная блестящимпоясом талия, а ещё ниже –красивая широкая попа. Половинки попы – не «булки», а прямо-таки пышные караваи, вольготно перекатывающиеся под юбкой. Марину можно было бы назвать колченогой, если бы у неё были две ноги. Но у Марины только одна нога. Правая.
Несмотря на прелестные, объёмные формы, Марина предпочитает одежду в стиле «свободный верх» и «юбка-карандаш». Юбка прекрасно облегает и подчёркивает округлые формы Марининого бедра. Чуть ниже, немного вперёд и вбок, обозначается коленка. Потом, ниже коленки, нога резко меняет направление и голенью устремляется к центру тяжести подвижного Маринкиного тела. Так что реалии колченогости компенсируются функциональными особенностями Маринкиной единоногости.
Нога Маринки имеет небольшой размер обуви, но ступня широкая и крепкая. Маринка носит туфли на низком каблуке, обязательно с небольшим вырезом на носочке, в который виден широкий ноготь большого пальца Маринкиной ноги, крашеный в ярко-розовый цвет.

Мне очень нравится Маринка Дрок.

Маринка – яркая шатенка. Волосы у неё почти до плеч, она подвивает их крупными локонами и немного высветляет кончики. У Маринки красивое, ухоженное лицо, всегда безукоризненный макияж; большие, аккуратно подведённые глаза за огромными «минусовыми» очками в широкой ярко-красной, или розовой оправе, которые элегантно возлегают на тонком Маринкином носике с маленькой пикантной горбинкой. Рот Маринки всегда приоткрыт в приветливой улыбке, демонстрируя ряд крупных и ровных зубов. Впрочем, примоляры на одной стороне уже сверкают золотом коронок, но общего впечатления это не портит. У Маринки всегда исключительно хорошее настроение, чего она и не скрывает.

Маринка мне очень нравится!

А слева под юбкой, пониже половинки попы-«каравая» ничего не выступает и не перекатывается. Видимо, высокая ампутация.
Маринка не пользуется протезом и вообще неизвестно, есть он у неё, или нет. Передвигается она только на костылях. Костыли у Маринки простые, деревянные, покрытые густо-чёрным лаком. Вообще, Маринка любит яркие и контрастные цвета: чёрная, или красная юбка, розовые, или белые туфли, ярко-жёлтая, или оранжевая блузка, платья цвета «электрИк», или «морской волны», блестящий пояс с золотистой пряжкой, красный берет, - всё в различных сочетаниях, всегда яркое и праздничное. А подмышечные костыли всегда – радикально-чёрные. Маринка опирается на два костыля, но может легко ходить и на одном. Однажды, когда она поднималась по лестнице, один костыль под ней подломился, но это Маринку не смутило. Сбросив вниз ненужные обломки дерева, Маринка пристроила оставшийся поудобнее под правой рукой, левой взялась за перила и так продолжила подъём. А потом полдня весело порхала по КБ с одной подпоркой, периодически перекладывая её то под левую руку, то под правую. На левой руке у Маринки нет двух пальцев, безымянного и мизинца, но Маринку это не напрягает. Просто создаёт некоторые неудобства, но окружающие этого не замечают.

Маринка мне нравится. Впрочем, не мне одному.

Маринка живёт в общежитии, там у неё отдельная комната. В общаге у Маринки репутация девушки «нетяжёлого» поведения. Гости в Маринкиной комнате случаются часто, впрочем, мало кто мог похвастаться, что ночевал у неё больше двух раз. Маринка обожает разнообразие и не боится экспериментировать. Общительный и весёлый характер позволяет ей поддерживать дружеские контакты практически со всеми. И никто не сказал о ней плохого слова. Маринка всем нравится!
Хотя общага находится прямо напротив нашего НИИ, буквально через дорогу, Маринка умудряется утром постоянно опаздывать на работу. Но Маринке всё прощается. За своим кульманом Маринка или стоит, слегка приподнимаясь и приплясывая на пальчиках правой ноги, отставив костыли к столу, или сидит на вертящемся стульчике без спинки, меланхолично передвигая пантограф, но чаще всего её рабочее место пустует; Маринка порхает по институту, периодически то там, то сям забывая костыли, с кем-то переговариваясь, шушукаясь и весело хихикая. Поэтому порученную ей работу Маринка постоянно срывает и ей приходится выходить в выходные дни. По технике безопасности в одиночку работать не положено, поэтому на работу в выходной Маринка подыскивает на себе напарника. Можно только догадаться, чем занимаются Маринка со своим воскресным виз-а-ви в пустом помещении КБ среди шкафов, столов и кульманов. Наверное, в прятки играют? Или в догоняшки?
Маринка работает в конструкторском отделе, на третьем этаже нашего НИИ. А я – в исследовательском, на первом этаже. Поэтому меня Маринка в напарники не приглашала. Не по статусу. А на втором этаже располагается администрация и учёный совет. Там у Маринки тоже хватает обожателей. Но на втором этаже Маринка демонстративно не задерживается. В своих привязанностях она достаточно демократична, и учёные головы со степенями и званиями её не привлекают.

Маринка мне очень нравится!

Замужем Маринка не была и не стремится. Про себя, несмотря на общительный характер, рассказывать не любит и непринуждённо уходит от вопросов. Общажная жизнь её наверняка не устраивает, но зато – никаких обязательств. Ни перед кем. Свободна от всех условностей. Красивая и независимая.

Ах, Маринка! Прекрасная Маринка!

Однажды я был оставлен ночным дежурным по корпусу. В сущности, обязанности дежурного – чистая формальность и синекура, за которую полагается законный отгул. В течение ночи необходимо несколько раз пройтись по этажам, проверить, везде ли погашен свет, проследить за возможными протечками воды, а в случае возгорания, или иной нештатной ситуации – вызвать соответствующие службы. Была пятница, сотрудники НИИ разбежались сразу же после окончания работы. А я остался до утра на «боевом посту».
На третьем этаже в помещении КБ горел свет. Заглянув туда, я увидел Маринку. Видимо, она не ожидала визита, поскольку была застигнута за пикантным занятием: красила ногти на ноге. Туфелька была небрежно сброшена, прозрачный капроновый «следик» снят; крепкая ножка с мускулистой голенью и широкой ступнёй покоилась на горизонтально заваленном кульмане, а сама Маринка тянулась кисточкой с розовым лаком к ногтям, балансируя широкой попой на хлипком вертящемся стульчике. От неожиданности её рука дрогнула, и дефицитный лак размазался мимо ногтей, прямо по пальцам.

- Напугал? Извини. При исполнении.
- Ничего. – Маринка немедленно взяла себя в руки и заулыбалась. – Ты никому не расскажешь о том, что застал меня за таким интимным делом?
- Конечно. Могила! – заверил я. Мне хотелось намекнуть, что ещё никто из сотрудников не проговорился про другие интимные дела, творящиеся по выходным в КБ, но я благоразумно сдержался. – Мне выйти?
- Да ладно, не надо! –великодушно разрешила девушка. – Ты уже всё видел.
- Так уж и всё? – натянуто пошутил я. Уходить мне вовсе не хотелось, а другого повода пообщаться с предметом моего обожания могло и не предвидеться. – Вдруг я что-то интересное пропустил?

Маринка расхохоталась. Что она нашла смешного в моей фразе, не знаю. Скорее всего, просто хотела разрядить обстановку. Докрасила ноготь на мизинце, подула на свежеокрашенный строй пальцев, стёрла случайный мазок, спрятала пузырёк с лаком в стол. Потом, ничуть меня не стесняясь, натянула на ножку капроновый «след» и угнездила ступню в туфельку.

- Я где-то там бросила костыли, - неопределённо махнув в угол комнаты, произнесла Маринка. – Если тебе не трудно, поищи, пожалуйста!

Мне было нетрудно. Один костыль нашёлся сразу же за Маринкиным кульманом, второй – за шторой, у окна.

- Спасибо, - с улыбкой кивнула мне Маринка, принимая костыли. – Где-то был ещё и третий, парный к тому, который сломался на лестнице полгода назад.

Третий костыль тоже нашёлся, за шкафом с документацией.

- Брось его там же, - небрежно махнула мне девушка, поправляя причёску. И вдруг, совсем без логического перехода спросила: - Хочешь знать, почему мне отрезали ногу?

Она спросила именно так. Не «ампутировали», не «отняли», а именно – «отрезали». Получилось немного жутковато, как-то по-мясницки. Я смутился:

- Если тебе не очень неприятно вспоминать об этом… Тогда скажи.
- В пятнадцать лет я упала и сильно расшиблась. Ушиб залечили, но потом стала расти опухоль. Когда спохватились, было уже поздно: рак. Врачи перестраховались и отхватили всё, что смогли. Хорошо, что хоть задницу оставили, а то бы сидеть нормально не смогла. – Маринка снова задорно хохотнула, примяла юбку под левой ягодицей, и я увидел, что нет даже намёка на культю. – И ещё мне сказали, что опухоль может вернуться, в любой момент могут пойти метастазы, и тогда жить мне останется совсем немного. Вот так.
- Невесело, - промямлил я. – Прямо скажем, перспектива безрадостная… Но ведь прошло уже много времени, а рецидива нет?
- Прошло больше десяти лет, но дело не в этом. Просто, когда я осознала, что поминальный колокольчик может забрякать в любой момент, я решила жить на всю катушку, без заботы о завтрашнем дне и без оглядки на день вчерашний. Ты ведь не осуждаешь меня за легкомысленное поведение, а?
- «Не судите, да не судимы будете». Кто я такой, чтобы тебя укорять?
- Только не говори, что тебе не рассказали про мои похождения и в КБ, и в общаге, - Маринка снова усмехнулась, кокетливо переставила костыли и крутанула попой. – Да, мне нравится заниматься сексом. А что в этом плохого?
- В СССР секса нет… - буркнул я, изрядно покраснев.
- Фразу придумали ханжи! – отрезала Маринка, красиво вздёрнув брови над оправой очков и тряхнув гривой волос. – Ханжи и старые девы! А мне вот нравится трахаться! Хочешь попробовать со мной?

Удар был силён! Такого не ожидал. И тогда, собрав всё самообладание, я выдохнул, словно падая в пропасть:

- Ты мне очень нравишься, Маринка! Очень! Люблю тебя!...

И тут Маринка переменилась в лице. Она прижала ладони к глазам, костыли её разъехались в стороны и упали; девушка вслепую сделала два упругих подскока на кривоватой ноге и опёрлась попой о свой рабочий стол. Маринка плакала. Нет, она не плакала, а рыдала в испачканные розовым лаком ладони, задрав очки на лоб и размазывая тонкий макияж. Я растерялся, а девушка сквозь истеричные слёзы вдруг торопливо заговорила, заговорила:

- Венечка, ах, Венечка! Да на тебе же всё написано, конспиратор ты несчастный! Ты же влюблён, я давно об этом знаю… Только не подходим мы друг другу. Ты умный, образованный, из хорошей семьи, а я – недоучка, шалава деревенская…
- Маринка, зачем ты так… - я попытался остановить поток слёз и слов, но девушка оборвала меня:
- Не перебивай меня, пожалуйста! Мне и так нелегко, я первый, а может и последний раз в жизни, произношу такие слова! Тебе нужна хорошая женщина, умная, порядочная, с положительной репутацией. Тебе нужна крепкая семья, дети… А у меня было уже четыре аборта, и детей я больше иметь не смогу… А ты… А тебе… А я…

Снова слёзы, бормотания и всхлипывания. Я благоразумно молчал, чуть придерживая Маринку за мягкие, тёплые плечи и приобняв за талию. Потом ласково поцеловал её левую руку в те места, где не было двух пальцев, достал чистый носовой платок и начал аккуратно вытирать слёзы и размазанную вокруг глаз тушь. Маринка вздрогнула от поцелуя, потом мягко отстранилась, достала зеркальце; подняла кульман вертикально, закрепила зеркальце на нём и стала сама приводить лицо в порядок. Через три минуты всё было закончено, следы рыданий исчезли. Марина снова была прежней, непринуждённой и улыбчивой. И – ни следа недавней истерики. Всё в полном порядке. Норма.
Я поднял разбежавшиеся в стороны костыли и протянул их девушке. Марина поправила свои модные очки в ярко-розовой оправе с наклеенными стразами, приняла под мышки костыли и кокетливо улыбнулась, давая понять, что ничего не произошло. Потом с сожалением посмотрела на пальцы, сначала на правой руке, потом на левой и вздохнула:

- Обожаю носить перстни, кольца. Но к левой руке привлекать внимание не хочется, а на правой – начинают болеть суставы, когда прижимаю костыль. А пальцы мне любовник отрубил в порыве ревности, ещё в деревне, восемь лет назад. Хорошо, что не всю руку оттяпал, дурак! Ладно, не будем. Не провожай меня. Комнату я закрою, свет выключу. А пока – дай мне ещё побыть одной. Хорошо?

Я ретировался. Через пятнадцать минут свет погас, хлопнула дверь в КБ, щёлкнул замок, гулким лязгом отразившись в пустых коридорах и лестничных маршах. Маринкины костыли мягко протопали по мраморным ступенькам центрального прохода, что-то буркнул на выходе охранник, в ответ девушка мурлыкнула нечто утешающее. Снова порицающе заквакал «вохряк» на своей «дырке», затопал сапогами. Крутанулась входная дверь-вертушка, скрипнула закрываемая щеколда. Я немного постоял у двери в свою лабораторию на первом этаже, потом ещё раз прокрутил в памяти события последнего часа и отправился на прерванный обход. Занавес.

Прекрасная Маринка Дрок! Как же ты мне нравишься! Любимая…

Мы недолго работали вместе. Вскоре мне предложили гораздо более интересную, да и, что греха таить, - более высокооплачиваемую работу, - предложение, от которого невозможно отказаться! За неделю до увольнения я пригласил Маринку к себе в гости, домой. Но Маринка ответила категорически и отрицательно:

- Не хочу, чтобы у тебя остались обо мне ненужные впечатления. Запомни меня такой… какой бы ты хотел меня помнить.
- Маринка, я уезжаю. Далеко и надолго. Возможно, что навсегда. Мы можем больше не увидеться. Чувствуешь печальную тему?
- Ты хочешь устроить «прощальную гастроль» и «ночь любви»? – Маринка произнесла эти слова таким наивным и беспечным тоном, каким можно было бы сказать: «Вот сейчас надуем шарик и пойдём гулять!»
- Будет так, как ты решишь, - благородно заверил я девушку. – Только я хочу заполучить тебя к себе. Домой. В гости. Как старого и проверенного боевого товарища. И друга. И любимого человека…
- Ах, Веня, Веня… - Марина одарила меня очаровательной улыбкой, отставила костыли и, пару раз игриво подпрыгнув на ножке, прижалась ко мне: - Ты замечательный, только я не приду к тебе в гости. Ты хороший. Ты – особенный. Мне бы не хотелось, чтобы ты уравнялся с теми проходными личностями, которые уже тискали моё тело. Я запомню тебя, как моего НАСТОЯЩЕГО возлюбленного. И ты меня помни. Помни такой, о какой мечтаешь, а не такой, какую можешь обнаружить... при более тесном контакте. Понимаешь?
- Мы могли бы уехать вместе, - без особой надежды произнёс я. – Семейному офицеру на «точке» сразу дают квартиру, а не офицерскую общагу. Мы поженимся…
- Конечно, нет… - Маринка была непреклонна. – Неужели ты такой… непонятливый?..

Откровенно сказать, да: тогда я ничего не понял. Или – почти ничего. Впрочем, не важно. Совсем не важно.

Я уехал. Мы не переписывались и не перезванивались. Ни разу.
Прошло почти тридцать лет.
Я ничего не знаю про неё. В 90-е годы наш НИИ развалился, сотрудники разбежались. Куда девалась Маринка, - Бог весть? Где работает? Где живёт? Вдруг пророчество эскулапов сбылось, и у неё снова стала прогрессировать опухоль? Здорова ли? Жива ли?
Не знаю.
Только если встречу, обязательно скажу:

- Марина Леонидовна Дрок! Ты мне по-прежнему нравишься!

********************************************

ТАТЬЯНА

В общежитии нашего НИИ, где и жила Марина, я побывал всего три раза. Надо сказать, что особо радужных впечатлений от публичных мест и мест общего пользования я никогда не испытывал, так что мои визиты в различного рода общежития, можно пересчитать по пальцам одной руки. Но о паре визитов можно рассказать поподробнее.
Однажды наш институтский комсорг нагловато подкатился ко мне и безапелляционно произнёс:

- Сегодня после работы в общаге нужно помочь перенести мебель. Шкаф, пару полок, диван и стол. Ты в списке. Сбор у входа в общежитие, в 18-15.
- А спину вареньем не намазать? – осведомился я. – У меня должность «инженер-исследователь», а не «инженер-грузчик».
- Считай, что это – комсомольское поручение. Ты молодой, физически сильный, так что тебе и шкафы в руки, и полка на спину. – Комсорг глумливо хохотнул и отчалил по своим неотложным общественным делам. Как говорится, команда отдана, а там – хоть шторм, хоть ураган!
- Веня, надо помочь. – Это вмешался в ситуацию мой начальник лаборатории Александр Смычков. – Тебя не так часто просят. Не бузи понапрасну. Зачтётся.
- Набью я этому уроду когда-нибудь рожу, - мечтательно пообещал в спину нашему рьяному общественному организатору. И слово своё сдержал.

Только это была уже другая история.

Сашу Смычкова я очень уважаю. Когда-нибудь расскажу об этом замечательном человеке. Ну а сейчас я угрюмо козырнул моему научному руководителю и с готовностью пообещал выполнить указания. Без фанатизма.
Но сейчас вернёмся к нашим реалиям. Зима, холодно, и трое самых активных комсомольцев ждут руководящих указаний в холле общаги.

- Ага, все в сборе! – комсорг радостно потёр руки. Сам работать он явно не собирался, а только осуществлять руководящие функции. – Нам на третий этаж! За мной!
- Сука выслужливая, - тихо прошипел кто-то из моих собратьев по погрузочным работам. Впрочем, эта тирада до ушей нашего «руля» не дошла.

Третий этаж общежития встретил нашу команду гулкими коридорами и запахом горелой картошки. Из малюсенькой комнатки напротив женского туалета, нам навстречу выскочила худенькая девушка в лёгком, коротком и крайне открытом халатике, без пояска и половины пуговиц и смущённо быстро-быстро заговорила, словно заранее извиняясь за причинённые неудобства:

- Вы ко мне, да? Вот, переезжаю… Комендант разрешил. Вот те полки, и шкаф… И стол… в другой конец коридора, второй этаж, комната 21… Только осторожно, пожалуйста!

Кто-то из моих подельников сдавленно охнул. Я тоже охнул, только мысленно. И, надо сказать, было от чего.
Девушка была инвалидом. Правая рука под халатиком не угадывалась вовсе. Застиранная ткань беспомощно ниспадала прямо от худой шеи на такие же худые и жалкие рёбра. На левой руке не было пальцев. Обезображенная ладонь была хирургически рассечена от основания бывших пальцев примерно на одну треть, и рубцеватые короткие култышки багрово-красного цвета являли слабую функциональную замену полноценной руке. От большого пальца осталась одна фаланга с крестообразным шрамом на торце.
Ноги тоже являли собой потрясающе ужасающее зрелище. Правая нога была ампутирована на уровне половины бедра, остаток был упакован в гильзу пластмассового протеза и заканчивался малоэстетичным и плохо сгибаемым имитатором ноги, обутом в резиновый тапок. С левой ногой дела обстояли немного лучше: ампутированная в средней части голени, оборудованная довольно новым и более симпатичным протезом, также обутым в резиновый тапок «противоскольжения», эта конечность могла хотя бы сгибаться, что обеспечивало её владелице удобство передвижения. В том числе и по лестнице. Ну а про перетаскивание по этажу тяжестей, разумеется, разговор не шёл. Не тот уровень.
«Сейчас меня стошнит», - фаталистично подумалось мне. Но пришлось сделать волевое усилие и подавить рефлекс. Было реально муторно. А искалеченная девушка заискивающе поочерёдно заглядывала в глаза «инженерам-грузчикам», как бы чувствую вселенскую неловкость за доставленные неудобства и, не имея возможности адекватно отблагодарить своих носильщиков мебели, видимо, пыталась выискать моральную индульгенцию… Жалкое зрелище. Воистину!
Мебель была ветхой, плохо собранной, рассыпающейся на глазах. С трудом, не от тяжести, а от перспективы разрушения хлипкой конструкции, мы перенесли деревяшки из одного конца коридора в другой, спустили по боковой лестнице на этаж ниже и расставили на места, указанные хозяйкой в новых апартаментах. Девушка нелепо суетилась, ковыляя на грубых протезах, показывая искалеченной рукой, как бы ей хотелось расположить и развесить её нехитрое барахло. Мои нечаянные подельники стискивали зубы и молчали. Только бравый комсорг разливался соловьём, словно предчувствуя, как он отчитается за это талантливо и героически организованное общественно-полезное мероприятие. Мудак.

- Тут нужно кое-что подтянуть! – выдал научное решение ответственный комсомольский работник, пощупав хлябающие дверцы шкафа и щелястые полки. – Кто у нас дружит с инструментами?

Вопрос был риторическим. Из всей гоп-компании только я имел постоянное и непосредственное дело с железом и крепежом. Остальные двое активистов были из отдела теоретических расчётов и с отвёртками не дружили. А у меня переносной набор со сменными шлицами был всегда наготове.

- Ну, Вениамин, тебе и нагрузка в руки! – радостно заблеял наш неутомимый руководитель. Видимо, от счастья, что так удачно удалось организовать летучий ремонт в рамках запланированного мероприятия, так сказать, в дополнение. – Мы на тебя рассчитываем!
- Сука! – тихо подумал я. Но отказывать в помощи было не в моих принципах. Тем более, в помощи ТАКОЙ девушке.

Комсомольцы-теоретики во главе с институтским «рулём» ретировались немедленно после окончания короткого переезда. Всем было немного не по себе от увиденного… Мне тоже. Но пришлось остаться.

- Меня зовут Флавентий. Можно просто: Веня.
- А меня – Таня. Проще не бывает! – девушка натянуто улыбнулась и покраснела. – Мне так неудобно…
- Неудобно штаны через голову надевать, спать на потолке и какать в почтовый ящик, - авторитетно заверил я девушку. – Всё остальное в пределах допуска.
- А почему спать на потолке неудобно? – Таня не поняла «шутку юмора» и мне пришлось пояснить:
- Одеяло с потолка падает.

Татьяна смущённо рассмеялась, как бы демонстрируя ответное понимание шутки, но неполное. Инструмент из карманов моей куртки уже перекочевал на подоконник комнаты и был готов к использованию по назначению.
В полках и шкафах всё было стандартное: всё те же шурупы, плохо ввёрнутые в фанеру и в древесно-стружечную плиту. Кое-где пришлось для усиления вставить спички, где-то просто протянуть крепёж. Но, в общем и целом, за неполный час весь нехитрый гардероб был восстановлен в работоспособном и безлюфтовом состоянии.

- Ой, а мне ещё книги перенести, и бельё, и посуду… - девушка жалобно взглянула мне в лицо и снова засмущалась. – Я могу и сама…
- Задача воспринята. – А что мне оставалось делать? Не бросать же начатое мероприятие на полдороге. - Перенесём. Не вопрос.
- Спасибо… - Таня тихо всхлипнула, и до меня дошло, что она уже давно тихо и беззвучно плачет в уголок воротника халатика. – Мне тебя даже угостить нечем. Есть и картошка, и тушёнка, и яйца. Только приготовить у меня не получится…
- Сначала покончим с барахлом, - порешил я веско. – А потом поговорим о заслуженной награде для героя!

Слова «герой», или «героически», мы произносили с характерным оттенком иронии: «ирой», «ироиц-цски». Но Таня восприняла фразу вполне «близко к телу»:

- Ты скажи… Я попрошу подружку, она поможет. Я бы с удовольствием… Есть ещё бутылка вина. Или ты не пьёшь?

Последняя фраза меня насторожила. До этого момента все ответы на вопросы были просчитываемы. А какой ответ девушка рассчитывала получить на последний, мне призадумалось. С одной стороны, ответ «не пью» мог быть воспринят, как отказ от дальнейшего продолжения знакомства. Да и вообще, непьющий человек в нашей среде вызывает законное подозрение: чего это он не выпивает? Больной, что ли? Или «зашитый»? А с другой стороны, выпивка могла породить у Тани неприятные ассоциации, уж больно подозрительным тоном был задан её вопрос. И мне пришлось ответить обтекаемо:

- Как масть пойдёт. Что переносим первым?
- Давай, книги. Или посуду. Ты будешь носить, а я расставлять.
- Замётано.

В две ходки по коридорам с этажа на этаж были переправлены книги. Ещё в два рейса – одежда, казённое бельё и немногочисленная посуда. Последний рейс пришёлся на цветы: кактус и фиалку. Пока я нарезал метры по гулким коридорам, Таня, неловко подпрыгивая на протезах, культяпой ладонью рассовывала по полкам книжки: учебники, справочники и немного художественной классики.

- Я учусь на заочном, - как бы извиняясь, прояснила ситуацию девушка. – Книги, учебники необходимы. А потом Николай Георгиевич обещал помочь с работой.

Ситуация стала немного проясняться. Николай Георгиевич – личность в институте известная, секретарь Учёного совета. Таня была его родной племянницей, дочерью погибшего брата. Это вскоре тоже выяснилось. Пока я занимался финишными операциями по развешиванию полок и удалением несанкционированных мебельных щелей, Таня быстро, словно опасаясь моего скорого ухода, немного сбивчиво рассказывала нехитрую историю своей короткой жизни.
Её устроил в НИИ отец по протеже своего брата, в партию изыскателей. Изыскателям хорошо платили: «командировочные», «суточные», «полевые» и тому подобное. Таня рассчитывала заработать денег за полевой сезон, а потом начать устраивать жизнь в городе. Но после рекогносцировочной съёмки, во время возвращения с площадки, готовящейся под новый испытательный полигон, группа изыскателей попала в страшную метель. Снеговой заряд налетел и накрыл группу неожиданно, штормовое предупреждение опоздало. Люди оказались деморализованы и дезориентированы. Палатку унесло. Руководитель запаниковал. Отказала рация, был утерян компас, оказалась бесполезной карта. Группа потерялась в метели. Температура резко упала. Когда из базового лагеря вышли спасатели, из четырёх членов группы двоих живыми найти уже не удалось. Один сотрудник отделался средними обморожениями: повреждениями кожи лица и воспалением лёгких, а Таня замёрзла в сугробе. Началась гангрена. Пока девушку вертолётом доставили до ближайшего пункта цивилизации, обе ноги и правая рука уже были необратимо поражены.

«Наука требует жертв»… Будь проклята наука, которой нужны такие жертвы!

Выгонять с работы Таню ни у кого решимости не хватило. Николай Георгиевич отстоял племяннице место помощницы лаборанта, плюс пенсия по инвалидности, плюс – почти что бесплатное проживание в общежитии института. И помог с учёбой. Так что все формальности были соблюдены, за исключением того, что лаборантом Таня не работала ни дня, по вполне понятным причинам.
Ну вот, наконец, мебель расставлена, полки развешены, шкафам проведена ревизия; книги и бельё, одежда и посуда расположились на своих местах. Таня устало плюхнулась на тощую казённую койку и одним уверенным жестом искалеченной руки сбросила с культей протезы:

- Устали ноги, - пожаловалась она. – Ничего, кроме себя не носила, а всё равно, устала.
- Послушай, а зачем вообще нужен этот переезд? Комната по размерам такая же, как и была, деревяшки (в смысле, мебель) ты с собой тоже захватила старые. Какой выигрыш из перемещения?
- На второй этаж мне проще подниматься, чем на третий, - проговорила девушка, нервно поглаживая обрубками «пальцев» на левой руке культю правого бедра. – А потом, в соседней комнате живёт моя подруга, Ольга. Она мне помогает готовить и обслуживать себя. Она хорошая девушка…
- Может, имело смысл жить в одной комнате вдвоём?
- У каждого должна быть своя личная жизнь, - неловко усмехнулась Татьяна и принялась массировать культю голени левой ноги. – Ольга тоже инвалид, но даже у инвалида есть право на сугубо личное. То, что нельзя делить на двоих. Пусть на жалких восьми квадратных метрах, но я хочу, чтобы это были мои квадратные метры. И чтобы не бояться постороннего вторжения, когда со мной будет мой мужчина…

Татьяна выразительно посмотрела на меня, сделав нажим на словах «мой мужчина». Я уже совсем было собрался понять и оценить намёк, как тонкая общажная дверь тихо отворилась и в образовавшуюся щель робко просунулась девичья голова.

- К вам можно? – почти шёпотом спросила маленькая девушка, едва шевеля большими влажными губами и прикрыв огромные серо-голубые глаза. – Не помешаю?
- А вот и Оля, - немедленно откликнулась Татьяна, протягивая руку к лежащим на полу протезам ног. – Проходи, знакомься!
- Мы знакомы, - спокойно произнёс я. Мне в очередной раз стало не по себе и захотелось как можно скорее покинуть комнату.
Да и всю общагу вместе взятую!

Послесловие.
Двадцать лет спустя, когда я уже служил в ОСНАЗе, пришлось нам поучаствовать в разгоне одной разудалой толпы в городишке средней паршивости на границе с бывшей союзной республикой. И в одном из рьяных зачинщиков и подстрекателей опознал нашего институтского экс-комсорга. Только голова полысела, да брюшко стало отвисать, но провокаторско-масонский задор хлестал из него фонтаном! Дав команду и умело разделив толпу, я приблизился к ненавистной фигуре. Резиновая дубинка ПР-72 со свистом опустилась на сутулую спину «вождя»…

- Этого грузим в «автозак», - отчеканил я непререкаемым тоном. – Зачинщик!
- Есть! – рявкнули мои бойцы. Дальнейшей участи вечного агитатора и горлопана я бы не позавидовал…

******************************************

ОЛЬГА

Наш институт разделён на два здания. Одно из них, трёхэтажное, называется «научным корпусом», второе, двухэтажное, - «лабораторным». Между собой оба корпуса соединены длинным одноэтажным приземистым сооружением, которое называется «опытным заводом». В сущности, это один огромный многофункциональный цех, где изготавливают макеты образцов нашей научной продукции, так сказать, в «железе».
С одной стороны длинного прохода завода бухают гильотины и заходятся протяжным рыком отрезные пилы. Это – заготовительный участок. С другой стороны прохода визжат на все голоса токарные, фрезерные и расточные станки, бухает молотом кузня и шоркают напильниками слесаря. Это – участок механической обработки. Сборка осуществляется непосредственно в лабораторном корпусе, там же в «железо» вставляют электронную начинку, а испытания – на полигоне, или в подвалах института, в зависимости от габаритов и назначения изделия. Всё просто.
На ночь проход между корпусами закрывается. Но днём по коридору цеха можно пройти из корпуса в корпус, хотя эти передвижения не поощряются руководителями. Но для научных работников прежде всего – прогресс, а всякие запреты – нонсенс. Так что движение между корпусами не прекращается.
Мой руководитель лаборатории – Александр Сергеевич Смычков, замечательный человек и незаменимый сотрудник. Он один из немногих в НИИ, кто понимает, о чём написана статья нашими умнейшими теоретиками и представляет, как очередную научную идею воплотить в «железе». На его макетах уже с полдюжины яйцеголовых «наукоидов» подтвердили свои теоретические изыскания, стали кандидатами и докторами наук, а Саша так и остаётся научным сотрудником без звания и степени, должным образом отражающими его реальную ценность. За своё «завлабство» он имеет доплату, то ли сто, то ли сто пятьдесят рублей, при этом днюя и вечеряя в НИИ все выходные и праздники. Святой человек!

У Александра есть жена и сын. Он – примерный семьянин, хотя не бывает дома неделями и сутками. Дома видят только его зарплату, да изредка его самого, крепко спящим на отдельном топчане. Если Александр не дома, то он – в институте. Если его нет в институте, то он на полигоне, или на испытательной станции. Кроме директора НИИ и его заместителя никто Александра не контролирует. За огромные руки и грубоватую, немного брутальную внешность, за глаза его кличут «Резерфордом», хотя он являет собой исключительно добрейшего, отзывчивого и во всех отношениях безотказного человека! Мы с ним с первого дня – на «ты», несмотря на существенную разницу в возрасте и статусе. Но уважаю я его от этого ничуть не меньше!
А ещё у Александра есть женщина, которая его обожает, любит и мечтает о нём со всей страстью. Мечтает платонически, поскольку знает о том, что Саша примерный семьянин, а с другой – ни на что не рассчитывает в силу своей инвалидности. Её зовут Ольга.
Ольга работает в лабораторном корпусе. Лаборантом. Чем конкретно она занимается, мало кто знает. Да и не в этом суть. Она дисциплинировано приходит на работу вовремя, также не нарушает режима обеденного времени, а после работы не задерживается. Но в течение рабочего дня, пока проход между корпусами института открыт, она хотя бы раз в день приходит в нашу лабораторию, к Саше, и подолгу, молча смотрит на него снизу вверх своими огромными, чуть-чуть навыкате, влажными серо-голубыми глазами.

У Ольги нет обеих ног.

Протезами Ольга не пользуется, хотя они у неё есть. Почему не ходит на протезах, - не знаю, а спрашивать неудобно. Ольга пользуется небольшой тележкой с бесшумными обрезиненными колёсиками. Ноги у Ольги ампутированы по самый нижний край туловища, ровно отсечены, будто гильотиной. Торцы коротких остатков культей бёдер плоские, поэтому Ольга не сидит на тележке попой, а «стоит» на остатках ног, что делает её на пару сантиметров выше. От пола она отталкивается короткими костылями, напоминающими снаряд-дубинку «тон-фу». Также на тележке и с помощью костылей она поднимается по лестницам, довольно ловко и быстро. Тонкую талию Ольги к тележке прихватывает неширокий ремешок с красивой пряжкой-застёжкой, не лишённый кокетства. Летом девушка предпочитает носить лёгкие блузки и подшитые снизу шорты, зимой – кофточки и подвёрнутые под попу юбки, а поверх – белый лаборантский халат с подшитыми полами. В качестве верхней одежды – лёгкие куртки и затейливые шапочки. Девушка в меру худа и симпатична.
И ещё она безответно влюблена в моего шефа, Александра Смычкова.

Каждый рабочий день, либо за час до наступления обеденного перерыва, либо через час после оного, она проезжает на своей бесшумной тележке по бетонному коридору грохочущего и визжащего оборудованием опытного завода. Между нависающими с двух сторон станинами гильотин, прессов и колоннами каруселей. Такая маленькая и беззащитная. Кто-то помогает ей открыть тяжёлую дверь между участком и входом в научный корпус и она, закидывая тележку на крутые ступеньки, отталкиваясь костылями, сначала пробирается в коридор первого этажа, а потом, проехав по короткому маршруту, спускается по железным ступенькам в нашу лабораторию (мы располагаемся в полуподвальном помещении, ибо так требует наше оборудование). Александр в это время обычно сидит в продавленном кресле, за своим рабочим столом, заваленным грудой книг, бумаг, чертежей, отчётами и прочей околонаучной документацией, вперемешку с кусками испытательной аппаратуры и деталями приборов. Ольга подходит (подъезжает?) к нему вплотную и… ничего. Она тихо смотрит, смотрит на своего избранника… Кажется, что она вот-вот заплачет, но никто ещё не видел слёз и не слышал рыданий. Иногда она что-то почти беззвучно шепчет Александру огромными влажными, блестяще-розовыми губами, но никто кроме адресата не может расслышать послания. Александр же обычно сидит молча, глядя на Ольгу сверху вниз, изредка что-то судорожно переставляя на столе.
Так продолжается около получаса. Потом Ольга бесшумно исчезает из наших палестин, проделывая обратный путь до лабораторного корпуса. До следующего рабочего дня.
Когда в первый раз я стал свидетелем этой немой сцены между Ольгой и Александром, мне захотелось немедленно уйти. Во-первых, из соображений тактичности, а во-вторых, от вида Ольги мне стало решительно не по себе. Насколько меня «заводила» Марина, настолько неприятен был вид обрубленного тела несчастной лаборантки. И я так и сделал: немедленно, под благовидным предлогом покинул пределы нашей комнаты, демонстративно прикрыв входную дверь. Потом, как выяснилось, этого можно было и не делать. Во всяком случае, другие сотрудники лаборатории просто скромно отворачивались от стола нашего завлаба, продолжая заниматься своими делами. И всё.

Значит, Ольга и есть соседка и компаньонка Татьяны. Понятно.

Оля кивнула мне, как старому знакомому, чуть наклонив голову с шаром густых коротких светло-русых волос. С такой причёской голова девушки казалась огромной, круглой, почти что в размах её узких плеч. Протиснувшись в комнату, она подъехала вплотную к Татьяне и что-то очень тихо сказала ей. Татьяна кивнула, немного, но заметно смутившись, потом наклонилась к Ольге и также тихо что-то проговорила, жестикулируя искалеченной рукой.
Мне снова стало неловко. Очень захотелось уйти и не присутствовать при общении компаньонок. Халатик у Татьяны сбился, съехал на сторону с плеча, обнажив грубые корявые шрамы на месте ампутированной правой руки, но девушка была слишком увлечена диалогом, чтобы обратить на это внимание. Наконец Ольга отодвинулась от койки и, снова приветливо кивнув мне русой головой, бесшумно выскользнула из комнаты, чуть шурша костылями.

- Оля почистит картошки и приготовит салат, - проясняя ситуацию заговорила Таня. Она наконец-то пристегнула протезы ног и догадалась оправить на себе халат. – Ты поужинаешь с нами?
- Извини, нет. – Мне по-прежнему было не по себе от увиденного. –Сегодняшнее мероприятие по переезду не было заранее спланированным, так сказать, экспромт. А у меня ещё есть домашние дела. Но за приглашение – спасибо. Как-нибудь в другой раз… Пока!

Не дожидаясь ответа, я боком выскользнул из комнаты-пенала, которая уже приняла достаточно обжитой вид. Продолжения не хотелось. В конце концов, прерванное общение можно и возобновить при случае. Но не сегодня.
На сегодня с меня достаточно! Более чем!


ВЕЧЕРИНКА

На втором этаже научного корпуса располагается руководство нашего НИИ: уважаемый директор института, ч*лен-корреспондент АН СССР, его замы, - по науке, по теоретическим направлениям исследования, по техническим вопросам, по общим и ещё каким-то там направлениям. Также – Учёный совет во главе с его бессменным председателем Николаем Георгиевичем. И ещё много-много разных МНС, СНС, прочих НС, мечтающих внести свой вклад в научное познание, а взамен – отхватить нехилый кусочек пирога от академической кормушки. Там, за массивными дверями, пишутся статьи, обсуждаются проблемы вселенского масштаба, решаются вопросы, кому дать финансирование, а кому шиш; кому в этом году быть кандидатом, или доктором наук, а кому придётся ещё повременить и поишачить во славу руководства. Научная деятельность бьёт ключом!
Но иногда руководство института, отхватив какую-нибудь очередную премию и богатое финансирование нового проекта, устраивает для всех сотрудников нечто, вроде творческого вечера, как правило, открывающегося докладом о перспективах, а заканчивающимся неформальным общением сотрудников и членов их семей за лёгким фуршетом. Господа академики и доктора наук, а также особы к ним приближённые, поднимаются в просторный кабинет директора, где пьют дорогой коньяк и закусывают бутербродами с чёрной икрой. Остальным смертным приходится довольствоваться в холле института бутербродами с колбасой и сыром, иногда прикладываясь к мензурке со спиртом-люкс, строго по науке разбавленным до консистенции водки нашим рачительным завхозом. А когда воодушевлённая научными перспективами толпа сотрудников достаточно «разогреется», на третьем этаже начинаются танцы!
В самом большом помещении КБ кульманы и столы сдвигаются к одной стене, кое-что выносится в коридор. Всё тот же завхоз приносит видавший виды, но вполне работоспособный магнитофон, который наши радисты-умельцы снабдили мощнейшими выходными усилителями и, соответственно, динамиками. Кто-нибудь добровольно вызывается быть ди-джеем, что категорически приветствуется! А дальше всё зависит от настроения и количества выпитого казённого спирта. Поскольку подобные сборища происходят не чаще двух-трёх раз в году, пропустить данное мероприятие считается просто кощунством и святотатством.
Актовый зал НИИ был полон. Доклады директора и двух его учёных замов заняли немногим более полутора часов, что само по себе обрадовало. Комсомольский актив при участии институтской буфетчицы и делового завхоза готовили фуршетные столы. В КБ начинал завывать, словно на распевке, могучий магнитофон. Наконец руководство НИИ покончило с официозом и удалилось в свои отдельные «нумера» второго этажа, а простому люду были отданы на разграбление фуршет и площадка для танцев.
Разумеется, я искал Марину. Но она ушла сразу после окончания торжественной части. Как бы мы с ней танцевали, представляю слабо, но наверное я бы держал её под красивую попу, а она переставляла бы ножку в ритм музыке… Не вышло. Жаль.

- Однако, начальство расщедрилось, - проговорил Саша Смычков, оценивающе взвешивая на руке бутерброд. – Почти что по полтора рубля на человека отслюнило из институтской кассы. Пирожные для женщин – по двадцать две копейки за штуку. Да ещё казённый спиритус вини ректификати.
- Спиритус стоит гроши! – отразил демарш руководитель соседней лаборатории, приземистый и вечно патлатый Василий Васильевич. – А институт получил тематическое финансирование на год вперёд – двенадцать миллионов! Так что наше застолье – капля в финансовом раздолье!
- Достанется не всем, - резонно заметил ещё один завлаб, Юрий Тимофеевич. – Деньги рассосутся незаметно, будем просить ещё на завершение темы. Тем более, что половину средств съест электронная начинка…

Разговор начинал съезжать на наукообразные темы, и я удалился в сторону импровизированного танцпола. Магнитофон уже прокашлялся и во всю мощь динамиков ревел что-то разухабисто-плясовое из репертуара советской эстрады начала 80-х годов. Шёл «разогрев» публики. И тут ко мне…

Не люблю ненужных встреч.

Ольга была на протезах ног, в элегантном брючном костюме и в торжественной «боевой раскраске». Но на протезах ей было непривычно, поэтому в каждой руке она сжимала по «клюшке» и передвигалась неестественно, боком. Увидев Александра, она изменила направление движения и заковыляла к нему, подарив мне напоследок грустную улыбку пухлых губ. А мне досталась Татьяна…

**********************************************

Дальше я не написал. Собственно, кроме двух-трёх правок, внесённых в более позднее время, больше к этому произведению не обращался. Слишком много произошло событий, более ярких и насыщенных, эмоциональных и впечатляющих. Слишком быстро и круто переменилась ситуация. Слишком кардинально.
Так что, если будет спокойная и обеспеченная жизнь без проблем, возможно, ещё вернусь к старым запискам.
Может быть…
ФН



Post Reply
  • Similar Topics
    Replies
    Views
    Last post

Who is online

Users browsing this forum: No registered users and 8 guests